Чаги

В поиске живого источника, способного утолить жажду ее беспокойного сердца, она обратилась к его музыке и здесь ее ждал новый удар. Все, что она слушала прежде, – от скуки, развлечения ради, «для фона» – не оставляло заметного следа, не отзывалось в душе яркой гаммой чувств и переживаний. Услышав поющий Илюшин голос, Маша поняла, что существуют такие глубины эмоционального волнения, которые ей еще не были ведомы. Плейлист ее телефона обновился полностью. Она закачала альбомы группы 6BF, все, что они успели выпустить за пять лет существования, и все последующие Илюшины альбомы, а также саундтреки, спетые им к различным фильмам. С этого времени путь на работу перестал быть рутиной. Почти совсем отказавшись от маршруток и автобусов, она шагала до метро под бодрые ритмы, и скоро уже не представляя свою жизнь без этого чарующего голоса. Когда в череде ненастных дней выдавался вдруг один погожий, Маша с восхищением смотрела на пробивающиеся сквозь тучи солнечные лучи. Смотрела на небо, насыщенное красками – всеми оттенками от бледно-голубого, до густо-синего, пружинила шаг и подпевала про себя, не зная и не понимая ни слова из того, что звучало в ее наушниках, но чувствуя непомерную радость от музыки. Иногда ее забавляла мысль, что Илюшин голос, теперь, когда его самого нет рядом, способен так сильно будоражить ее, заставлять трепетать от нежной печали или ликовать от восхищения. Его музыка словно впрыскивала эндорфины в ее кровь. Нежная и светлая, как акварель, и пронзительная, как песни вечерних птиц, она стала единственным источником ее утешения, ее радости, ее надежды.

– Зачем тебе это? – как-то спросила Настя. – Как по мне, слушать песни и смотреть дорамное мыло с его участием – только зря время терять. Я бы на твоем месте, если уж решила сидеть, сложа руки, и ничего не делать, – что я лично осуждаю – перестала бы лить в уши весь этот яд. Как говорится – умерла так умерла.

В ответ Маша только рассеянно улыбалась или отшучивалась. Но Настя не унималась:

– Конечно, если учитывать все предлагаемые обстоятельства – имущественные, социальные и классовые различия, тебе ничего изначально не светило, ты уж извини. И все-таки, он порядочная сволочь! Заранее ведь знал, что отношения на один раз, без вариантов, а все равно…

– Ну что ты митингуешь, а?

– Ладно, в утешение скажу одно – познакомься ты с ним поближе, сама бы от него скоро сбежала.

– Почему это? – несколько обижено спросила Маша.

– Да к бабке не ходи! Что у вас общего? Ты любишь картошку с селедкой, а он, небось, какой-нибудь суп из водорослей.

– Суп из водорослей? – поморщилась Маша, представив себе что-то мало съедобное.

– Хах! Я знаю, они там в своей «стране утренней свежести» вообще любят есть всякую гадость. Куриные лапки, например, уж не знаю, прямо с когтями хомячат или без.

– Ну да, я слышала… Брр… Думаешь, Илюша тоже это ест? Нигде не было написано, что он любит нечто подобное.

Настя усмехнулась.

– Если бы он любил русский борщ и заливное – вот об этом точно бы написали. А так, традиционные лапки, да суп из водорослей или каких-нибудь ползучих гадов…

– Прекрати немедленно! – воскликнула Маша и рассмеялась. – Боже! Я теперь не смогу об этом забыть… водоросли в супе!

– Это тебе пилюля от любовной лихорадки, – деловитым тоном ответила Настя, но не выдержала и тоже засмеялась. – Подумай о них, когда в следующий раз вздумаешь поплакать, и все как рукой снимет!

***

К началу ноября городом окончательно завладела беспросветная унылая осень. Петербург накрыла серая пелена дождей и низкое, словно выцветшее небо. Оголившиеся деревья, вереницы невзрачных домов, канал с мутной водой – Маша блуждала взглядом по этой безрадостной картине, ощущая, как все глубже в ее душе разливается неизъяснимая тоска. Ее тревожило какое-то предчувствие, она словно чего-то ждала, но не могла понять, почему в эти первые такие холодные и сумрачные ноябрьские дни сердце ее неспокойно, почему ее тревожат невнятные маетные сны, а общее физическое и моральное состояние ничем не лучше, чем могло бы быть у старого, безнадежно больного человека.

С большой неохотой она согласилась выполнить один срочный заказ на перевод какого-то бессмысленного для нее текста, где было полно специфических терминов из области биологии и зоологии. Несколько вечеров она просидела над ним, злясь на саму себя за неспособность сосредоточиться. То и дело мысли ее улетали куда-то далеко, а в самый последний вечер накануне сдачи материала, ее, словно нарочно, то и дело отвлекали телефонные звонки. Один из них раздался уже ближе к полуночи. Звонила коллега по работе, которая еще утром жаловалась на отсутствие идей для подарка свекрови. И сейчас произнесла с затаенной надеждой:

– Слушай, извини за поздний звонок, но у тебя не осталось того мыла ручной работы? Помнишь ты говорила, тебе запах не нравится? Я бы у тебя его купила.

– Для свекрови? – удивилась Маша.

– Я конечно приготовила ей основной подарок, но ты, понимаешь, она любит подношения с подвывертом. А ты рассказывала, что у тебя какой-то клиент-парфюмер мыло сам варит.

– Ну да, вечно мне эти брусочки приносит. Странноватый у них вид, а запах я в последнее время вообще с трудом переношу.

– Ну, ты наговариваешь! Видела я это мыло у Аньки, ты ж ей передаривала. Мне в самый раз, вернее, моей свекрови. И надо уже завтра! Ну так что, продашь?

– Да за так забирай. Подожди, пойду проверю, может я их уже куда-нибудь утилизировала.

Маша пошла в ванную, открыла шкафчик над раковиной и долго копалась в его содержимом. Под руку попадалось все что угодно – какие-то тюбики, баночки, прокладки, флаконы, пакеты, салфетки. «Надо сделать ревизию», – подумала Маша, наконец выудив из самого дальнего угла два куска самодельного мыла, обернутых в мягкую ткань.

– Нашла. Они еще и бантиком перевязаны, тебе понравится…

Неожиданно Маша замолчала, отложила мыло и снова открыла дверцу шкафчика. Взгляд ее остановился на упаковке гигиенических прокладок. Она медленно взяла их в руку и вдруг почувствовала, как по позвоночнику прошла холодная дрожь.

– Эй, ты там? – спросил голос в телефонной трубке. – Нашла что ли?

– Нашла… – проговорила Маша. – Да…

– Отлично! С меня презент, раз так отдаешь. Ну, пока! Не забудь завтра принести.

Маша вернулась в комнату, села на диван, ощущая, как гулко и тяжело стучит сердце. В голове ее происходили лихорадочные подсчеты. Ей стало страшно. Она вскочила, быстро оделась и выбежала на улицу. Аптека была уже закрыта, и Маша в замешательстве огляделась по сторонам. Взгляд скользнул по вывеске круглосуточного сетевого магазина, и Маша устремилась туда, вспомнив, что у кассы продают то, что ей сейчас так необходимо…

Следующие несколько дней Маша находилась в прострации. Ходила, говорила и реагировала на окружающих как сомнамбула. Хуже всего, что это отражалось на работе, – она стала допускать ошибки в переводах и собственных статьях, корректор удивлялась, а выпускающий редактор в конце концов отчитал ее, потрясая страницами с исчерканным текстом. Когда он закончил ее распекать, Маша, до этого не проронившая ни слова, сказала, что все исправит, забрала листы с правками и не спеша вышла из кабинета. Такая безэмоциональная реакция девушки, которая прежде болезненно переживала даже незначительную критику и нарекания, произвела на редактора еще большее впечатление, чем допущенные ею ошибки.

Настя стала посматривать на Марию с удивлением и тревогой, замечая, что подруга ее все чаще погружается в какое-то необъяснимое состояние. Она то нервно вскидывала голову, тяжело вздыхая и блуждая вокруг страдальческим взглядом, то впадала в оцепенение и обращенные к ней слова, кажется, вообще не достигали ее сознания.

Как-то в конце недели Настя предложила Маше съездить вместе в Ропшу, навестить ее маму. Маша отказалась, сославшись на то, что не может оставить Локи, а на самом деле из опасения подвергнуться настойчивым Настиным расспросам. В последнее время занятость, присутствие Дениса или компании общих приятелей не давали им возможности поговорить по душам. Маша была этому рада, но Настя явно думала иначе.

– Скажи ей, что у меня много работы, – сказала она Денису накануне вечером. – Поеду в другой раз. И пригляди, чтобы она зарядку для телефона не забыла. Она так много разговаривает, что ее мобильный постоянно разряжается.

– Ладно, я понял. Она надеялась, что ты передумаешь.

– В другой раз.

– Ну, пока.

Маша с облегчением выключила телефон. Терпеть Настины расспросы сейчас она была не в состоянии, да и работы на самом деле накопилось.

Неожиданно раздался звонок в дверь. Маша взглянула на часы, было почти одиннадцать – поздновато для визитов – Настя вряд ли приехала сама, а с соседями Маша не общалась, разве что Галина Николаевна иногда заглядывала одолжить какую-нибудь мелочь или обсудить счета по квитанциям, но в это время она, наверное, уже спит. Маша открыла дверь и от неожиданности вздрогнула – на пороге, навалившись на дверной косяк, стоял Вадим. Едва взглянув на него, она поняла, что он в подпитии и постаралась быстро закрыться в квартире, но Вадим подставил ногу, толкнул дверь и вошел. Маша очень испугалась. Она уже забыла, каким он был массивным мужиком – не очень высоким, но с внушительными плечами и крепкими мускулистыми руками.

Из кухни вышел Локи, потянул носом и недовольно зарычал.

– Ух ты, какой грозный, – Вадим сделал попытку наклониться к собаке и чуть не упал. Локи фыркнул и попятился на кухню. Вадим закрыл за ним дверь.

Маша с удивлением и неприязнью смотрела на нежданного гостя.

– Зачем пришел? Я тебя не приглашала.

– А что, нельзя? – с вызовом произнес он. – Потому и пришел, что не приглашала. Брезгуешь, что ли?

– Я тебя не понимаю. И я тебе не рада.

– Не рада? Так давай я тебя обрадую. Ну же… хватит корчить из себя… Трубку не берешь, на сообщения не отвечаешь.

– А ты не знаешь, почему?

Вадим вдруг состроил жалостливую гримасу и протянул плаксивым голосом:

– Солнышко, прости меня.