Сионская любовь

Ты пьянил сладкими песнями и готовил могилу. Кровавый жених! За что смертельную отраву припас твоей голубке? Нежные трели хищным клекотом обернулись. Слышишь ли ты меня, или глух, как змей, ушей лишенный? Волчица злобная волчонка не разлюбит! Зачем прекрасноокий избавитель угрюмо сматывает спасенной жизни нить? Мерзости тобой свершенные – позор всеобщий, и вслух нельзя промолвить: Господь услышит и покарает весь Сион!

На мгновенье стань прежним Амноном. Скажи, кому назначил смерть жуткую от яда? Кому? Единственной своей? Той, что предпочла тебя всем сокровищам земли, не променяла на владык ее? Твои слова: “Врагу не выдам – сам погублю!” Горе тебе! Образ дивный твой в моей душе я вдребезги разбила, и нет возврата!

Прочь беги, мой отравитель! Где прибежище тебе? К морю придешь – вспенится, в горы поднимешься – громом разразятся. Ни в пещере звериной, ни в гнездилище змеином не скроешь зло свое, ибо жестокостью превзошел ты обитателей убежищ этих. Остерегаю: беги! И слово это – последняя моя милость тебе. Родичи полны гневом и расправу готовят ужасную, а крови твоей видеть не хочу. Дорога твоя – в преисподнюю, судьба твоя – муки, стоны и плач!”

Амнон дочитал письмо. Сердце гулко стучит, и трудно дышать. Написанное языком гнева, читается с ужасом. Он уселся на землю, разодрал одежды.

– Господь смешал нам языки. Слушая, не понимаем, как глухие. Страшный день смятения. Ненависть – не воздаяние любви, и к любящему сердцу грех убийства не пристанет. Здесь дух злоумышления и клеветы. Бедняжка введена в обман коварный. Пойду к ней, и все разъяснится, вернется счастье, – сказал Амнон изумленному Уцу.

– Прекраснодушия довольно, Амнон! Жизнью не играй! Не шутит Маха – госпожа ее твоей желает смерти. Кувшин с отравленным вином не вразумляет? Уж лучше бы изменщица сама испила зелье!

– Молчи и не порочь святое имя!

– Упрямство слепо! Столь дорога она тебе, что смерть от ее руки красна? Лишишься жизни, как преступник, и правда с тобой умрет. Беги, спасая душу!

– Убегая, душу не спасаю, а гублю. Мрак горя в ней не осветить, пока она черна в глазах Тамар.

– Так следуй материнскому приказу и мчись в Бейт Лехем. Там мать с сестрой и Ситри с Авишаем будут ждать.

Амнон рассеян. Уца слышит, но не внемлет ему. Говорит, словно во сне.

– Отправляйся, Уц, к Тамар. Скажи возлюбленной, что я жду ее под оливковым деревом, тем самым, на котором вырезаны наши имена на память. Сердце переполнено любовью, так много нежных слов на языке!

– Блажен без дум живущий! Опомнись, Амнон!

– Птицы пропели и угомонились. Душа моя когда угомонится? К дереву нашему пойду, вдохну чудесный аромат листвы. О, наслажденье! Увижу Тамар, мой дух воскреснет!

Ах, что я, безумный, говорю? Сон бессилен, явь неодолима. Не свадебный венок, позора чаша мой удел. Кто в доме заживет, что для меня построен? Нет, я не жених кровавый! Я обвинен, а нет вины!

Как прекрасен ты, великий Иерусалим! Привет тебе, город Храма, привет и тебе, чистая голубка моя! Нет и не будет гнева в душе моей, только бы Бог на тебя не гневился! – закончил Амнон.

Столь вдохновился он высоким слогом своим, что не заметил, как появился Тейман верхом на коне.

– Бери коня, Амнон, и скачи без оглядки, не медля. Месть и меч над твоей головой, – выпалил Тейман, слез с коня, и ушел, и не обернулся.

Амнон очнулся от грез. Мгновение, и уж он в седле.

– Я скачу в Бейт Лехем, а ты, Уц, доставь туда мать и сестру побыстрей, ибо я там не задержусь, – сказал Амнон.

Исполнив последний долг дружбы, Тейман направился к Тамар и, как ожидал, застал ее в слезах. Но слов утешения нет у брата.

– Сестра, забудь сияющую красу Амнона, приготовься быть супругой Азрикама. Такова воля Бога, так желает наш отец. Вечером явятся старейшины и засвидетельствуют ваш союз, – сказал Тейман.

Тут вошел Хананель.

– Я все слышал. Не бывать тому! Не Азрикаму я свои сокровища назначил.

– Дед, милый, спаси от Азрикамовых объятий! Не под силу мне два горя враз нести. Пусть выбросит из головы, что полюблю его лишь оттого, что Амнон мною изгнан. Мне ненавистен Азрикам. Судьба моя вместит лишь одного героя. Он был уже и он нарушил верность. Замены не хочу, ведь равного ему нет на земле.

– Кто знает истинную Амнона вину? И не введен ли в заблужденье твой отец? Неужто сердце доброе и юное принадлежит закоренелому злодею? Терпение. Сперва узнаем, что пленницы поведают старейшинам. Исследуем все и предоставим разуму руководить, – рассудительно заметил Хананель.

Заходит Тирца.

– Вот, привели двух ведьм. Не диво, что Амнон разума лишился. Младшая сказочно красива, – сказала Тирца, покосившись на детей.

Тамар смешалась. “Где Маха?” – только и нашлась сказать.

А Маха уж за городской стеной. Устремилась вслед за Амноном.

Глава 24

Попытка расследования

Под охраной стражников Наама и Пнина доставлены в дом Иядидьи. Мать укутана платком, лицо дочери открыто. Иядидья распорядился послать за Зимри. Увидев двух женщин, причину своих бед, Тамар содрогнулась.

– Ах, отец, взгляни на этих несчастных! Некому пожалеть бедную мать, беззащитна скромная дочь! – сказала Тамар с насмешкой, что ранит больнее ненависти. Потом взорвалась. – Попались, негодные! Ограбили меня, душу растерзали, отравить задумали. От возмездия не уйдете!

Наама не нашлась, что ответить, лишь слезы выступили на глазах. Пнина молчит. Тейман во все глаза глядит на Розу с горы Кармель, и горько на сердце, и немы уста.

– Отвечайте, Бога ослушницы, давно ли знаком вам Амнон? – сурово спросил Иядидья.

– Если злодеи возвели клевету на нас, возьмите мою душу, а мать не троньте. Ни к чему мне этот мир, оскверненный живущими в нем! – ответила Пнина.

Появился Зимри, увидел гостей и побледнел от страха.

– Не бойся, Зимри, в моем доме они не сотворят зла, – успокоил Иядидья своего домоуправителя.

– Внемлите мне, грешницы! – обратился Зимри к женщинам, – Бог создал землю и простер над ней небо, ибо Он велик. А великий – великодушен и потому может простить. Пусть истина правит вашими устами, и удостоитесь милости.

– Вельможи всевластные! Хотим предстать перед лицом обличителя нашего, и пусть скажет, чем провинились перед Господом, и найдем ответ, – сказала Наама.

– Не тебе, проклятая ведьма, поминать Господа! Чертей и нечисть адскую призывай! – вспыхнула Тамар.

– Признайся, красавица, что знаешь Амнона и голову ему вскружила. Уловки и обман лишь повредят, – сказал Хананель, обращаясь к Пнине.

– Бог защитит нас, – спокойно и гордо ответила девушка. Достоинство не склоняется перед силой.

– Заприте этих двух в верхней комнате, – приказал Иядидья стражникам, – пусть дожидаются прихода старейшин и суда. Потом призовите Азрикама.

– Молю, отец, не отдавай меня в объятья ненавистного!

– Дочь любимая, единственная! Забудь вздор сердца неразумного!

– Не выслушав Амнона и Пуру вездесущего, мы истину не установим, – заметил Хананель.

Стражники увели женщин и отправились к Азрикаму сообщить, что Иядидья ждет его. Вошел старый и больной Авишай, опираясь на руку своего брата Ситри.

– Господь дал мне силы подняться с постели, чтобы приветствовать тебя, Иядидья, в твой лучший день – день свадьбы Тамар и Амнона – и радоваться твой радости, – произнес старик Авишай.