Моя прабабушка была рекой

– Жесть… – выдохнула Леська. – А с тёткой что стало?

– Её дом был очень старым, ещё дореволюционным, и однажды в нём загорелась проводка. И весь дом сгорел, пока эта женщина была внутри. Говорят, когда приехали пожарные, они слышали, как она хохочет и поёт «Спи, моя радость, усни» своей дочери. А потом на месте её дома построили многоэтажку. Никто не знает, где та многоэтажка стоит. Может даже, она… этот дом! – Маринка указала пальцем на ближний дом. – Но говорят, что можно вызвать её дух. Для этого нужно взять куклу – любую, хоть старую, хоть новую – и три раза прошептать ей на ухо: «Мама, мамочка, приди, свою детку забери, кашкой накорми, бражкой напои, спать уложи», покачать её на руках, как малыша, а потом положить под кровать. Ночью придёт дух той женщины и заберёт тебя, а куклу оставит на подушке. Вместо тебя.

На карусели воцарилась тишина. Наконец Лёшка сдавленно откашлялся, кто-то шмыгнул носом.

– Клёвая история, – одобрил Антон. – А я знаю ещё одну! Как-то раз один пацан…

Стукнула распахнувшаяся форточка.

– Ле-е-е-ера-а-а-а! – раздался следом протяжный женский крик. – До-о-мо-о-ой!

– Блин блинский!

Лера подскочила, как ужаленная, отряхнула шорты и, подхватив ведро, уже на ходу крикнула своим:

– До завтра!

Засидевшись с шайкой, она вообще забыла о времени. Мама её убьёт.

Пулей взлетев на свой этаж, Лера осторожно открыла дверь в квартиру, заглядывая в тёмный, узкий коридор их двушки. Мама схватила её за руку и рывком втащила в квартиру.

– Где тебя черти носят?!

Лера выдернула руку из цепкой хватки, пожала плечом.

– А я виновата, что мусоропровод заварили?

– Ты мне ещё поговори! Мусор выбросить – пять минут дело, а ты где шлялась?

– Я не шлялась, я с ребятами сидела!

– А с Дюнькой кто будет сидеть? – заорала мама, окончательно выйдя из себя. – Он и так целыми днями один, в пустой квартире!

– И плевать! – крикнула Лера во всю мощь лёгких. – Ты его родила – сама и сиди с ним! Он твой сын, а не мой!

Хлоп.

Звук пощёчины не успел затихнуть, а Лера уже ринулась в свою комнату, так грохнув дверью, что в зале звякнул сервиз. Следом послышались приглушённые, но ещё более разъярённые материны вопли:

– Дрянь такая! Она ещё дверью хлопает! У себя дома хлопать будешь, а тут ничего твоего нету, поняла?! Гадина! Кого я вырастила? Змею подколодную! Помощи никакой!

Лера уже ничего не слышала. Рухнув на тахту, она уткнулась лицом в прохладную подушку и разревелась.

К ней тут же подполз Дюнька, заныл, замычал, тыкая в плечо. Лера оттолкнула его:

– Отвали.

Но брат не отставал. Потоптавшись рядом, он принялся дёргать её за волосы, мыча ещё настойчивее.

– Да отцепись ты! – гаркнула Лера, поднимая от подушки заплаканное лицо.

– У-у-у-у…

Дюнька шлёпнулся на задницу и широко улыбнулся, довольный тем, что на него обратили внимание.

Лера шмыгнула носом. В эту минуту брат бесил её как никогда. Прищурившись, она разглядывала Дюньку, его слюнявый рот, курносый нос, щёки, покрытые веснушками, его светлые волосы, белёсые брови и ресницы, его голубые глаза – всегда широко раскрытые, будто удивлённые. Вообще-то глаза можно было даже назвать красивыми, если бы не взгляд: бессмысленный, рассеянный, как у младенца.

Дюнька и был младенцем. Только очень большим. Ему было десять лет, всего на два года меньше, чем Лере, но почему-то он, в отличие от сестры, не вырос, так и оставшись неразумным малышом.

– Вот бы тебя ведьма забрала, дурака.

В ответ брат заулыбался ещё шире, теребя висящий на груди слюнявчик.

Лера отчаянно завидовала Лёшке, у которого тоже был младший брат, но нормальный, хоть и доставучий. Пусть Лёшка и ругал Тимура, пусть постоянно жаловался, что брат везде за ним ходит, но любил его и никому не давал в обиду.

А Лера своего брата не любила. Его не за что было любить.

Из-за Дюньки в семье никогда не было денег: всё уходило на него. Он часто болел бронхитами и пневмониями, ангинами, простудой. У него была аллергия на молоко, на апельсины и мандарины, на ягоды и орехи, мёд, и мама никогда не покупала то, что ему было нельзя. Если Дюнечке нельзя – значит, никому нельзя. А Лера любила молоко. Любила – и не пила. А ещё брат писался.

Из-за Дюньки их бросил папа.

Лера стиснула зубы и вытерла глаза.

Лучше бы он вообще на свет не появлялся.

У Леры не было фломастеров, как у одноклассников – только дешёвые цветные карандаши, двенадцать штук. Они постоянно ломались и с трудом затачивались. Лера никогда не бывала на экскурсиях с классом, потому что на них надо было сдавать деньги, а у мамы не было денег. Поэтому Лера не посещала планетарий, кукольный театр и ботанический сад. А все остальные там были. Все, кроме неё! Лера никогда не звала в гости друзей, потому что их с мамой квартира провоняла мочой. Мама не купила ей тамагочи даже на день рождения, потому что Дюнечке надо было колоть какие-то витамины. А она ведь так просила! Вместо тамагочи мама подарила ей куклу из ларька. И сейчас эта пахнущая пластиком лупоглазка в кудряшках пялилась на Леру со шкафа.

Дюнечка, Дюнечка! Всегда только Дюнечка!

– А как же Лерочка? – шепнула она.

Снова предательски защипало в глазах.

Она даже не помнила, когда мама в последний раз её обнимала. Раньше, когда папа ещё был с ними, она называла её зайкой, рыбкой, своей девочкой. Но чаще всего мама называла её просто доченькой. Говорила: «Лерой и даже Лерочкой тебя будут звать все подряд. А вот доченькой… Доченькой назовут только папа с мамой». И улыбалась так грустно немножко. Но вот папы нет. Осталась одна мама. И где же это? Где же «доченька»? Только и слышно – Лера, Лерка! А его она даже просто Андреем не называет – только Дю-не-чка.

Мама больше её не любит.

В глубине души Лера понимала, что мать упахивается на двух работах и умудряется ещё подрабатывать, что она устала, что ей тяжело. Что она света белого не видит. Но не могла перестать обижаться. Не могла перестать ощущать боль в груди при одной мысли о маминых словах: гадина. Гадина, дрянь. Змея подколодная.

Если б на свете не было Дюньки, маме не пришлось бы так много работать. В ней находились бы ещё силы любить свою доченьку. И сейчас, в тридцать семь, она не выглядела бы как пятидесятилетняя, она была бы красивая, молодая, много смеялась бы. И папа не бросил бы их. И подарил бы Лере тамагочи.

Раз я гадина, подумала Лера, то и буду гадиной.

Сдёрнув со шкафа куклу, она принялась шептать ей на ухо.

***

Открыв дверь, мама заглянула в спальню. Дюнечка сидел на ковре, играя со старыми Лериными кубиками. Лера за столом читала хрестоматию по литературе при жёлтом, тусклом свете настольной лампы.