Память воды. Апокриф гибридной эпохи. Книга первая

Память воды. Апокриф гибридной эпохи. Книга первая
Артур Аршакуни

Это правда, Мириам, что ты – хуже гиены, хуже ехидны и хуже крокодила нильского, потому что те заботятся о своих детенышах, выношенных и рожденных по тому образу и подобию, которые вложил в них Господь, а ты бросила своего сына.

Память воды

Апокриф гибридной эпохи. Книга первая

Артур Аршакуни

Анне – за терпение.

Сыну – за нетерпение.

Дочери – за чудо.

© Артур Аршакуни, 2016

ISBN 978-5-4483-3723-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все персонажи являются плодом авторского вымысла.

Автор не несет ответственности

за иное их толкование.

Пролог

Я не познал, испытав,

конца не увидел, закончив, —

Сделав, не сделал, свершив,

я завершить не сумел.

    Ф е о г н и д.[1 - Исторические, мифологические и библейские имена, кроме созвучных или вызывающих ассоциацию с персонажами книги, приводятся в Глоссарии.] «Элегии».

* * *

– Как ты, Мириам?

Молчание.

Всю дорогу молчала и сейчас молчит. Только вздыхает иногда, как лошадь под непосильным грузом, устало и обреченно. Ничего, здесь отдохнет. Хозяин – сын не своей матери! – мог бы дать место для ночлега и получше, чем этот овечий загон. Хотя и ему надо радоваться, вот – караван расположился прямо во дворе, люди ночуют у костра. Одно слово квириниево подняло с мест и бросило в разные стороны весь народ Израилев. Темны мысли римлян; язычникам никогда не понять народа-избранника. А народу-избраннику можно ли понять язычников? Вот только – когда же, о Господи?

– Как ты, Мириам?

Молчание.

Гордая. Только вздыхает.

Подбросить бы веток в очаг. Что за погода!

Взметнувшееся пламя выхватывает из темноты овечьи морды и контур смуглого женского лица.

Плачет?

Молчание.

Погода как погода. Что ты хочешь – зима.

Дробный перестук копытец, испуганное блеяние заглушает очередной вздох. Со двора доносится истошный крик верблюдов из каравана с достойным ответом осла.

Что ж ей не плакать? Женщина.

Иошаат устраивается поудобнее и протягивает озябшие руки к огню.

Ничего…

– Как ты, Мириам?

* * *

Истошный крик верблюдов. Мычание, блеяние и ржание. Шум и гомон многоликой разноязыкой толпы.

Рынок.

Иошаат медленно идет по торговым рядам, коренастый, плотно сбитый, с округлым обветренным лицом, заросшим короткой черной бородой, сдержанный в речах и поступках, и только руки выдают его волнение, потому что он то и дело сжимает и разжимает заскорузлые ладони, привычные к дереву и камню. Ему пятьдесят лет. Много это, мало? Посторонним он кажется стариком, но если верить мудрым людям, которые говорят, что возраст мужчины определяется по его бороде, то она у него иссиня-черная. Он озабочен и серьезен, ибо привело его сюда важное дело, отец праведности, а не праздное любопытство, мать греха.

Остерегайся
Пронзительные крики
менял с их фальшивыми монетами:
что тебе чужой талант, имея свою лепту.
Остерегайся
торговцев. Заунывная
флейта, монотонный ритмичный шошанним
и дробный кимвал в руках
пронырливых мальчишек, подосланных
нечестными людьми: их счастье построено на
несчастье других.
Остерегайся
босоногих танцовщиц
на помосте. Танцуют невольницы, выставленные
на продажу: подходи, любуйся, выбирай.
Мозолистые пятки мелькают на уровне людских
голов. Провисший полотняный навес не спасает