– Всё ровно хоронить станем!
Так и вышло!
Не успели казаки прочесть Отче наш над могилой как показались преследователи.
– Пантелеймон уводи табун я их задержу! Раздам гостинцев как отец учил!
– Я с тобой!
– Вдвоем пропадём и табун не спасем! Уходи!!! – выкрикнул Мирон вскочил на коня обнажил шашку. И, словно, когда сокол падает с неба на землю, со скоростью ветра бесстрашно поскакал на палачей родных земляков, на бесчинных осквернителей Донской Земли.
И страшен и смертелен был как гром и гроза!
Так рубил Мирон как гордился бы дед и весь Дон!
Поняв, что бессмысленно драться с казаком и если сейчас его не остановить он изрубит всех, один выхватил маузер и весь разредил в Мирона.
Намертво сжимая в руке отцовскую шашку Мирон припал к родной земле и ни когда в последний миг своей жизни, она не казалось ему такой теплой и родной все ровно, что мать…
КАЗАКИ
Последняя уцелевшая Казачья Сотня, словно стая птиц носилась по выжженной и обескровленной Донской Земле и ни как не желала как многие уходить к Врангелю, чтобы слиться с последними силами Белой Армии и вернутся на Дон, становилась на ночлег в голой степи. Казаки эти были все как один служивые! За плечами у каждого Первая Мировая! Груди в георгиевских крестах и седина на закрученных чубах. Они знали, что ни какой Врангель не придет на Дон и казаки примкнувшие к нему сложат голову в чужом краю, так, что и помянуть будет некому. Но и то знали казаки, что так долго продолжаться не могло и всё без мыслимо. Перестреляют их в погонях, рассеет смерть сотню и обвенчает бесславной смертью…
– Ни волки мы же какие, чтобы как какая кровожадная стая бить сошку! Отряды, да дозоры красных! – сказал Степан Атаману.
– Верно гутаришь! Я ждал этих слов! И то, что мы ни волки, Мы казаки! Мы на своей земле родились и на своей земле умрем! Но умрем как и положено казаку в не равном бою! Казак может погибнуть если против него одного – десять! Выступаем на Черкесск! Сколько их там сейчас, тысяча?
– Две тысячи! – ответил Степан
Атаман улыбнулся:
– Ещё лучше! Так что погуляем Казаки али нет?!
– А как же! Гулять так гулять! Нет у казак отца акромя Дона и матери акроме богородицы!
И на рассвете, как только солнце оторвалось от горизонта и осветила купала и кресты Храмов Черкесска, Бесстрашная Сотня с шашками на голо сметя на своем пути часовой караул, и как стая птиц наконец добравшись до родного гнезда закружила на станичной площади.
– Где Вы? Петухи уж пропели! Солнце встало! Выходите из наших хат мужичье! Лапотники! Умирать время пришло! – прокричал Степан.
Застрочил максим.
И насмерть сбил с коней нескольких казаков бесстрашной сотни.
– Черт вас дери! – закричал Степан и галопом поскакал на пулемет, в котором иссякла лента. Степан верил в доброго донца – своего друга скакуна, что настигнет, что не успеют подать новой ленты в чертов максим убивших казаков и убьёт еще если он не настигнет его.
– Давай! Шибче мой родной! – кричал Степан вороному и он не подвел.
Степан закружился подняв коня на дыбы возле пулеметного расчёта и шашкой изрубил всех от плеча до пояса.
Ха-ха-ха! – смеялся Степан и только успел погладить верного скакуна и поблагодарить за удаль как пуля залетело Степану под левую лопатку – прямо под сердце.
Так Степан и повис на верном скакуне товарище словно обнимая. Конь дико заржал, словно мать кобылица потерявшего жеребенка кровиночку и понёс своего мертвого хозяина куда- то в степь. Нес и слышал как сражались и умирали последние сыны Дона за родную землю.
Долго носил на себе конь мертвого Степана пока не добрался куда- то до пустынного берега Дона – Батюшке. И только тогда так встав на дыбы, что ноги Степана выскочили из стремени и он не упал в Дон! И пусть мертвый испил Святой воды для каждого казака, испил и только тогда отошел к Богородице…
УЖАС СТАНИЦЫ КАРГИНСКОЙ
Молодой безусый комиссар в кожаной куртке – махал маузером и для устрашения производил выстрел каждые несколько минут.
– Девок! Всех девок, что не замужние выдать не медля! Бгать силой! – картавил комиссар.– Кто не выдаст, убивать на месте.
Маленькие китайцы и не спрашивали согласия, они, словно саранча забегали в курени и убивали стариков, старух, баб, и за волосы вытаскивали молодых еще даже не целованных казачек, и волоком тащили к комиссару.
Десятки, сотни……
– Тысяча! – рассмеялся молодой картавый комиссар. – А теперь дивчины ада окопы рыть! Казаки наступают! Будем устгаивать обогонительное укрепление. Сейчас китайские товагищи выдадут вам по лопате и станете копать.
– Где же это видно было, что казачки окопы копали? Так ещё пуще против своих отцов казаков? – смело в лицо комиссару сказала одна казачка.
– Как звать? – спросил комиссар.
– Аксёна!!
– Кгасивое имя! Не хочешь копать, пойдешь со мной зорьку встречать.
– Ха-ха-ха!! – рассмеялась Аксёна. -Да я лучше с быком на сеновале спать буду, чем с картавым! Хоть усы отрастил бы! Жених!!! А может оно у тебя того, еще и не выросло ничего, как и усы? А?
Раздался выстрел.
Аксёна повалилась замертво.
– Другие посмотят, что у кого выросло!! Всех напоить и после пусть копают.
Стали насиловать….
Казачки впивались когтями, кусали до крови. Триста казачек, тех, что так и не смогли изнасиловать, кого застрелили, кого закололи штыками или разбивали голову прикладам винтовок.
Остальные униженные и оскорблённые с последних сил копали окопы. Кровь сходившая у девушек по ногам мешалась с черноземом и земля становилась бурой, и словно была предвестником, что самое страшное ещё впереди.
И когда вдалеке показались казаки.
Комиссар отдал приказ.
– Все казачки, встать из окопов и постоиться в шеренгу.
Казачки сделали и смотрели со слезами на глазах как сотня их отцов и братьев все ближе и ближе была к ним, пусть и поруганным, но родным, идет спасти их.
– Пгиготовиться! Огонь!! – скомандовал комиссар и в спины казачек полетели пули и все они как одина приклонили головы к родной земле.