Шестьдесят дорог к счастью. Сборник рассказов

– Его! – ответил я настороженно. – А что?

– Знаю я твоего отца. Правильный мужик, строгий! Его в нашем районе уважают, хоть меня он и не приветит… – он вздохнул и присел на корточки рядом со мной.

– Вот вы тут давеча что-то такое обо мне говорили. Мол,  кровосос я, пьяница, а не герой…

– Дядь Яш, да вы не так поняли!.. – начал я оправдываться, но старик остановил меня жестом.

– Тебя как зовут?

– Санька!

– Вот я и говорю, Саня, война, будь она проклята, покорежила не только города наши да жизни загубила, она души наши обожгла! Вот ты думаешь, почему я пью? От тоски я пью! Ведь мы как думали, когда в эшелоне домой после победы возвращались? Приедем – заживем  лучше прежнего! А души наши, войной обожженные, уже зачерствели, загрубели наши души в окопах-то!.. Даже нашим близким, порой, не под силу отогреть их, и тогда, Саня, такие люди остаются одни и тоскуют, заглушая водкой боль в душе!.. Ладно, ты иди домой и знай, что дядя Яша свою душу не пропил еще… Да, а «лисапедик-то» свой оставь! Завтра за ним приходи… – он, словно пушинку,  подхватил его своей огромной ручищей и направился в свой гараж.

Из-за угла осторожно высунулся Мишка и, увидев, что опасность миновала, подошел ко мне в удивлении:

– Неужто уболтал кровопийцу?

– Сам ты кровопийца и еще дурак! Понял?! И вообще, если я еще раз услышу про него какую-нибудь гадость, ты мне не друг! У него, между прочим, вся грудь в орденах – видал, небось, девятого мая?!

– Да я что, я – ничего! Люди говорят…

– Я тебе все сказал. Закрыли эту тему! Завтра зайдем к дяде Яше за моим двухколесным великом!

– Ура-а-а! – заорал Мишка, и мы с ним помчались во двор. Надо ли говорить, что совсем скоро мы с моим другом утерли нос всем во дворе, и Кольке Зубу в том числе…

Свою любовь к двухколесному коню я пронес через всю жизнь. Исколесил не одну сотню километров городских, проселочных и лесных дорог, открыл для себя новые места, обзавелся новыми друзьями. И, садясь на седло, нет-нет, да и вспомню  свой первый велик, сработанный натруженными руками моего соседа-героя дяди Яши.

Шумел сурово Брянский лес…

Я не знаю никого, кто не любил бы наш лес с его неповторимым ароматом, вобравшим в себя всю прелесть природы средней полосы России. С его красками, особенно в осеннюю пору, с его дарами, которыми он заманивает в свои дебри, не дает остановиться, опомниться, оглянуться…

В один из сентябрьских выходных дней мы с моим приятелем Генкой сошли спозаранок на неприметной станции, что под Брянском, с корзинками в руках и отличном настроении.

«Ну, и красотища! – Генка, запрокинув голову, стал усиленно дышать всей грудью. – Гляди, Витюха, как здесь клево!»

Я вполне разделял чувства приятеля, ожидая от этой вылазки еще и дивиденды в виде больших крепких боровиков. Про эту станцию с ее лесными нехожеными тропами я знал давно от родного дяди, заядлого грибника и рыболова, выросшего в этих краях. Теперь, наконец, моя мечта осуществилась, и я был уверен в исходе этой маленькой грибной кампании. Еще бы, ведь у меня был компас, а также самодельная карта, когда-то составленная с помощью дяди Миши.

Увидев ее, приятель рассмеялся: «Да ты, брат, не на шутку подготовился! Теперь мы точно не пропадем!»

Если бы мы знали, что даже шутливые слова иногда приобретают способность материализоваться, попридержали языки, а то и вовсе отказались бы от затеи!

Мы довольно долго продирались сквозь густое разнолесье, не отвлекаясь на другие грибы. Ведь наша цель была огромная поляна с королевскими белыми грибами, отмеченная на моей карте тремя восклицательными знаками. По моим расчетам до цели оставалось идти не более часа, когда Генка, плетущийся в арьергарде, подал голос:

– Может, сделаем привал и перекусим?

– Ничего, уже скоро! Впрочем, ты прав: отдохнуть перед последним броском не мешает!

Мы разложили свои нехитрые припасы под большой березой и принялись за еду.

А вокруг сплошной стеной стоял непроходимый брянский лес. Ветерок лениво шелестел листвой где-то в вышине, на все голоса разрывались птицы, радующиеся последним теплым денечкам бабьего лета, и вдруг неподалеку раздался отчетливый треск сухого валежника.

– Волки! – расплылся в улыбке зубоскал Генка, работая челюстями.

Я оглянулся на звук и едва сдержал крик от изумления: в нескольких десятках метрах от нас брел… настоящий фриц в каске и длиннополой серой шинели со шмайсером на плече, висевшим дулом вниз, как из фильмов про войну. Я не верил собственным глазам. Генка, взглянув на меня, перевел взгляд на фрица и в ужасе вскочил, ломая под собой сухие ветки.

– Тише, ты – шикнул я на него, но было уже поздно: фашист вздрогнул всем телом и мгновенно направил на нас автомат.

– Хенде хох! – заорал он хриплым голосом.

Не помня себя, мы бросились наутек.

Та-та-та – оглушительно затрещала автоматная очередь, и над моей головой засвистели пули, а сверху дождем посыпались отстрелянные ветки.

– Хальт! – продолжал орать немец. – Русиш партизанен, сдавайтс!

Я бежал, как сумасшедший, не обращая внимания на лапник, хлеставший меня по щекам, а в голове билась одна мысль: бред, бред, бред!

Наконец, крики и выстрелы затихли, и я без сил упал на землю. Что это было? Наваждение? Призрак Второй мировой? Но призраки не стреляют из автоматов! Хорошо еще, что он не попал в нас с Генкой.

Кстати, а что с моим приятелем? Жив ли? Надо вернуться, найти его и прочь из этого проклятого леса, населенного ненормальными фрицами, материализовавшимися из прошлого!

Жаль, что с Генкой невозможно связаться по телефону – мы были вне зоны связи. Я поднялся и потихоньку двинулся к месту привала. Хорошо, что карта и компас остались при мне.

Вот и стоянка, но кроме брошенных впопыхах корзин и пустых пластиковых бутылок из-под воды, ничего и никого не было! А ведь я точно знал, что мы не использовали весь продовольственный запас. Неужели его унес тот сумасшедший немец, не наигравшийся в войну!

Кто он? Потомок тех гитлеровцев, что ловили партизан в этом лесу много лет назад? Но разве такое может быть? Или их здесь целое поселение, и они все еще уверены, что война продолжается? Бред!

Я брел почти наугад в том направлении, куда побежал мой приятель, но кричать опасался, чтобы не привлекать внимания фашистского недобитка. В лесу заметно стемнело, и я впал в полное отчаяние! К тому же, мучила сильная жажда и усталость. Привалившись спиной к сосне, я закрыл глаза, понимая, что искать в одиночку человека в этих дебрях – все равно, что иголку в стоге сена. Надо выбираться из леса и вернуться уже с военными, чтобы заодно накрыть и фашистское логово, если оно существует!

«Прости, друг, что бросаю тебя одного. Поверь, другого выхода нет!» – послал я мысленное извинение приятелю, продираясь через бурелом.

Встречи с фашистом я уже не боялся, темнота играла мне на руку, хоть и сильно затрудняла продвижение. И я шел, пока не понял, что пора устраиваться на ночлег, чтобы с утра продолжить путь к людям.

Я выбрал небольшую ровную площадку, окруженную со всех сторон кустами, выстелил сухим валежником ложе, и, завернувшись с головой в штормовку, закрыл глаза. Удивительно, но мучавшая меня весь день жажда немного отступила, зато я почувствовал, как гудят мои ноги, болят спина и шея.

«Ничего, – думал я, проваливаясь в сон, – утром попробую собрать немного росы».

Проснулся я от сильного толчка в бок. Я открыл глаза и ужаснулся: надо мной стоял давешний фриц и тыкал в меня дулом своего автомата, ухмыляясь.

– Вставай, партизан, кончилось твое путешествие! – произнес он по-русски без всякого акцента. Судя по всему, он был русским.

На нем так же, как и вчера, была немецкая полевая каска времен прошлой войны, надвинутая на лоб. Щеки были гладко выбриты, серые глаза с красными прожилками лихорадочно блестели, а пухлые губы кривились в усмешке. И пахло от него одеколоном!

Я кое-как поднялся и спросил:

– А ты кто?

– Не видишь, что ли? Я – солдат доблестной немецкой армии! – он смотрел на меня вполне серьезно. – И за вас, голубчиков, меня точно наградят! Давай сюда клешни! – он накрепко спереди связал мне руки просмоленной веревкой. – Двигай! – снова ткнул он меня дулом. – И не вздумай бежать – пристрелю, как собаку!