Переход

Я проснулся в холодном поту, сердце учащенно билось. Несколько раз глубоко вдохнул, приводя показатели в норму.

– А что ты хочешь, болезнь еще не прошла. – спокойно говорил по связи Иван. – Организм у всех может реагировать по-разному.

С момента изоляции, напомнил доктор, миновало только четыре дня.

Мои товарищи при этом были в норме.

На следующее утро я решил вспомнить полезные навыки – заняться самостоятельным приготовлением пищи. Заказал материализатору поэтому не готовые блюда, а необходимые ингредиенты. Проводить время на кухне мне нравилось. Готовка помогала собраться с мыслями и разложить все по полочкам. Увлекал сам процесс. К тому же, всегда приятно питаться тем, что сделал сам. Не зря говорят, что большинство отличных поваров – именно мужчины. Так было во все времена.

А потом позвонил бортинженер.

– Угадай, кто подал заявку на патент новой модели расширителя? – спросил он.

– Лазарев?

– Ага.

Я, впрочем, не сомневался. Откуда бы иначе он мог знать о мобильном расширителе, если почти сразу после подачи заявки улетел сюда. Пашка был достойным продолжателем дела своего прадеда.

Впрочем, любой космонавт-исследователь имел на своем счету немало изобретений. Такова специфика нашей профессии, поскольку многое приходится отлаживать на практике. Разработчик не всегда имеет возможность предугадать, как поведет себя его детище в той или иной ситуации. Нельзя объять необъятное, как говорил Козьма Прутков.

Связь с Землей на Хоросе имелась. Особенность заключалась в том, что связь представляла собой односторонний формат. Не было такого, как показывают в старой фантастике, где космонавты общались с центром напрямую по видео. Реальность расстояния вносила свои коррективы. И если в пределах Солнечной системы еще существовала возможность как-то разговаривать не прерываясь, при условии, конечно, что все происходило с чудовищными задержками, то в межзвездном пространстве такого даже не представлялось.

Связь внутри нашей системы напоминала интернет первых времен. Для обстоятельной беседы требовалось достаточное время, поэтому многие приспособились говорить только необходимое. За пределами же влияния Солнца связь осуществлялась по методу Красовского. Путем передачи пакетного видео. Наговариваешь все, что нужно, аппаратура записывает и отсылает. Через неделю Земля принимает твой сигнал и реагирует. Соответственно, еще через неделю получаешь ответ. Разумеется, все зависит от расстояния. Для ближайших к земле звезд время доставки сообщения сокращается.

На Земле у меня был человек, к которому я частенько обращался за помощью. Саша Зерцало, коллега по Институту Дальнего Космоса. Бывший, можно сказать, коллега, поскольку я не работал в институте лет восемь. С тех самых пор, как стал космонавтом-исследователем. С Сашей мы поддерживали, впрочем, приятельские отношения. И ему я отправил сообщение с просьбой кое-что узнать.

А у меня в запасе – две недели, чтобы постараться найти ответ – зачем Лазареву понадобился прибор. И через три дня после этих двух недель завершался срок самоизоляции. Самое время для того, чтобы снова сделать вылазку и посмотреть, что представляет из себя та пещера, куда мы так и не успели попасть.

Шестаков, однако, отреагировал на мое предложение довольно сухо.

– Там видно будет, – сказал он с интонацией, отдающей пессимизмом. – Вы пока поправляйтесь.

Оставшееся время я провел плодотворно. Порылся в Пашкином рабочем компьютере, просмотрел и скачал себе последовательность аппаратных действий материализатора в его каюте. И занялся упорными вычислениями в своем кабинете. С утра и до вечера. С небольшим перерывом на обед.

К концу этих двух недель появилась и разработка – свой вариант носимого материализатора. И вариант браслета связи с гнездом под приборчик.

Проверил кое-какую информацию. Браслеты Лазарева и остальных девяти тоже исчезли из кают. И на связь после пропажи их обладатели не выходили.

К концу второй недели Саша прислал объемистое видеописьмо с прилагавшимися файлами.

– Серега, – сказал он мне с экрана, – тут все, что ты просил. Про первую экспедицию не особенно много получилось разузнать. Там не все так просто, как кажется. Из бывших на карантине никого не удалось найти. Непонятно как-то. А из не бывших никто по этому поводу ничего не говорит. Молчат, короче говоря. У меня такое ощущение, что им есть, что сказать. Но молчат. Ты сам как там? Давай, держись. Пиши, если что еще нужно будет.

Серега – так звали меня только друзья. Коллеги называли всегда Крисом. Производная от фамилии – Крестовский. Крис, не Крест. И на том спасибо.

Ответ Зерцало насторожил. И еще больше насторожило, когда поискал в справочниках сведения о тех, бывших в первой миссии на карантине. Все они заканчивались на моменте возвращения из экспедиции. Хотя про их коллег сведения имелись более подробные – чем они впоследствии занимались, где находились, какие выполняли работы.

Когда срок карантина завершился, Фомин по отдельности снова осмотрел всех нас. Облачен он при этом был в тот же костюм, что и при первом обследовании. А потом огорошил:

– Посидите пока еще недельку. Приказ командира. Нужно кое-что выяснить.

Что именно нужно выяснить, доктор не ответил. Вскользь упомянул только, что не все показатели пришли в норму.

И на мою просьбу уточнить, есть ли здесь связь с теми ребятами из первой миссии, ничего определенного не сказал.

Разумеется, у нашей пятерки такой вердикт Шестакова особого энтузиазма не вызвал. Да, конечно, приказ есть приказ. Только за три недели все уже порядком засиделись. Космонавт-исследователь – человек действия. И подбирают на эту работу людей с определенным темпераментом. Оставаться без дела нам противопоказано.

Наш план работ на предстоящую неделю в лабораторных условиях был исчерпан. Все уже выполнено за время карантина. В дальнейших перспективах значились только полевые исследования, которые, похоже, наступят не скоро.

Но для меня кое-какие дела нашлись. Я сверил свои разработки с тем, что прислал институтский товарищ. Частично внес в свои чертежи. Некоторые вещи не совсем выглядели понятными. С ними предстояло разобраться. И с удовлетворением отметил, что в каких-то деталях мои идеи оказались несколько совершеннее, чем в патенте Лазарева. Что ж, иногда себя можно и похвалить. Особенно, когда хвалить больше некому. Поскольку рассказывать о разработке пока особенно не хотелось. Нужно еще какие-то вещи довести до ума. И пару-тройку пунктиков проверить.

Чем я и занялся на следующий день. Не вылезал из-за рабочего стола несколько часов, пропустил обед. Зато к ужину все было готово. Завтра утром можно включать материализатор.

– А что у тебя с браслетом? – спросил на следующий день Глущенко. – Командир проверить попросил.

– Не нравится, как старый работает. – я почти поверил в то, что говорю. К тому же, все являлось в большей степени правдой. – Кое-что усовершенствовал. Если интересно, могу рассказать поподробнее.

– Хорошо, так и доложу. Расскажешь, когда карантин у вас закончится.

Весь оставшийся день я наводил порядок в своем рабочем компьютере, перекачивал с него на браслет нужную информацию, даже подчищал файлы. Подсознание смутно твердило, что если Пашка никаких следов после своей работы не оставил, значит мне и подавно стоит так поступить. Хотя бы на всякий случай. Уж интуиция подводила меня редко.

Когда на следующее утро я зашел в каюту Лазарева, большинство обитателей базы еще спали. Шесть утра по местному времени. Подъем по расписанию через час. Не знаю почему, но мне показалось, что чем раньше сделаю то, что наметил, тем будет лучше.

Я включил на пульте браслета материализатор, ввел нужные параметры. И ничего не произошло. Пространство не изменилось, комнаты не расширились.

Внезапный громкий вой сирены заставил меня вздрогнуть. Всегда пугаюсь от неожиданных резких звуков. После небольшого ступора я быстро выключил прибор, но сирена не умолкала. Я выскочил в коридор, оставив дверь в каюту Пашки незатворенной. Бросился к своему кабинету. Открывая вдруг ставшую тяжелой и неподатливой дверь, соскальзывая в спешке руками по ручке, с ужасом успел заметить нереальность происходящего в коридоре.

Ребята из моего отряда повыскакивали на вой сирены, спросонья пытаясь сообразить, что происходит.

– Назад! Прячьтесь! – кричу им я. Моего крика никто не слышит. Вой все перекрывает. И я вижу сквозь накрывающую волну страха, как в дальнем конце коридора из выхода в другие отсеки бегут к нам люди отряда космодесанта во главе с командиром базы. И у всех в руках боевые бластеры. Которые стреляют. Уже закрывая дверь, отмечаю, как падают мои товарищи.

У меня пять минут для того, чтобы успеть. Если только расширитель работает. Если нет – мне конец. Дверь взломают ровно через пять минут. Именно столько времени понадобится их приборам, чтобы расшифровать код и зайти в каюту. По-другому дверь не откроешь. Взорвать ее нельзя – никакая земная техника не сможет это сделать. Слишком прочный материал. Взрыв просто разворотит коридор станции.

Трясущимися руками я настраиваю прибор. Внимательно слежу, чтобы не упустить ни одного параметра. Время буквально летит. Пытаюсь не зацикливаться на этом. Кажется получается. Нажимаю ввод и кнопку пуска.

В моей каюте расширитель заработал. Гостиная на глазах становится в три раза больше. Расширенное пространство четко отделяется от старого – на полу нет коврового покрытия. Лихорадочно перетаскиваю туда рюкзак с личными вещами. Рабочий комп легкий, но требуется время, чтобы забрать его из кабинета. Наконец, самый трудный этап. Материализатор. Он в кухне, тяжелый. На подставке, которую я и волочу по полу, обдирая руки о косяки дверей, сминаю мешающее ковровое покрытие.

Наконец, прибор на месте. Перебегаю границу действия расширителя, набираю на браслете пару комбинаций. Все. Падаю в угол, чтобы отдышаться.

Теперь я в совершенно изолированном помещении – той части гостиной, что возникла после работы прибора. Между мной и остальной частью капсулы прозрачная стенка, похожая на стекло. Перейти назад можно только при помощи моего расширителя. Чтобы изготовить такой же, нужно быть мной. Или Пашкой Лазаревым. Или воспользоваться нашими наработками. Но этого мало. Чтобы сгенерировать код, дающий команду на открытие стенки, понадобится лет пятьсот работы самого современного искусственного интеллекта. И то не факт, что получится. Вот почему в каюте Павла мой прибор не сработал. Поле действия было перекрыто Лазаревским расширителем. Два аппарата не могут работать в поле действия друг друга. И у них разные коды. Всегда.

Мысли пролетают мгновенно. В этот самый момент я вижу, что дверь в каюту им наконец-то удалось открыть. Вижу перекошенное лицо Шестакова. Вижу людей из десанта. В руках у всех действительно боевые бластеры. Оружие, из которого убили моих ребят.

С той стороны каюта представляется в обычном виде. Стена гостиной на месте. Все как прежде.

– Ищите, – кричит командир. Бойцы разбегаются по всем комнатам. Шестаков в гостиной. Он понимает, что меня здесь нет. Никто не знает, в какой комнате прибор сработал.

– Ушел, сволочь. – Всегда спокойный, здесь командир открывается мне с совершенно иного ракурса. Таким его видеть не приходилось никогда. Он озлоблен, и, похоже, чем-то напуган.