Нумизмат. Роман

– Иван Иванович, полно! На свете есть вещи, которые не стоит оживлять с помощью слова. Тысячи людей задыхающиеся от газа и гниющие заживо в окопах не за отчизну, не за свой народ, а потому что государь оставил свой автограф на бумаге, как раз относятся к этим вещам.

– Слушаюсь, мой господин.

– И все бы ничего, – продолжил господин, – но было слабоволие!

– И пляска под мою дудку! – радостно сказал Иван Иванович.

Господин нахмурился и строго посмотрел на слугу.

– Что-то не так, мой господин? – осторожно спросил Иван Иванович.

– Не причисляйте себе сомнительные заслуги шарлатана, который так любил пирожные, что променял на них собственную жизнь. У вас же есть подвиги достойные пера, вот про них и надо говорить.

– Как я душил фашистов!

– Иван Иванович, предполагаю, что эстетического удовольствия это никому не доставит.

– А как же я?

– Вы автор и не считаетесь! Теперь помолчите, я закончу.

– Слушаюсь, мой господин.

– И как следствие, все выше перечисленное привело к отречению от престола!

«Кем угодно могут обернуться. Может быть как я – историки?» – подумал Рублев.

– Мы не изучаем историю, мы ее делаем! И что значит, кем угодно? – возмущенно сказал Иван Иванович.

Рублев лишился дара речи.

Картина вырисовалась малоприятная, и господин поспешил разрешить ситуацию, наверно, лучше других, зная об амбициях своего слуги.

– Иван Иванович, что вы такое говорите? Егор Игоревич! – Не принимайте близко к сердцу – Иван Иванович шутит. А обиделся, потому что ему все кажется, что пройдет время и о нем никто не вспомнит. Ерунда! Его будут помнить всегда! По секрету, у него есть чудесные рассказы.

– Вы, правда, так считаете, мой господин?

– Определенно! Что же касается до причисления Николая Александровича к лику святых великомучеников, тут мы не при чем. Справедливости ради хочется спросить, если Николай Александрович, скончавшийся мгновенно от пуль, великомученик, тогда кто его народ, который заживо гнил на просторах родной земли, охваченной огнем?

– Я не просил! – сказал Николай Александрович.– Какой мне прок от этого? Или может быть есть прок оставшимся в живых, которым нашим возведением в святые попытались утихомирить пожар негодования в сердце и унять душевную боль за свою династию?

– Какие у вас могут быть родственники? – усмехнулся господин. – Если только что седьмая вода на киселе! Я предполагаю, что дело обстоит намного прозаичней.

– Да, мой господин. И ничего с этим не поделаешь, – усмехнулся Иван Иванович, – будете святым, раз Бог так патриарху на ушко шепнул. Никому не слухом, не духом, а ему самолично!

– Не паясничайте, Иван Иванович, – строго сказал господин и сверкнул зелеными глазами.

– Слушаюсь, мой господин.

– Но от чего же, пускай, таков удел шута! – сказал Николай Александрович и Иван Иванович обиделся и раскричался: – А удел монархов – заваливать Бога вопросами. Желаете знать почему вы в нашим альбоме, а не с семьей? Ответ Его – ваши вопросы. Да, да, ваши вопросы. Если вы спрашиваете, значит, не понимаете всю тяжесть своих поступков. Истинно покаявшемуся человеку, не нужны никакие ответы и не спрашивает он, а безропотно принимает лишения и невзгоды. Принимает как дар, потому что и лишения надо еще заслужить.

– Иван Иванович, такие вещи не растолковываются, к ним нужно приходить, как вы говорите: «самолично!» – сказал господин и покачал головой.

– Он первый начал и еще обзывается!

– Не обижайтесь на императора, Иван Иванович. Шут испокон веку самая светлая голова пре дворе. И как правило, светлее, чем у того, кому он служит!

Иван Иванович с открытым ртом посмотрел на того, кому он служил.

– Это не про вас, не обольщайтесь!

– Слушаюсь, мой господин.

– Мало мне в это верится, да некогда вас наставлять, потому что если Николай Александрович здесь, значит все остальные, кто так или иначе имеют к нам отношение, разгуливают по городу.

Иван Иванович опустил голову в знак того, что чувствует свою вину.

– Да, Иван Иванович, вы снова отличились!

– Кто мог подумать! – воскликнул Иван Иванович. С виду порядочный гражданин, даже говорил, что адреса может достать.

– Они что же еще остались, что вам адреса обещали? – удивился Николай Александрович.

– Не перевелись сволочи! – сердито ответил Иван Иванович, сжимая кулаки.– До того обнаглели, что маршируют по улицам с лысыми головами.

Николай Александрович улыбнулся, и на мгновение показалось, что болезненная печаль в глазах императора отступила.

– Правильно, бритые наголо, и никак иначе! – поправил господин своего слугу. – Если вы решили стать настоящим писателем, а не абы каким, надо не только учиться писать литературным языком, но и говорить на нем!

Рублев был в полном замешательстве, но, как первоклашка на первом в жизни уроке заглядывает в рот учителю, не спускал глаз с гостей, жадно ловя каждое слова. Он до боли в голове продолжал лихорадочно пытаться найти ответ, кем в действительности являются незнакомцы. Кое-какие мысли были, но он изо всех сил гнал их прочь, как тогда, когда хотел скрыться от мыслей о Николае Александровиче. Надо сказать, что Ивана Ивановича это уже начинало порядком раздражать, а у Николая Александровича вызвало такое недоумение, что он не выдержал.

– Имею вам честь представить, – тяжело, без огня и радости, сказал Николай Александрович, как арестант, на долю которого выпало представлять тюремное начальство. – Самый настоящий черт и его господин, не нуждающийся в особом представлении.

– Благодарю вас, Николай Александрович, за столь исчерпывающий ответ, – поблагодарил господин.

Рублев не поверил.

– Говорил я вам, мой господин, надо обозваться иностранцами.

Господин улыбнулся.

– Сегодня, Иван Иванович, от этого мало кто голову теряет. Но, справедливости ради, надо признать, вы, Иван Иванович, несомненно, правы. Человек готов поверить во что угодно, но только не в истину. Это, Егор Игоревич, вам может сказать Николай Александрович. У него в этом большой опыт.

Николай Александрович промолчал.

Иван Иванович усмехнулся:

– Наверно, чересчур большой!