Ромашковый чай

– Сегодня слыхала, в селе гусиную ферму открывает какой-то приезжий. Бабы радуются, хоть работа будет. И тебе тоже без дела не сидеть. Беги скорей узнавай, что там с местами. И не тяни, пожалуйста! Много желающих будет.

– А я сразу после выпускного уезжаю.

– Куда намылилась то?

– Я в город уезжаю, – невозмутимо сказала Лика, поправляя кудряшки за ушами, полностью занятая отражением своих глаз в зеркале.

– Учиться что ли? – растерялась мать.

– Ну… учиться-не учиться… а работать я точно буду в городе. И жить в городе. Нечего тут делать. Пусть эти тупицы, мои одноклассники, остаются гусей пасти. Вряд ли они ещё что-то смогут, только помёт убирать.

– Так ты ж тоже ничего не умеешь! Что тебе на месте родном не сидится? На приключения потянуло? Ты на себя посмотри! У тебя на лице написано, что ты из деревни. Кому ты там нужна! Потаскаешься и приползёшь. Ещё и опозоришь на всю округу.

Лика чуть улыбалась, упираясь кулаками о старенькое трюмо, помрачнела, сдвинула брови, опустила голову, круто развернулась.

– Я никогда! Ты поняла? Никогда не вернусь в эту деревню! Я не пропаду там. А если и пропаду, то это лучше, чем жить так.

Одноклассницы на выпускной пытались изобразить принцесс. Двум девочкам в городе родители купили «бальные» платья. Они неосмотрительно похвастались перед подругами за две недели до праздника. Те отчаянно кинулись за «такими же, но подешевле» в районный центр на распродажу. С восторгом напялили на себя ворох подъюбников. От поролона потели ноги, кружева плохо прикрывали груди, корсеты впивались в спины. Они говорили, что в этот вечер стоит потерпеть, что красота требует жертв, что второй раз принцессой доведётся быть лишь на свадьбе, и это будет – последний раз. Они обнимались и плакали от переизбытка чувств. Когда начались танцы, они изо всех сил трясли кринолинами, периодически вытирая со лба пот. Но – ах! – усилия были напрасны. Парни, курившие в стороне, не хотели танцевать, не восхищались грациозным покачиванием длинных пышных юбок. Они глуповато пялились на голые ноги не танцующей Лики. Она, сжав колени – её ярко-синее платье иначе слишком высоко задиралось – облокотилась о стол и крутила в руке полупустой бокал.

– Как же эти курицы не понимают, что их оперение отвратительно! – про себя вздыхала она. – Да ну их к чёрту! Завтра рано вставать, чемодан уже собран. Прощай, деревня! Процветай уж как-нибудь без меня.

***

Дух захватывало от предстоящей свободы. До совершеннолетия Лика жила как вакууме. Её окружали одни и те же люди, одни и те же дома, деревья, заборы. В этом мирке из двух-трёх близлежащих деревушек ей был до отвращения знаком каждый квадратный метр. Для неё там закончился воздух, последние дни она терпеливо растягивала частицы того, чем ещё можно было дышать. Чтобы продолжить жить, ей необходимо было вылететь из этого ограниченного пространства и вдохнуть нового воздуха – пусть и с едкими привкусом городских улиц: суеты, толчеи и выхлопов дыма. Она с интересом пробовала этот привкус, раздувая ноздри, болтая лёгким – почти пустым – чемоданчиком и с любопытством оглядывая витрины и баннеры. Она обошла уже несколько остановок в поисках нужного объявления. Лика искала себе хоть какой-то угол. Живя в деревне, она и не предполагала, сколько просят за съемную квартиру, взяла с собой все свои сбережения, а их не хватало даже на комнату в общежитии. Она знала, что скоро что-то заработает, но сейчас – устала, хотела спать и есть. И вообще вдруг откуда ни возьмись на неё нашла вялость и небывалое бессилие. Горели щёки, особенно под глазами, от этого девушка чувствовала себя разбитой и крайне непривлекательной, глаза сами собой закрывались на ходу.

– Что с тобой?

Лика вздрогнула и приподняла голову. Она сидела на пыльной скамейке в каком-то то ли полупустом сквере, то ли дворе, рядом с заваленным мусорным баком. Лика сначала почувствовала запах гари из мусорки справа от себя и запах молочных конфет откуда-то сверху. Потом увидела светло-русые волосы, их кончики почти касались её колен. Лика подняла глаза выше-выше-выше и увидела вздёрнутый нос и нежные, как у ребёнка, щёки, встревоженные глаза и прямые как стрелы реснички. Девушка с облегчением сказала:

– Ух, я хотела уже звонить «03»

– Не стоит, мне лучше, просто устала.

– Странное место для отдыха, – тут она заметила чемодан и рассмеялась, потому что в её руке был такой же.

– Тоже абитуриентка и ищешь, куда заселиться?

– Нет, не абитуриентка. Я работу ищу и жильё.

– А я в институт искусств поступаю. Я рисую, – она чуть покраснела. – Слушай, у меня идея. Давай вместе снимать квартиру.

Лика вообразила, что перед ней сейчас стоит ангел. Длинная летящая юбка, топ закрывает только грудь, лицо по-детски очаровательное. Она разделила на двоих её проблему. Вялость и гадкое чувство отвращения от себя самой – отпустили. По всему телу тёплой приятной волной прошло ощущение радости, в ногах появилась прежняя твёрдость, в руках – ловкость, в голове – ясность. Теперь всё будет хорошо. Вместе с подругой можно горы свернуть. И так хорошо, что она не похожа на девочек из её деревни!

Дарина, так звали подругу, оказалась тоже из глухого села. Тоже одна из тех, кому нет применения на ферме, зато есть какие-то иные стремления. Она внесла большую часть суммы за квартиру и пообещала Лике нарисовать её портрет. Лика сказала, что сначала она осветлит вульгарную копну на своей голове.

Она давно мечтала стать блондинкой: казалось, это идеал красоты и воплощение изящной нежности. Ярко-голубые глаза и белые кудри – как в журналах.

РАССВЕТ. ИЛИ: ДЕВОЧКА, КОТОРАЯ УМЕЕТ РАДОВАТЬСЯ СОЛНЦУ

***

Пока Дарина сдавала вступительные экзамены, Лика продавала цветы. Это была первая идея, кем пойти работать, и получилось неплохо. Все, кто заходили за одной розочкой для любимой, уходили с пышным букетом и улыбкой, полной предвкушения радости. Она понимала, что может убеждать мужчин, не используя аргументов, уговоров или каких-то хитростей, кроме своей чарующей силы. Покупатели читали ей стихи, называли «волшебной феей», просто задерживались поговорить о погоде, а потом возвращались снова и снова, опять делали комплименты и шутили и уходили с душистыми охапками к удивлённым жёнам.

Лика просыпалась к семи утра на работу. Дарина в это время была уже умыта, причёсана, допивала ромашковый чай, собранный в её деревне. В глазах ни тени сна.

– Во сколько ты встаёшь? – поражалась Лика.

– Стараюсь к рассвету быть уже собранной.

– А зачем: к рассвету?

– Привычка. Я ведь из деревни, а там лучшее время – раннее утро и вечер. Это днём, в жару, можно выспаться часок-другой, а утром нельзя пропускать ни минуты, мир в это время особенно хорош.

Лика покачала головой  и поплелась заваривать кофе. Она прежде кофе не пила, и теперь наслаждалась всеми радостями нормальной человеческой жизни. Запах ромашки был напоминанием о невольном восемнадцатилетнем заточении в «дикой» местности. Дарина ей нравилась, и даже эти её дикарские замашки, всё-таки, она не была похожа на её прежнее окружение. Они почти ни в чём не соглашались друг с другом, но всё равно продолжали говорить много и обо всём.

Лика не скрывала своё честолюбие, своё желание нравиться людям. Подруге она призналась, что в те минуты, когда весь её облик выражает скромность, участие и интерес к окружающим, внутри себя она лишь торжествует от очередного комплимента. Она хотела добиться успеха во всём и чувствовала, что способна на это.

Дарина любила запах свежескошенной травы, земляники и дождя, и мечтала научиться изображать природу, предметы и явления так, чтобы созерцающие рисунок слышали запах. Особенно – запах дождя! Поэтому обязательными атрибутами в работе были дождевой плащ и зонтик. В непогоду она отодвигала все дела, шла на улицу и набрасывала в своём блокноте карандашом косые короткие полоски.

А Лика опять писала: «Мне часто кажется, что у меня внутри – магнит. Я чувствую даже эту точку, где накапливается такая энергия, она обладает магическими свойствами. Иногда непроизвольно, иногда нарочно я как бы позволяю этой энергии распространяться, и тогда вокруг меня образуется поле. И я чувствую, как это поле захватывает людей, они начинают по-особенному смотреть на меня. Кто-то смущается, кому-то становится хорошо находиться просто рядом, кто-то готов наброситься, но я и это могу контролировать. Это так странно, так пугающе и так – хорошо…»

После нескольких химических обработок Лика наконец-то стала настоящей красавицей. Огненно-рыжие кудри удалось осветлить до светло-золотистых. От гадких веснушек не осталось и следа. От прежнего образа только – ясно-синие пронизывающие собеседника глаза. Она жалела только о том, что это не может увидеть «летающий мальчик». Может, «летавший мальчик»? Нет, теперь-то уж точно – летающий. Она сотни раз вообразила себе такую сцену: он жив и случайно встречает её на улице… наконец, влюбляется… или лучше так: он и раньше был в неё влюблён, просто не мог подойти по какой-то причине… Но во сне она видела одно, навязчивое: он бежит, бежит от неё, падает и перестаёт дышать. Она хочет заплакать, но почему-то взлетает. Так она взлетала каждую ночь. И росла. Росла: становилась всё умнее, интересней и обаятельней. Как-то утром полёт закончился раньше прежнего. Лика лежала с открытыми глазами, сон не шёл. Подруга в это время обычно уже не спала.

Лика остановилась в дверях. О Господи, что делает эта странная девочка? Ну, судя по всему, встречает рассвет. Дарина была у окна, выходящего на восток. Солнечные блики играли на подоконнике, перебираясь на стены. Она, как пятилетняя девочка, ловила их ладонями. Пятно света на тоненькой ладони росло, светом наполнились пальцы. Тёплое сияние поднималось выше-выше по руке, до самой груди, шеи. И вот она засветилась вся. Вся! От макушки до пят. У окна стоял солнечный силуэт. Не чёрная тень на фоне ослепляющего потока, а ослепляющая фигура, вобравшая в себя все лучи, какие могли запомнить комнату. Как солнечный зайчик, только в виде девушки. У Лики перехватило дыхание, только поэтому она смотрела – молча, опираясь о дверной косяк. Это было очень страшно, но и очень красиво. Жутко красиво.

– Дарин, Дарин! – воскликнула она, когда наконец прорезался голос, и пошатнулась. Ослепительная картина сменилась темнотой. Она сползла по косяку.

И опять Дарина склонилась над ней, как перед их знакомством. Два взволнованных глаза и длинные волосы – до пола, потому что Лика была на полу.

– Что с тобой?

– Что со мной?! Что ты делала, Дарин?

– Ничего особенного.

– То есть, по-твоему, ничего особенного!

Подруга, с виду такая прямая, искренняя и открытая, искусно обманывает её, скрывает какую-то непонятную тайну?

– Я стояла у окна… – начала Дарина.

Или это просто так упал свет, а у Лики разыгралось воображение? Или Лика сошла с ума? Но Дарина, явно, не заметила, как только что превращалась в светящийся сосуд.

– Я просто радовалась.

– Радовалась?

– Я радовалась солнцу.