– Вот и я подумал, – Стёпка поглядел на меня и хитро прищурился. – И догадался. Они сделали его как средство связи. Смотри, внизу страницы есть мыло, куда можно высылать письма.
В комнате зависла тишина, только системник жужжит. Мы со Стёпкой переглядываемся и понимаем друг друга без слов. Он уже открывает свой ящик и спрашивает:
– Что писать?
Внутри меня закипает волна отчаянья и вроде ярости.
– Можешь открытым текстом написать: твари, сволочи, гады, верните брата! – говорю.
– Нет, погоди, – Стёпка усмехается. – Это могут быть нормальные ребята.
– То есть, ты ещё сам до сих пор не веришь в свою теорию.
– Тебе она кажется безбашенной? – друг косится на меня.
– Она мне кажется невероятно невероятной. Сказкой. Фантастикой. Ну и все другие слова на эту тему.
Внезапно взгляд Стёпки становится мягким и потешным, наверное, с таким я смотрел на опарыша, когда тот спрашивал о дате смерти от проглоченной бусинки.
– Вот и мне тоже она такой кажется, – кивает Стёпка. – Она единственная, которая объясняет происходящее, но всё же, давай держаться осторожно и не выпендриваться. Письмо должно быть вежливым.
Строгий взгляд возвращается к Стёпке, И он смотрит на экран. Господи, спасибо, что подарил мне самого лучшего друга.
– Тогда пиши, что мы всё знаем, и наше всевидящее око следит за ними, – с преувеличенной воинственностью скандирую я.
– Так. Ладно. Смотри, я пишу, а ты потом корректируешь, – Стёпка хрустнул пальцами и завис над клавиатурой. Через секунду клавиши защёлкали, а по экрану побежали буквы. – 23-е июля. Андрей Бреус. Может быть объясните, почему десятилетний мальчик застрял в одном дне?
Стёпка задумался.
– Добавь фразу мы всё знаем! – строго приказал я.
– Хорошо. – Стёпка допечатал положенные слова и оценил взглядом.
– Нужно придумать подпись, – я чешу подбородок.
Комнату опять сковывает тишина, и потом друг произносит:
– Только что-то не палевное. Что-то лёгкое, что-то такое отрешённое.
Я улыбаюсь.
– Пиши: Альберт Вескер.
– Это кто? – хмурится Стёпка.
– Погугли потом. Тебе понравится.
– Ладно. Пишу: Альберт Вескер и Ко.
Стёпка приляпывает надпись и зависает над мышкой. Монитор отражается в стёклах очков, а друг так и не нажимает кнопку.
– Страшно? – хмурюсь я.
– Да, – признаётся тот.
– Боишься, что твоя теория окажется неверной?
Стёпка задумчиво усмехается.
– Боюсь, что моя теория окажется верной. Ты даже не представляешь, что будет читать наше письмо. Какие грани прячутся по ту сторону адреса.
После таких пафосных слов и мне становится страшно.
– Ну не отправляй, если боишься. По сути, мы же…
Я не успеваю договорить, как Стёпка кликает кнопкой мыши, и письмо уходит.
– Что сделано, то сделано, – говорит он.
После совершения немного пугающего обряда, Стёпка должен был взяться за уборку дома. Отец работал, Серый куда-то уехал. По словам друга, старший справляется с потерей матери как может, он тоже сейчас пребывает в периоде строительства новой жизни, и теперь старается больше времени проводить с друзьями.
Я поначалу вызвался помочь Стёпке, но тот качает головой и ведёт меня домой.
– Сначала ты кое-что проверишь, а потом, если хочешь, можешь зайти и помочь, я не против.
Возле столба с будкой у моего дома Стёпка останавливается и смотрит наверх. Мне чуточку страшно, я слышу как жужжат провода, за этим жутким звуком прячется смерть.
– Я даже не представляю, – задумчиво хмурится Стёпка. – Есть ли здесь какие-то кабельные провода? Думаю, тут только высоковольтные.
– Ты собираешься туда лезть? – шепчу я. – Ты с ума сошёл. Нас же испепелит до того, как мы дотронемся.
– Да не. Я не хочу туда лезть. Просто мыслишки, – Стёпка молчит. – К тому же, что бы он туда не впаял, оно уже не здесь.
– Они его вытащили?
– Вряд ли. Скорее, оно осталось в двадцать третьем июле, – Стёпка вздыхает и будто выходит из гипноза. Смотрит на мой дом. – Короче, если ты и правда в последний раз ел яичницу двадцать третьего числа, то проверь яйца из холодильника. Одно должно оказаться протухшим.
Мурашки догадки рассыпаются по спине, рот приоткрывается от озарения, а Стёпка усмехается, подмигивает, щёлкает пальцами и удаляется восвояси домой. Я с гулко бьющимся сердцем спешу к крыльцу. На моём внутреннем мире тикает бомба, если она и взорвётся, то уже через несколько секунд.
Под ошалелый взгляд сонной мамы подбегаю к холодильнику.
– Артёмка, ты, наверное, кушать хочешь, – говорит она, но я её не слушаю и достаю шесть оставшихся яиц. – Я бы не посоветовала тебе их есть. Они уже почти месяц там лежат. Давай я свежие куплю или что-нибудь приготовлю.
Мама словно призрак шаркает мелкими шажками к столу.
– Нас всех вывела из равновесия… то, что случилось с Андрюшкой.
Я устанавливаю перед собой тарелку, но хорошо слышу слова мамы. Она хотела сказать смерть. Смерть Андрюшки. Кто знает, мелкие ещё может быть жив. Пусть он в недоступном месте, точнее – в недоступном времени, но ЖИВ!