Горлинка Хольмгарда Книга 1

– Я не была ему женой или наложницей, о которой бы все знали и говорили, это так, – Перуника взяла нить разговора в свои руки. – Однако это все неважно. Главное – не прошлое, в котором каждый из нас наделал промахов. Главное – будущее. В котором я стану ему женой…По крайней мере, в этом городе, – откинув за спину волосы, Перуника принялась наступать на брата. – И он признает моего сына как своего…И женится на мне. Ведь его Дивы больше не будет. Это сейчас я пока никто. Но в следующий приезд Рёрика я стану важнее, чем ты сам! – голос Перуники становился все громче. Она по-прежнему надвигалась на Миронега, словно собираясь ударить его. На сей раз руки ее были уперты в бока, а взгляд уже давал пощечины молодому князю. – Тебе следует усвоить, братец…Скоро ты окажешься лишним. Я родила Рёрику сына, и ты будешь ему больше не нужен! Ты станешь только мешать! Ему не нужна твоя дружба, если будет сын, который сам станет хозяином Ладоги!

– Ах ты, змея! – Миронег замахнулся и ударил Перунику по лицу, которая, несмотря на боевой вид, не была готова к схватке и упала на пол. Ее щека рдела, но сильнее боли были муки уязвленной гордыни. Ее всегда возмущало то, что Миронег считается главным и стоит над ней, хотя она старшая из детей в семье. – Вот какие мечты ты лелеешь…– Миронег накренился над Перуникой и отвесил ей еще одну оплеуху. – Никто не встанет между мной и Рёриком! Особенно такая потаскуха, как ты…

Перуника была достаточно умна для того, чтоб не продолжать ссоры, которую затеяла сгоряча и уже пожалела об этом. Первоначально она не собиралась выдавать своих чувств и тем более замыслов. Однако не сдержалась, как это часто бывало с ней в последнее время. Она пеняла на молоко, которое распирало ее грудь. Молочный запах сводил ее с ума. Ей казалось, что она теперь всегда будет пахнуть едой. Она больше не женщина, а дойная корова. И она не ощущала в себе той уверенности, что была с ней прежде, еще до беременности. Она стала плаксивой и обидчивой, хотя раньше не отличалась такими свойствами. Даже ее теперешний наряд – излишне свободный – был необходим ей для того, чтобы скрыть истинное состояние ее души. И то, что вылетело из ее уст в ответ на вопрос брата, свидетельствовало о ее слабости, а не о силе. И это могло навредить ей и ее ребенку.

– Прости…– извинилась Перуника, в этот же самый миг обещая себе, что отомстит ему однажды в полной мере и даже сверх нее. – Ты же знаешь, как я люблю тебя. Это все волнения. Я увидела ее из окна и расстроилась…Она так красива и молода. Оставив меня, он отправился к ней. Они были вместе, пока я думала о нем каждый день…Прости, брат, – Перуника поцеловала руку Миронега. А после он помог ей подняться.

****

– Приветствую жену князя Рюрика и княгиню Новгорода в Ладоге! – Миронег почтительно и приветливо поздоровался с Дивой, а также и ее провожатыми. – Гуннар, Хельми! Рад вам безмерно! Добро пожаловать!

Дива видела Миронега впервые, хотя одно время он считался ее женихом. О нем ходили разные слухи. Но молодой княжне тогда был важнее всего тот, который сообщал о хромоте наследника Ладоги. Однако теперь, когда Миронег стоял напротив нее, на первом плане была его радушная улыбка. Что до хромоты, то ее и вовсе не было заметно. Дива даже не заметила, как молодой князь подошел к ней. Она вообще уже ничего не замечала вокруг себя. Она словно кукла в чужих руках, следовала каким-то наставлениям своих провожатых, относительно распорядка дня и пути.

– Я крайне огорчен, что князь Новгорода не сопровождает свою княгиню в ее путешествии…Мы давно ждем его в гости…– вежливо продолжал Миронег. Он не забыл, что стоящая перед ним Дива должна была сделаться его супругой. Положение затем поменялось. Ему предложили в жены другую ее сестру, а затем все вообще заглохло. Но как бы там ни было, Миронега не заботили дочери Гостомысла ни тогда, ни теперь. Его сердце было давно занято, и любую вынужденную женитьбу на какой-то неведомой княжне он рассматривал лишь как государственный шаг. Стоящая перед ним Дива не вызывала в нем никаких чувств, кроме, разве что, почтения, вытекающего из уважения к ее великому супругу.

– Он чем-то занят…– рассеянно ответила Дива, даже не думая о том, что говорит. Зачем она так ответила? А если бы он не был занят, то отправился бы вместе с ней? Вряд ли.

– Мы подготовили покои для возлюбленной жены нашего дорогого друга, в которых она сможет отдохнуть и набраться сил перед дальнейшей дорогой…– Миронег указал жестом в сторону большого украшенного цветами дома, состоящего из трех изб, соединенных между собой сенями. В этом строении могла поместиться не только сама гостья с ее служанкой, но, разумеется, и часть ее охраны.

Миронег и его помощники проводили гостью и ее спутников до дверей передней. По пути Дива наконец обратила внимание на хромоту молодого князя. Действительно, недуг был очень заметным. Раньше бы ее такое могло оттолкнуть или напугать. А теперь ее это не касалось.

Зайти внутрь покоев Миронег не считал приемлемым и потому остановился у крыльца. Он немного удивился, когда Дива скрылась в избе, даже ничего не сказав ему напоследок. С другой стороны, мужчине не пристало обижаться на женщину, тем более на чужую супругу. Ушла и ушла.

– Что ж…Гости размещены…Но этого недостаточно. Мы вскорости устроим пир…– Миронег был вынужден продолжить разговор с теми, кто остался на улице. Благо, это были не слуги, а дружинники Рёрика, которые сопровождали Диву.

– Благодарствуем, – ответил Прохор от лица всей дружины. Он лучше других говорил на славянском языке, не считая, конечно Надежи и Перяты, которых Рёрик также отправил сопровождать Диву. Вообще, в Дорестадт выступили в основном те воины, которые там уже бывали и которых там ждали семьи. Это было удобным поводом повидаться с родными, а может даже, забрать их с собой в Новгород. Ведь большинство варягов не собиралось покидать своего предводителя.

– Если что-то потребуется, мой приказчик почтет за честь оказаться полезным…Комар, подступи к нам…– Миронег представил высокого человека с широкой улыбкой и хотел добавить что-то еще. Но тут услышал какой-то невнятный визг из недр дома, в который удалилась Дива.

Обескураженный Миронег и вся охрана кинулись туда, истинно недоумевая, что могло приключиться там с княгиней.

Увиденная картина заставила Миронега споткнуться о порог. Благо, он ухватился за косяк прежде, чем потерял равновесие. Обычно он устойчиво держался на ногах и даже более того – лихо скакал на лошади, упражнялся с мечом, не жалея себя и совершенствуя свои навыки, не взирая на болезнь. Он не терпел, если кто-то напоминал ему об его врожденной хвори. И был готов разозлится и сейчас на одного из своих слуг, поддержавшего его под локоть, но быстро отвлекся на более важное обстоятельство. В подготовленных для Дивы покоях сидела Перуника: она расположилась на лавке, а на руках у нее лежал ребенок, посасывающий ее пышную грудь. Вероятно, встревоживший всех крик исходил именно от дитя.

– Ам…– растерялся Миронег, который не ожидал найти здесь сестру. – Кажется, мы зря изволили тревожиться…– пояснил Миронег провожатым Дивы, желая таким образом выпроводить их вон. Впрочем, они и сами двинулись на выход, как только убедились, что Диве ничто не угрожает. Уставшие за время путешествия, они хотели поскорее предаться отдыху, а не сидеть возле нее. – Я попрошу всех покинуть…Комар, позаботься о наших гостях! – распорядился Миронег, который догадался, что появление его сестры здесь неслучайно. И теперь он не мог уйти вместе со всеми, ему было необходимо выгнать отсюда Перунику. – Что ж…Знакомьтесь…– начал Миронег, желая поскорее представить сестру, а затем увести ее прочь.

– Мы уже познакомились, – прервала брата Перуника, имея в виду себя и Диву, которая пока что стояла посреди горницы в недоумении. – Я решила лично поприветствовать путешественницу из Новгорода…– продолжала частью обнаженная Перуника, как ни в чем не бывало. Ее не пугал гнев брата и не смущало присутствие в горнице посторонних. Она всегда делала то, что хотела, и не собиралась менять привычек. Да, пусть она теперь не такая, как прежде. Но она и не рабыня, чтобы следовать чужим предписаниям.

– Сестра…Наша гостья устала…– Миронег уже предвкушал, как Перуника выкинет нечто пагубное, в лучшем случае заявит что-то неуместное. И он хотел предотвратить это. – Мы должны оставить княгиню Диву для отдыха…А после мы вновь увидимся на пиру…– в этот момент Миронег понял, что на пиршество Перунику пускать не следует ни под каким предлогом.

– Но мы едва начали разговор…– возразила Перуника, а затем перевела мстительный взор на Диву. Они виделись впервые, но Перуника уже ненавидела свою гостью больше всех женщин мира. – Мы как раз говорили о детях…– слова Перуники не соответствовали действительности. До сего момента речи о детях не шло. Дива едва успела зайти в горницу, как заверещал ребенок. После этого сюда ворвалась охрана. – У тебя ведь тоже есть дитя? – обратилась Перуника к Диве, попутно натягивая платье на плечо. Ребенок уснул и теперь княжна Ладоги почувствовала себя чуть свободнее.

– Есть…– Дива почувствовала, как ее глаза стали влажными. Разлука с дочкой была почти непереносима. Она запрещала себе думать об этом, чтобы не утратить самообладание. И вот теперь слова княжны Ладоги разбередили рану, еще кровоточащую.

– Ну разумеется, есть…– Перуника не удивилась новости. Для того ведь и женятся князья, чтобы получить наследников. – Сколько теперь твоему ребенку? А впрочем, он ведь немного младшего моего…

Дива вдруг будто очнулась ото сна. Внезапные мысли о Рёрике вдруг вытеснили воспоминание о дочке. Почему она подумала о нем? Почему ей кажется, что она слышит о нем, если его имя даже не звучит здесь.

– Перуника, нам нужно идти, – голос Миронега, прозвеневший сталью, прозвучал строго и властно. Но Перуника даже не обращала внимания на брата. Теперь уже ей было не до него. Она смотрела на Диву и была готова убить ту. Прямо здесь и сейчас. И она бы вцепилась в гостью, если б та хоть слово вымолвила бы. Но та все молчит и отвечает совсем тихо.

– Я всегда думала, каково это для мужчин иметь много детей от разных женщин? – продолжала Перуника, догадавшись, что Дива не знает о ней и ее ребенке ничего. – Они любят всех отпрысков одинаково? Или лишь до тех пор пока желанна мать? Или, может, мальчиков любят больше, чем девочек? Или первенцев любят сильнее, чем всех последующих? – перечисляла Перуника свои догадки. Она заметила, что ее гостья по-прежнему пребывает в некоторой растерянности, и это ее радовало. Ведь удар лучше наносить сопернику, не готовому к бою. А тут совершенно очевидно, что Дива не готова ни к чему, что с ней происходит. Даже к новостям, которые достигают ее ушей. – Вот взять хотя бы в пример моего брата…– Перуника даже не глядела на Миронега, о котором изволила заговорить. Не смотря на него, она будто запрещала ему вмешиваться в их разговор. – Знает ли кто-то, что я взрослее него? Я – старшая дочь князя Ладоги. Покойного князя…Мой отец мог бы выдать меня замуж и отдать этот город мне и моему мужу…Но нет…Я в подчинении у незаконнорожденного…Да, Миронег рожден неизвестно кем…– заявила Перуника, опьяневшая от гнева при виде соперницы. – Однако ему это не помешало стать правителем. Как не помешало и то, что у нас есть брат. И не просто брат, а законный сын нашего отца…Он ходит где-то здесь. В хоромах. А может, блуждает по лесу. Юродивый. Позор на главу нашего отца. Поэтому батюшка и выбрал Миронега? – размышляла Перуника, теперь уже задетая сама своими же речами. Она всегда считала себя выше Миронега по положению и происхождению. Но в итоге оказалась подвластна ему. – Так что, как видишь, наш покойный отец отвергнул меня и нашего старшего брата…Видно, он из тех, кому нелюбимы дети от законной жены. Все ведь знают, как он ненавидел нашу матушку…Эти союзы, в которых нет счастья…Которые создаются для мира, а порождают только слезы. В которых должны рождаться дети, а рождаются несчастные сироты, – Перуника снова свела взгляд на Диве, о которой на мгновение позабыла. А вот же она цель. Враг, помимо Миронега, единокровного брата, не ставшего родным. – Как бы там ни было, Дива, у нашего мужа должно быть много детей. Ведь он князь. А дети – это сила рода…Жаль, Рёрик не приехал сюда лично. Мы с сыном очень скучаем по нему…

Воцарилась пауза. Обычно скорый на любое действие Миронег стоял ошарашенный тирадой сестры. А Дива и вовсе прибывала в замешательстве.

– По кому?..– Дива уже получила ответ из рассказа Перуники, но никак не могла осознать услышанного. И не могла принять этого. Ей все казалось, что сейчас прозвучит нечто, что отменит все изложенное Перуникой ранее.

– По Рёрику. Он давно с нами не был…А ведь мы ничем не хуже тебя и твоего ребенка. Особенно если равняться на историю Миронега…– деланно вздохнула Перуника, наслаждаясь обескураженным лицом соперницы, которая, кажется, даже лишилась дара речи. – Вот и сейчас он там, с твоим сыном, а не с моим…

– У меня дочь…– единственное, что прошептала Дива.

– Дочь?..– Перуника смешалась. Ее губы в следующий миг поползли в стороны. Она была уверена, что перед ней не просто жена Рёрика, но и мать его наследника. Но все не так. Это не соперница вовсе. Это изгнанница, до которой, похоже, никому нет дела. Стоило ли так больно ее стегать хлыстом ревности, от которого ей не спрятаться. Скоро она покинет Ладогу, и о ней не вспомнят и здесь.

Дива смотрела на волосы Перунки, распущенные и длинные, словно грива молодой кобылы, на ее пышную грудь, белую шею, легкую юбку, разбросанную складками по лавке. Неужели Нег видел эту женщину такой, какая она есть сейчас? Что еще он с ней делал? Она ведь могла понравиться ему. Разумеется, она понравилась ему. От нее веет чем-то праздным и лукавым. А какой же она сама, Дива, бывала с ним, когда еще он приходил к ней? То есть до появления Вольны. Как давно это, кажется, было. Напряженной, боязливой и отстраненной. Именной такой она могла и должна была запомниться ему. Ведь она всегда принимала его ласки неохотно. Неопытность, мысли о замученном отце, страх за жизнь ребенка в животе – все это тогда никак не способствовало тому, чтобы она чувствовала себя счастливой в объятиях супруга. Она наоборот всегда ощущала себя несчастной, принужденной к чему-то, что ей нежелательно и неприятно. А как могла бы она думать об удовольствиях после всего того, что случилось с ней по его вине! Да, ей было не до того, чтобы отдаться предложенному досугу с охотой и страстью. Но эта женщина, Перуника…Она не выглядит такой же несчастной. Она, напротив, кажется самодовольной, вполне заинтересованной в мирских радостях. Ее, уж точно, не нужно было ни к чему склонять. Она улыбалась ему, призывала к себе, сверкая той же плутовской улыбкой, что и сейчас. Потому теперь Перуника и ждет его, ведь им, похоже, было так хорошо вместе. Может быть, если бы она сама, Дива, вела бы себя так же раскованно и непринужденно, то не появилось бы Вольны, то не случилось бы изгнания из родного города.

В былые времена Дива подняла б шум или возразила б хоть что-то. Но только не теперь. Теперь она развернулась и молча двинулась к выходу. Ее шаги становились все быстрее, превращаясь в бег. Она уже не чувствовала пола под ногами. Задела плечом косяк двери, больно ударившись. В ее голове поднялся пыльный столп перепутавшихся образов. Вот он, Нег, обнимает ее, свою вечно обиженную на него Диву, вымученно улыбающуюся, таящую истинные мысли, которые понятны и без слов. Она все делала неверно. Она была права и честна в своих чувствах, и все же ей следовало вести себя по-другому. Возможно, тогда ей бы сейчас не было так горько. Если бы она могла вернуть время назад, то не стала бы сторониться его. Нельзя было идти на поводу своих чувств, пренебрегая будущим. Только теперь, видя горящую огнем влечения к чужому мужу Перунику, она поняла, что очень хочет быть с ним. Но на сей раз не потому что это разумно и необходимо. А потому что она несчастна в одиночестве. Она хочет снова оказаться в его руках, ощущая себя нужной ему. А до этого в этих руках побывали другие женщины. Он для нее один на свете, она же для него такая же, как все. Один из цветиков на полянке, полной ярких красок. Она часто размышляла о том, что у него могут быть дети. Она пыталась свыкнуться с этой нежелательной, но естественной мыслью. И столкнувшись со своими опасениями лицом к лицу, вновь оказалась не готова. Сначала Вольна и ее сын. Теперь Перуника – не какая-то простолюдинка, а княжна Ладоги.

Сбежав вниз с крыльца, Дива чуть не упала, потеряв ступеньку. В последний момент она успела ухватиться за перильце. Ее глаза полнились слезами, сквозь которые она уже не видела даже тропы. Едва различив стоящего в паре шагов Хельми, назначенного главой похода, она собрала силы, чтобы унять дрожащий голос.

– Мы тотчас уходим, продолжаем путь, – бросила Дива, помчавшись к воротам. – Несите обратно, к берегу! – жестом приказала Дива прислуге, занятой с огромным сундуком, который изначально было велено с корабля доставить в покои. Слуги озадаченно подняли головы, не понимая, что делать дальше.

– Что она хотеть? – недовольно обратился Хельми к Прохору, требуя с новгородца ответ за его княгиню. Варяг вполне понимал славянский язык, но никак не постигал странного поведения супруги своего предводителя, так похожей на его собственную жену, опороченную грехом неверности. И хоть это совершенно две разные женщины, обе они неприятны ему почти в одинаковой степени.

– Она хочет выступать в путь, – пожал плечами Прохор, мельком переглянувшись с Надежей. Они сами еще ни разу не выходили в море. И не испытывали к этому желания. Но были вынуждены пуститься в сие опасное путешествие по приказу князя. И, разумеется, они постарались заранее выяснить о том, с чем им предстоит столкнуться.

– Мы идти на другой лодка дальше…– на сей раз громовой бас Хельми был направлен на Диву, которая испытывала лишь одно желание – поскорее убраться из города, в котором на нее обрушилось новое оскорбление, сравнимое со звонкой пощечиной, надолго оставляющей след. – Мы плыть на тяжелый лодка с киль дальше.

– Ладно…Где…Где та ваша лодка с килем? – Дива едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться на глазах у людей, смотрящих на нее. Скорей бы уже уйти отсюда. А там уж можно будет и расплакаться. Но только не тут. – Где лодка? Скорее же…

– Те лодки дальше. У берега. Их надо еще осмотреть…Готовы ли они к плаванью…– предупредил Гуннар, вышедший из какой-то избенки на шум.– Их должны были смолить. Но дорога дальняя. По морю. Оно намного больше, чем любая река…– Гуннар кивнул на речную гладь, сверкающую на солнце жизнерадостными бликами. – Нельзя пускаться в путь, не проверив…

– Мы должны немедленно уйти отсюда…– Дива чувствовала, что начинает плакать. На сей раз уже не от обиды, а от безысходности. Ей даже некуда спрятаться. У нее нет места, в котором она бы могла почувствовать себя в покое. Даже драккар Рёрика и тот уже не спрячет ее. Ей придется вернуться в дом, где ее подстерегает Перуника. Ее заставят. – Я хочу поскорее в Дорестадт.

– Сегодня отдых…– распорядился Хельми свирепо, словно погрозив.

– Нет, я сказала! Нет! – вскликнула Дива, закрывая ладонью глаза и часть лба, чтобы никто не видел ее расплывающегося взгляда. – Немедленно! Я приказываю тебе!

Хельми оказался на пределе возмущения. Кажется, он уже был готов поднять руку и ударить ее, эту вопящую бабу, возомнившую себя главой похода. Отчего она решила, что может приказывать?! Ей сохранили жизнь и отправили в ссылку. Пусть радуется, что при этом ее не было велено скрутить и привязать к лошади.

– Пусть она заткнуться и пойти в изба, – процедил Хельми, обращаясь к Прохору, словно тот что-то мог поделать лишь оттого, что является ее соотечественником.

– Сам заткнись, она наша княгиня…– напомнил Прохор, не столько расположенный к Диве, сколько слишком распущенный для того, чтобы держать за зубами свой язык. Он был из тех, кто почти всегда и почти любому молвит поперек. – Княгиня, сегодня никак нельзя…– на сей раз Прохор оборотился к Диве, которая никого не слушала. – Надо ждать до послезавтра. А если лодки дырявые, то и того дольше выйдет, надо думать…

– Я тут не останусь…Не хочу! – твердила Дива, с ужасом понимая, что ее слово ничего не значит. Даже если она сейчас вскарабкается на лошадь или отыщет лодку – путешествие не продолжится. – Я твоя княгиня, делай, что я сказала…

Хельми ругался громко и страшно. Благо, его родной язык не всем был понятен. По дружине шла волна возмущения. Не всем нравились, бесспорно, глупые и опасные приказы от той, которую сказано лишь охранять, а не потакать ей. И хоть совершенно ясно, что никто ее и не слушает здесь, тем не менее, отчего же тогда нельзя взять и уйти отдыхать после трудного пути?

Возле Дивы поднялся шум. Размахивая руками, Хельми орал на нее на своем языке. Но и без толмача было ясно, что он недоволен. Гуннар тоже не отличался вежливостью. Его резкие реплики слышались с другой стороны от Дивы. Прохор и подоспевший Надежа пытались доводами вразумить княгиню. Все остальные ее провожатые, пеняя на нее, недовольно гудели, сжавшись вокруг плотным кольцом. В глазах присутствующих она была лишь бесполезной женщиной, которую и слушать не надо. Никто пока не касался ее и не пытался отвести в избу насильно. И все же ей стало казаться, что сейчас ее кто-то ударит. А может прибьет. Наверное, это оттого, что они все громкие и яростные. Она ведь для них ничем не ценнее остальных женщин. С которыми каждый день случались неприятности по вине тех, кто должен их защищать! Вот и ее защитники уже ненавидят ее. Но только ей сейчас все равно, что будет с ней дальше. Если желают, могут бросить ее в реку, как и было задумано ранее. Наверное, они так и поступят после сегодняшнего.

– Дайте пройти! С дороги, – в гущу толпы пробился Миронег, которому уже все было известно. Однако в отличие от всех присутствующих он ведал и причины, побудившие молодую княгиню Новгорода к внезапному отъезду. – Пропустите меня…Княгиня…Дива…Что же так…– очутившись возле своей гостьи, Миронег выставил вперед ладони, словно желая удержать в городе Диву. Он ничего не знал о том, как они живут с Рёриком. Но он полагал, что жена князя Новгорода не должна покидать Ладогу в слезах. Слезы некоторых женщин стоят дорого. И да, Миронег с ужасом осознавал, что его город, некогда обладавший торговой мощью, сравнимой с мощью Хедебю, теперь зависим от грозного соседа. И кажется, сосед этот благосклонен и дружественен, но надолго ли. Не следует сердить его и лучше следовать всем предписаниям. Не самая доблестная линия, но единственно возможная пока. – Не нужно спешить…Дорога долгая и опасная. Княгине нужен отдых. Для нее уже подготовлены покои. В которых она сможет отдохнуть. В одиночестве…– последние слова Миронег выделил особенно.