Две недели до Радоницы

– Не знаю. Знаю, что пропадают.

Лалу поднялся и выглянул в окно.

– Скоро закат, – сказал он, – Если хочешь быть на Ванде сегодня, нужно скоро выходить.

Тогда я поблагодарил парня за гостеприимство и отправился в дорогу. Далеко не ушел, правда. Уже на спуске к долине ноги ослабли, а грудь и спину пронзила боль. Двигаться было невозможно. Я присел на камень и увидел позади Лалу. Он следовал за мной от хижины.

– Ты еще слабый. В горы не поднимешься сегодня, – сказал он, приблизившись.

– Но мне нужно встретить тетю. Я могу не успеть.

– Пани Каролину?

– Ты ее знаешь?!

– Я был с утра на горе. Видел ее. Сказала, что будет завтра спускаться.

Вот как. Это были неожиданно приятные новости. Впрочем, я все равно терял двое суток из отпущенных двух недель.

– Как ты хотел на гору? – спросил Лалу.

Это был хороший вопрос.

– Я бы вернулся в Котлину, белым шляхом на гребень, а оттуда желтым прямиком до Ванды.

– Ты не пройдешь на белый. Лавина загородила проход, там чистить надо.

– Я у тебя веревки видел…

Лалу не оценил шутку. Зато предложил альтернативу. Когда мы вернулись в его хижину, он показал на карту.

– Каждое утро я обхожу шляхи, – пояснил он, – Давай завтра пойдем от моего схрониска красным шляхом до Триглава. Подъем равномерный, много сил не потратишь. А оттуда переход на Ванду.

Говорил он уверенно и быстро – сразу видно, что знал горы, как свои пять пальцев. Я доверился ему, кивнул, и на том уговорились. Я остался еще на одну ночь в гостеприимной хижине. С наступлением сумерек Лалу запалил печь и сделал для меня еще немного отвара. Пить это все так же было невозможно, но я силой вливал в себя кружку за кружкой. Паренек вместе с собакой вышли на крыльцо. Вскоре я заслышал его песнь:

– Эх, долина моя, долинушка,

Ты долина моя широкая!

Я тебе пою, добра матушка,

Я тебе пою, волоокая.

Мне-то ночесь, доброму молодцу,

Спалось-то, спалось, много виделось,

Нехорош-то мне сон привиделся:

Привиделась мне та крута гора.

Будто я хожу по крутой горе,

Будто я гляжу на свою сторону.

«Сторона ль ты моя, сторонушка,

Незнакомая, незнакомая!

Я не сам-то я на тебя зашел,

Занесли меня ветры буйные,

Ветры буйные да холодные».

Эх, долина моя, долинушка,

Ты долина моя широкая,

Приняла меня, добра матушка,

Приняла меня, унесенного.

На следующее утро я чувствовал себя гораздо лучше, и, как только солнце показалось из-за гор, мы отправились в путь. Как и говорил Лалу, подъем оказался простым – без цепей и железных ступенек. Снежка брела вместе с нами. На обзорных местах она останавливалась и внимательно оглядывала горную панораму, втягивая носом воздух.

– Это она тебя в снегу нашла, – сказал Лалу, – Я бы сам не заметил. А Снежка почувствовала запах, выкопала, вытянула за ремень. Поток тебя внизу застал?

Я рассказал, как упал со скалы. Лалу присвистнул от удивления.

– Удача, что на снег упал. Если на камень – верная смерть.

– Не помню, чтобы там ходили лавины. Раньше вдоль Гребня росли деревья.

– Верно, – кивнул Лалу. – Но их вырубили.

– Почему?

– Поднимемся – покажу.

Наш путь лежал к Междупасу – долгому горному хребту, который широким перевалом соединял Триглав с Вандой. Высота его была чуть больше двух километров над уровнем моря, и оттуда вся Нагора оказывалась у тебя под ногами. Чем дольше мы шли, тем больше накренялась земля. Долина, оставшаяся позади, поменяла очертания, сжалась, но домик Лалу по-прежнему выделялся темным пятнышком на белоснежном фоне.

Наверху мальчик подвел меня к одной из обзорных точек и дал в руки бинокль. Я направил объектив в сторону вершины Гребня и навел резкость. В круглую перспективу попалась большая железная конструкция. Рядом с ней была пристроена широкая площадка, от которой вниз, в сторону Бойкова спускалась канатная дорога. Лыжная трасса?

– И давно строительство идет? – спросил я Лалу.

– С прошлого года. Летом порубили деревья на склонах.

Что здесь творилось? Я был готов к тому, что в Нагоре многое поменялось, но настолько… Откуда у горного хозяйства деньги на эти все постройки? Лыжная трасса, фуникулеры. Стоп, а как же…