Ромашковый чай

Сейчас она подумает: «какая хорошая девочка» или что-то вроде того, – подумала Лика.

– А тебе теперь негде работать? – участливо спросила она.

Лика грустно покачала головой:

– Я придумаю что-нибудь. Скажите, как Иван Иванович, ему лучше?

– Жив, и то хорошо. Сейчас не до бизнеса. Придётся, наверное, закрывать все магазины.

Немного помолчали. Лика протянула тетрадь и деньги.

– Проверьте.

– Послушай, если хочешь, приходи ко мне работать.

– К Вам? – она сосредоточенно убрала волосы за уши. – Спасибо.

А сама усиленно припоминала, чем же занимается эта дама. Ах, точно, у неё же свой детский центр или детский сад. Но Лика то не педагог, сама недавно из школы…

– Спасибо… У меня, правда, и образования никакого нет. В этом году не хватило двух баллов, чтобы поступить, усиленно готовлюсь к следующему лету.

– Молодец. Так я ж тебя не воспитателем зову и даже не поваром. Будешь пока детям столы накрывать и убирать, поможешь воспитателям с ними. Справишься? Справишься, ты девочка аккуратная, сразу видно.

Лика улыбнулась сжатыми губами, глаза излучали интерес и всё самое положительное, что может быть в девушке, даже «вдруг появившуюся откуда ни возьмись любовь к малышам» …

Оставаться совсем на мели было никак нельзя. Стоило цепляться за любую возможность устроиться в этом городе. Дети так дети, и это тоже опыт. А вдруг пригодится? К тому же, чем-то надо платить за квартиру, выживать… Да и зарплата должна быть больше, чем в обычном детсаде.

– Спасибо Вам, – Лика прижала кончики пальцев к носу. – Спасибо больше. Я ведь всегда мечтала работать с детьми.

– Вот и славно. Значит, будешь в старшей группе, там детки побольше, с ними легче.

Лика радовалась, так уже осточертели эти цветы. Да и ничего, что пока на побегушках, скоро можно дорасти и до чего-то посерьёзнее. Ей не приходилось прежде иметь дело с детьми, но она была уверена, что найдёт к ним подход. Устроиться по объявлению куда-то лучше без опыта, без образования было нереально. Особенно теперь, когда она обессилена и как будто пуста.

Она ждала начальство в светлом коридоре. За большими окнами искрился снег, а здесь было тепло. Из-за двери лилась робкая музыка, как будто кто-то только настраивался извлечь из фортепиано более бойкие звуки. Небольшая группа детей ворвалась с улицы, они галдели, стаскивали с вспотевших макушек пушистые шапки и тёрли разрумянившиеся на прогулке лица. Некоторые с любопытством стали поглядывать на Лику. Она замерла, широко раскрыв ресницы, дрожащими губами прошептала воспитателю «Извините», схватила пальто и выбежала. Одевалась на ходу, уже за калиткой.

***

Молодой сероглазый врач прислушивался к её хрипу, мокрые волосы путались, то одна, то другая щёки с силой вдавливались в подушку. Она бредила.

– Свет, много-много света… они все радуются солнцу… все умеют радоваться солнцу. Я больше не хочу никого убивать.

Он позаботился об отдельной палате: не хотел, чтобы её слушали пациенты. Да и кого могла убить эта хрупкая девочка? Она попала к нему по «скорой» рано утром. Врачей вызвала хозяйка квартиры, где она жила. Женщина застала девушку в постели с покрасневшим лицом и воспалённо-блестящими глазами. У Лики спутались волосы так, будто она три дня металась по подушке, похудели щёки, в груди хрипело. Она то спала, то плакала, а потом начала ещё и бредить. Понятно, что девушка долго пробыла на холоде. Простудилась и не обращалась в больницу.

– Где твои родители, девочка? – спросил он. когда Лика успокоилась и стала приходить в себя. Низко наклонился, поправляя одеяло.

– Их нет, – пробурчала она. – И я не девочка, я уже давно сама по себе.

А про себя невольно отметила, что от его сочувствия стало теплее, и решила придерживаться этой версии: их нет, а она – сама по себе. Ему вдруг захотелось погладить её спутавшиеся в паклю волосы, с трудом удержал ладонь.

– Так ты совсем одна живёшь?

– Мне уже почти девятнадцать.

– Конечно, это уже взрослая, – он едва сдержал добрую усмешку. – Как ты простудилась?

Она вспомнила город, охваченный декабрьским холодом, мокрую дорогу и ветер в рукавах пальто. Она шла и боялась смотреть в лица прохожим. Боялась увидеть среди серой бессмысленной толпы лица, исполненные тем самым главным смыслом, особенные лица людей, «которые умеют радоваться солнцу». Даже декабрьским вечером глаза таких людей излучали солнечную энергию. А она не была всесильной ведьмой, играющей этой энергией, она была самой жалкой загнанной в угол жертвой, которая погибает без этого волшебного источника силы и радости. И ей нужно было найти такого человека, прибиться к нему и пить эту энергию, как замученный жаждой высохший до полусмерти путник. И снова улыбаться, снова быть самой обворожительной девушкой. И хоть жадность внутри неё умоляла хоть о глотке такой энергии, разум нёс прочь от того места, где её было много. Она чуть не ослепла там, в толпе детей. Потому что все они обладали этим светом, а некоторые тут же тянули ладошки к окну, стараясь поймать солнечных зайчиков, жмурясь и беспечно смеясь. И она видела, как свет щедро переполняет их, как они хохочут, как высоко подпрыгивают и как очаровательно строят мордашки. Они похожи на её «девочку, которая умела радоваться солнцу», только – хрупче и беззащитнее. Лике нельзя было даже смотреть на них. Она не понимала прежде, почему мамочки завешивают коляски со своим чадом непрозрачной сеткой, почему заслоняют собой от назойливых старух, трясутся над своим дитятком, запрещая чужим на него любоваться. Про «сглазы» и «ведьм» она слушала в детстве, и это представлялось ей сказкой – страшной, а потом и смешной. А сейчас она, до конца не осознавая, ощутила всю правду этих страшилок. И самым диким было то, что она оказалась той самой ведьмой, а участь ведьм оказалась ужасной: чтобы жить, нужно забрать немного чужой жизни. Это желание – навязчиво, оно не даёт покоя. Равносильна воде, пище и воздуху – чужая энергия. И не кого-нибудь, а именно тех, на кого она внешне всё время старалась быть похожей.

Она шла и шла, вся сжимаясь под тонким пальто. Казалось, сейчас она согнётся, превратится в сгорбленную старуху со злобным оскалом, переломится пополам, скрючится, сгинет. Страшной сказке наступит конец, вора и убийца будет наказан, добро восторжествует над злом… Но за что же ей отвели эту роль, ведь она не хотела становиться в своей сказке самым главным злодеем. Не хотела никому зла. Только – любви, восхищения и успеха. Неужели у этого всего такая большая цена? За что? Что она сделала не так? – Лика не понимала.

– Нет-нет, только не такой ценой, – бормотала она. – Не стоит оно того, будь, что будет…

Не поднимая глаз от грязной снежной жижи на тротуаре, Лика добралась до дома и решила не выходить из квартиры, пока не разберётся в себе, или пока судьба не пощадит её и превратит обратно в нормального человека. Или пока не умрёт.

– Я замёрзла, а до дома было далеко, – Лика робко подняла взгляд на врача.. Он покачал головой.

– Меня Миша зовут.

– Эм… а по отчеству как? Михаил…

– Слушай, давай на «ты» и по имени. Да, да, это удобно.

Лика кивнула, печально вздыхая.

– А где ты работаешь?

– Нигде, – она напустила на себя бесконечную грусть. – Магазин, где я продавала цветы, закрылся. И я как-то потерялась, растерялась… не знаю. Что теперь делать.

– А говоришь «сама по себе»

– Я сама. У меня никого нет в этом городе.

– Бедняжка, – он опять с трудом удержался, чтобы не провести по голове рукой. – Отдыхай пока. Выздоровеешь, придумаем что-нибудь.

И тут она сама просунула пальцы под его ладонь. И смутилась: нечаянно как-то вышло.

– Спасибо Вам… тебе. За поддержку, – пролепетала она.

– Спи, тебе надо спать, – он быстро вышел из палаты.

Лика даже приподнялась, провожая его взглядом. Откуда-то и силы стали появляться и хорошее настроение. И не так уж всё у неё и плохо. Работу найдёт, хозяйка квартиры – понимающая, оплату подождёт сколько нужно. Да и знакомые есть в городе, те же несколько постоянных покупателей сообщениями закидали: как она, да что с ней…

Но когда Миша заглянул в палату поутру, она спрятала улыбку. А то ещё перестанет жалеть!

САМЫЙ ПЕРВЫЙ РАЗ

***

На осунувшемся бледном лице глаза были ещё синее. Она ждала его, опустившись на подушку чуть ниже обычного. Тихо просила задержаться. Он как будто этого ждал.