А любить никто не хотел

Ковалёв, молча, вернул телефонную трубку на место и, встав из-за стола, обескураженно произнёс:

– Спасибо.

Подойдя к шкафу, он открыл стеклянные створки, осторожно подвинул на полке толстенные уголовный кодекс с комментариями да уголовно-процессуальный без, и вынул из-за них, из давно им самим забытой темноты бутылку армянского коньяку, подаренную год назад командировочными коллегами из Еревана.

Отвинтив, глотнул прямо из горлышка:

– Ну-с, Николай Аркадич, с повышенным понижением или нет, с пониженным повышением, и действительно, чтобы не последняя, хотя куда уж дальше-то…

– О, а чего это мы с утреца прямо и побухиваем? – шутливым тоном поинтересовался тихо появившийся в кабинете заместитель. – Сегодня, вроде не пятое октября и даже не десятое ноября…

– Повышение твоё отмечаю, Вить, – Николай, сделав ещё глоток, завинтил крышку. – И ты уж не обессудь, что без тебя, тебе-то теперь никак, а то как со мной обойдутся.

– Не понял, – Виктор принял серьёзное выражение лица. – Ты перепутал, наверное, и хотел сказать, своё повышение отмечаешь. Мне уже девочки с кадров позвонили, сказали, что тебе подпола присвоили. Когда простава?

– Странно, что девочки позвонили тебе, а не мне, хотя ладно, – усмехнулся Николай, пряча коньяк обратно. – А больше они тебе ничего не сказали?

– Нет.

– Значит, скажут ещё, а пока давай, принимай дела, и проставитесь без меня. Коньяк вон вам оставляю на долгую добрую память о себе. Где стоит, видел…

– Да, погоди ты, я не понял ничего.

– Я, Вить, тоже пока не понял, но, глядишь, потом поймём, когда подрастём. Давай, иди ближе, рассказывать буду, что у меня тут к чему.

Виктор послушно сел к столу, но объяснять ему долго и в самом деле не пришлось.

– Основное внимание, Вить, Мироненко этому, которого генеральская дочка вчера на волю выпустила. Чую натворит он ещё бед.

– А чего она его отпустила? – безразлично спросил заместитель.

– У неё спросишь, когда она в розыск его объявит. А, вообще, Вить, поговорка такая есть, на детях талантов природа отдыхает…

– Не понял, – перебил Виктор.

– Вырастешь, поймёшь, – усмехнулся Ковалёв. – Гаврилов наш не дурак, сыщиком добрым был, легендарным, но вот потому на дитё своё внимания не обращал, не учил. Итог – дочь его в следственной работе, да, и вообще, во всём нашем деле ни бум – бум. Я с ней пообщался вдовль за то время, пока она следачит сразу после студенческой скамьи в областном управлении, без работы на земле. На папином имени и в универе выехала, и сейчас едет. Но он ей, конечно же, потакает, навёрстывает упущенное.

– Н-да, – кивнул Виктор. – Говорят же, нельзя детям ментов быть ментами, детям врачей врачами. Хотя. У меня у самого отец в милиции служил…

– Ну, вот и не повторяй ошибок ни моих, ни Гаврилова, ни Ларионова. Ничьих. Самим собой будь. И всё, хорош ни о чём трепаться, давай к Мироненко вернёмся.

– Давай, – безразлично согласился заместитель.

– Первым делом, срочную ориентировку – задание в Пермь. Пусть, где хотят его там найдут и смотрят за ним. Куда он дальше рванёт, что делать будет. Я глаза его видел, Вить. Страшные они у него. Ничего человеческого там, такой чиркнет по горлу и плевать ему, что убил, что опять сидеть будет. Где-то он сейчас есть, знать бы только где…

– Так в поезде же в Пермь едет, – напомнил Виктор.

– Утром сегодня вышел. В смысле, я звонил на железную дорогу. Поезд скорый, от нас до Перми меньше двух суток. Так что Мироненко в Пермь уже приехал. Не затягивай. Вить, а том потом всю жизнь не отмоешься.

– Ладно, с этим ясно, сделаю, – заверил Виктор. – Дальше давай, что у тебя тут.

– Ничего существенного, – Николай вынул из платяного шкафа свои вещи: форму с майорскими ещё погонами, строгий классический костюм, ветровку и сменные туфли. – Сверка там с информационным центром, это ты сам разберёшься, не сложно. Ну и материалы свежие ещё распишешь, обращения всякие там, одно тупее другого.

Ковалёв замолчал, внимательно осматривая, всё ли своё из кабинета забрал, но затем вспомнил:

– А и это ещё, Вить. Там, в сейфе моём два дела на проверке из центрального района. Им по полгода, а в них конь ещё и не валялся. Одно по износу пьяной семнадцатилетней дуры на вписке, только ни адреса, ни то, как и с кем она туда попала, не помнит, но износ был, медики подтвердили. А другое из потеряшки возбудили, мол, бизнесмен средней руки, уехал из дома на тачке ещё пять лет назад и до сих пор ни слуху, ни духу. И ладно, розыск не работал по делу, с ними всё ясно. Но наши чего кота за хвост тянут? Министерской проверки ждут и по неполному кителю. В общем, Вить, возьми на контроль, пока Гаврилов лично этого не сделал, а то мало тогда тебе не покажется.

Ковалёв ещё раз огляделся, подмигнул сам себе в зеркало на дверце платяного шкафа и пожал руку Виктору.

– Ну, вроде бы, всё. Бывай.

– Погоди, Николай Аркадич, ты не сказал, сам-то куда?

– Притомский район, обычным оперком, – Ковалёв внимательно посмотрел на теперь уже бывшего своего заместителя, пытаясь угадать, как тот воспримет новость. – Всё сначала, так сказать. Каждый сверчок знай свой шесток.

Обескураженный, ничего не понимающий в этой жизни, взгляд своего заместителя, с которым несколько лет делился половиной всего того, чем делился с Ларионовым – был последим, что запомнил свежеиспечённый подполковник милиции Ковалёв Николай Аркадьевич, так неожиданно и, вполне возможно, навсегда покидая уютный, светлый кабинет на третьем этаже здания областной милиции.

Выйдя за ворота, Николай долго стоял посреди неширокого тротуара около главка и смотрел по сторонам, ощущая абсолютную свою ненужность в бренном Мире и своё полное безразличие к этому. Затем он сел в свою «Мазду», припаркованную неподалёку и внимательным взглядом окинул массивное строение, куда на протяжении девяти лет ежедневно приходил ещё до восхода солнца и порой совсем не уходил вечером, оставаясь ночевать в служебном кабинете, который сам же себе и отбил когда-то у одного из милицейских клерков из отдела статистики.

И всё ради торжества справедливости. Зло должно быть наказано. Но вот раз и наказали его. А за что? Неужели он тоже – зло? А что такого он сделал? Лишь во всеуслышание заявил о некомпетентности того, кто, действительно, ничего не смыслит в их общем деле? Или что-то ещё?

И вдруг Николай отчётливо осознал, что не жалеет о случившемся. Осторожно выезжая со стоянки, чтобы никого ненароком не зацепить, Ковалёв улыбался. Он-то без них. Без Ларионова, без Гаврилова, без Вити точно сможет. Он себе цену знает. Как раскрывал убийства, так и будет раскрывать. А они, все эти начальники? Они без него смогут ли? Найдут ли ещё где такого идиота, который беззаветно будет любить своё дело? Вряд ли.

Глава вторая. Страх

Тёплый летний вечер совсем не радовал и, ощущая страх с каждым шагом всё сильнее и сильнее, Анна старалась идти быстрее. Уверенная, что её преследуют, она больше всего боялась оглянуться и подтвердить опасения. Когда до дома оставалось шагов тридцать, Анна и вовсе побежала, оглашая округу громким топотом каблуков о неровное покрытие тротуара, на коем споткнуться да растянуться во весь рост, дело пустячное. Безлюдная окраина большого города в этот ещё светлый час, девятый после полудня. Никто не поможет, кричи – не кричи.

Не найдя ключей в кармане жакета, Анна принялась панически нажимать все кнопки домофона на подъезде, сбрасывая вызов после одного – двух писков и тут же набирая следующий номер. Наконец, ответили сразу. Словно в неизвестной ей квартире, номер которой она и не запомнила, только её и ждали. С нетерпением.

– Кто?

Страх, давно уже живший в её истрёпанной душе, окончательно почувствовал себя единственным властелином на все времена.

– Кто там? – повторил хозяин неведомой квартиры.

– Извините, соседка ваша, – пересилила Анна себя. – Ключи потеряла…

– Какая квартира? – проскрипело в динамике, и Анна замешкалась.

«Господи, это-то им зачем? Как же можно назвать номер квартиры, если тот, кто искал её столь долго и вот теперь нашёл, стоит за спиной, слушая каждое слово»? – со скоростью и топотом целого табуна лошадей пронеслось в голове. Она же шеей ощущает его горячее дыхание, и ей наверняка не скрыться больше от смерти. Так её ещё и принуждают, самой сказать ему, где она от него спряталась. Нельзя!

– Умоляю, откройте, – прислонив лицо едва не вплотную к динамику домофона, прошептала Анна в отчаянии, чуть не плача и уже не надеясь на спасение.

К её удивлению, домофон приветливо запиликал, и Анна из последних сил рванула на себя массивную железную дверь.

Решительно шагнув в пыльный тёмный подъезд, как утопающий подныривает под спасательный круг, Анна вздрогнула от слишком громкого металлического хлопка за спиной и замерла, боясь даже вдохнуть.

Казалось, не только сердце, но и все остальные органы там, внутри неё оборвались, и лежат себе спокойно, никому не нужные, в самом низу живота. Во всяком случае, ничего, кроме крохотной точки где-то в левом виске, Анна больше не ощущала. В диком страхе она и стала сама этой точкой. Всё остальное ей уже не надо. Ни красивой, хоть и маленькой груди, ни специально остриженных под каре и обесцвеченных волос, ни глаз в синих линзах, скрывающих родной их цвет, серый. Ни рук, ни ног, ни спины. Ничего. Не трогайте только эту пульсирующую, почти незаметную, точечку. Оставьте жизнь!