Ромашковый чай

По выходным Дарина делала наброски её портрета. Она хотела, чтобы это была одна из её лучших работ.

– Ты красивая. Благодаря таким, как ты, рождаются шедевры.

– Шедевры рождаются благодаря таким, как ты. Красота со временем проходит. Тем более, что она у меня ненастоящая: я на самом деле рыжая и страшная. А ты с годами будешь свой талант только оттачивать. Лучше бы я умела что-то делать так, как ты рисуешь. Тебе ведь, Дарин, это нужно как будто только для себя. Просто для наслаждения от творческого акта. А мне…

– А ты бы хотела на таланте заработать свои миллионы? – засмеялась Дарина.

– Ды нет, – Лика чуть подумала. – Скорее, признание. И не ради того, чтобы мной восхищались – хотя и это важно! – как затем, чтобы заставлять людей испытывать определённые эмоции. Определённые – мной.

– Хочешь управлять сознанием масс? – опять засмеялась подруга.

– Поверь, я бы сеяла только доброе и светлое.

– Ну-ну… погоди, ты не знаешь, какой ты будешь тогда.

– Но пока я умею лишь продавать цветы, – вздохнула Лика. – Силы есть, боюсь их зря растратить.

– Не шевелись, пожалуйста!

У Дарины волосы доставали до пояса, а спина в этом месте была открыта. Волосы гладили спину, плечи – она никогда их не закалывала. Дарина что-то быстро заштриховывала карандашом. Глаза… в них был тот самый свет. И она понемногу излучала его, глядя на Лику. Лике становилось тепло и как-то по-особенному хорошо.

– Знаешь, как я буду тебя теперь называть? Девочка, которая умеет радоваться солнцу.

– Почти как «ёжик-друг-медвежонка», – опять рассмеялась Дарина. – Может, хотя бы «Девочка, которая радуется солнцу»?

– Нет. «Которая умеет радоваться…» Это важно! Не все умеют, даже, я бы сказала, немногие. Это тоже дар.

А про себя подумала: Я тебя люблю за это – больше всех.

– Мне было года четыре. Крутилась рядом с бабушкой, когда она возилась в огороде. Точнее, это прабабка моя была, но я её бабушкой всегда звала. Так вот, однажды она мне сказала «бери радость у неба и силу – у земли» Я запомнила, очень уж меня это впечатлило. Сейчас так и делаю.

– А-а-а… ромашковый чай, дождь, утро… понятно. Ты настоящая деревенская девушка, не то, что я… В хорошем смысле, конечно! Для тебя это не просто образ жизни, а целая философия. Ты смогла бы там жить. Потому что тебе кроме этого ничего не нужно…

– Теперь нужно, – прошептала Дарина и смутилась.

Лика вся напряглась. Что она имеет в виду? Радоваться сейчас или успокаивать её? Неужели она чувствует что-то подобное? И – нормально ли это?

– Хочешь, я тебя с ним познакомлю? – смущённо спросила Дарина, не отрывая карандаш от бумаги. И Лика с ужасом поймала себя на том, что почувствовала горечь. И ревность – впервые. Это оказалось больно.

ПРИТЯЖЕНИЕ

«Да что он в ней может понимать?! Какой-то без башенный студент, уличный музыкант… не сомневаюсь, что самоуверенный тупица. Что он может понимать в «девочке, которая умеет радоваться солнцу»? Зачем он появился?»

***

«Лучше бы он ничего не понимал! Зачем он появился!»

Избранник Дарины с первого взгляда вызвал у неё тревогу и злобное недоверие. Он слишком много говорил. Не всё в тему, но всё – с улыбкой обаятельного подонка. Этакий захватчик женских сердец. Насколько это работало с другими, Лика не поняла, но одно-то сердце он покорил. И это было сердце её девочки, которой она ни с кем не собиралась делиться.

– Да и какое имя, ты только подумай, Дарин, «Гоша»! Что можно хорошего ждать от человека с таким именем? И вообще, по-моему, он цыган.

– Только наполовину.

Лика махнула рукой: что тут поделаешь? И пел он отвратительно. Но в своей группе почему-то считался солистом, насколько это возможно в группе из двух человек. Где-то на задворках болтался вихрастый светловолосый парнишка. Его голос был поинтереснее, Лике слышались в нём даже какие-то ласковые нотки, если это вообще может быть в голосе двадцатилетнего мальчика.

У Гоши голос был резкий, с привизгом. Девчонки, сбившиеся послушать, пищали от восторга. Дарина улыбалась: он выбрал её.

«Нет-нет-нет, нужно что-то делать с собой. Он так бесит меня только потому, что я дико ревную к нему Дарину. Я слишком, чересчур субъективна. Я не должна быть такой…

А его товарищ симпатичен только тем, что похож на моего «летающего мальчика». Чем похож – не пойму. Кажется, цветом глаз. Ну и немножко – походкой. Забавный такой, и слишком много ржёт: по поводу и без повода.»

Лика с трудом преодолевала желание обвить тонкими руками изящную гибкую талию подруги. Дарина, к тому же, как на зло, обожала короткие майки, которые не скрывали милую вертикальную ямочку на животе. Лика рядом с ней не чувствовала, кто она: женщина или мужчина. Она ощущала, что рядом находится безумно притягательное существо, хорошее даже не нежной кожей, не мягкими волосами, не стройными хрупкими плечами, а тем самым магнетическим свойством, которое может увидеть только она, Лика. Этот магнетизм сквозил в движениях рук Дарины, когда она гребнем проводила по волосам, в изгибе губ, когда она слушала своего уличного музыканта. Она не знала, чего именно хотела с ней сделать: поцеловать, крепко сжать, спрятать, чтобы её никто другой не видел… но она боялась испугать подругу. Дарина была всего месяцем моложе, но казалась ей маленькой девочкой. Маленькой мудрой девочкой, надо сказать.

Она хотела сеять мир вокруг себя, хотела, чтобы вокруг было много-много друзей. Хотела гулять ночами дружной толпой, подпевать ребятам с гитарами, общаться и считать свою компанию самой лучшей и дружной.

– Я хочу, чтобы мы все вместе проводили время, – говорила она Лике. – Я люблю тебя (при этих словах Лика помрачнела, потому что речь шла не о такой любви), люблю своего парня (укол ревности) и даже его друга немножко люблю, так.. ну, ты понимаешь?

– Понимаю.

В итоге, ей удалось уговорить всех троих выбраться на окраину горда под предлогом набросков для пейзажа. Ну не пойдёт же она одна. Парни взяли свои гитары, шашлычницу и котелок.

За гордом был редкий лес, овраги. Художница разложила походный мольберт на вершине одного из холмов. Митька, так звали того самого друга, который подпевал Гоше, возился у костра, Лика и Гоша устроились у подножья соседнего холма: отсюда открывался красивый вид – рисующая девушка. Длинные-длинные светло-русые волны, длинная юбка и до одурения плоский животик.

– Я не знаю, что там за пейзаж получится у неё, но, по-моему, всё равно прекрасней будет этот портрет, – сказал Гоша, прижимая глаз к фотоаппарату. – Она невероятна.

Лика сама не отрывалась от этой картинки: синее небо, белые облака и белая юбка. Чуть только выбился из-за плотных облаков луч и упал на неё… Дарина, как тогда у окна, превратилась в сверкающий золотом силуэт. Очень красиво, и очень жутко. И пока плотные, как накрахмаленные простыни, облака снова не затянули солнце, не было видно ни лица её, ни одежды. Солнечная энергия распределялась по всему её телу, и Лика видела это!

Она вздрогнула и оглянулась на Гошу: а видит ли он? Парень спокойно курил и, прищурившись, рассматривал Лику.

– Ты опасный человек, Лика, от тебя нужно держаться подальше.

– Мне кажется, и от тебя тоже, – ничуть не удивилась и не разозлилась она. Ещё некоторое время они молчали.

– Ты ведь тоже это чувствуешь? – невозмутимо спросила она так, будто они оба знают то, чего не могут знать другие.

– Ну, наверное, да. Именно то.

– А ты не боишься, что мы так её просто сожрём? На двоих-то не хватит.

– Что ты предлагаешь? – он закурил вторую.

– Предлагаю тебе исчезнуть с горизонта. Вместе мы её погубим.

– Ты и одна её погубишь, так что лучше исчезни ты.

– Не дождёшься. Я её подруга.

– А я её парень. И она меня любит.