Сионская любовь

– И убеленного сединами жизнь может удивить. На свадебном пиру не сладкая песнь кинора, а вой нечистой силы подобает жениху, – ответил Иядидья.

– О чем ты? – изумился Ситри.

– Ты знаешь Амнона с младых ногтей, тем больней тебе услышать, что он польстился на красоту юной ведьмы, злодеяния которой достойны ада, – ответил Иядидья.

– И это – Амнон!? Не иначе Господь низверг на землю ангелов небесных, а нечестивцев поселил на Небесах! – в изумлении воскликнул Ситри.

– Они не только на Небесах! Один из них в мой дом пробрался и все в нем перевернул вверх дном!

– Слова твои ужасные не могу оставить без ответа, – начал Ситри. – Я прежде говорил тебе, что неразумно и чревато бедой чрезмерно полагаться на людей. Лишь вера в Господа – надежная вера, а вера в людей – шатка и легкомысленна. Ты убежден, что Амнон унес мир из дома твоего. Есть три причины бед в Сионе. Первые две – вражий меч и сильных мира беззаконные дела – о себе кричат, а третья – ложь – тиха и незаметна, как змея в траве, но для людей достойных она страшней чумы. Замечать ложное – начало мудрости.

Сиона доблестное воинство принудит врага вернуть меч в ножны. С Божьей помощью суд праведный прочную законность в Иудее водворит. Лишь против лжи нам не известна надлежащая защита. Ложь – цветок, и прячется среди цветов. Собрал букет – и ты добыча зла.

Любезный Иядидья, не говори об Амноне дурного слова, покуда не выслушал его, а также тех, кто на него хулу возводит. Вред видимости истины превысит пользу от нее, когда она найдется. Кто знает, вдруг под собственною крышей обнаружишь осиное гнездо?

– Сказано красноречиво и проницательно. Но где же Амнон? – спросил Хананель.

– Должно быть, отправился в Бейт Лехем, услыхав о болезни Авишая, – сказал Ситри.

– Двое гонцов! Скачите верхом в Бейт Лехем и доставьте мне Амнона! – приказал Иядидья слугам.

– Исчезла из дому Маха, не сказавшись. Что бы это значило? – вопрошает Тамар.

– Зимри, готов ли ты повторить Амнону в лицо то, что говорил о нем Тамар? – спросил Иядидья, пристально глядя на домоуправителя.

Зимри не подал виду, что испугался.

– Прости мое любопытство, господин, но почему ты не выспросишь у двух женщин, кто они такие, и что и кого здесь ищут? Мне кое-что известно о новых и о старых их грехах, и все выложу перед судом старейшин, – достойно ответил Зимри.

Разоблачения и саморазоблачения

Ночь спустилась на засыпающий Иерусалим. В тишине раздались голоса дозорных: “Не дремлет страж Сиона, хранит народ Израиля!” Стражники следуют вдоль темных улиц и отгоняют от себя сон бодрой песней:

Водворит ночной покой

Стражник сильною рукой.

Честный спит, и спит простак.

Не уснут злодей и вор,

Гневной совести укор

Не дает уснуть никак.

– Взгляни-ка на север, приятель, языки пламени там! – сказал один стражник другому.

– Отлично вижу. Дым столбом. Поспешим на помощь!

Стражники пробираются к пожарищу коротким путем и видят человека странного, сам себе бормочет. Они прислушались.

– Говоруны великие, что на погибель мне, теперь навсегда смолкнут в беспощадном пламени. Пришло избавление. Вот только поджилки дрожат. И стены крепостные пляшут, как черти у костра, и башни, на великанов похожие, смеются мне в лицо и строят рожи. Одиноким волком бреду во тьме. Над головой небеса грохочут, под ногами земля скрежещет, ветер в уши кричит: “Прочь, нечестивец!” Горе мне! Всей воды в реке не хватит кровь материнскую с рук смыть. Море не затушит пламени, отца погубившего. Куда бреду я? Позор и смерть мой удел! – слышна неизвестного путаная речь.

Встречного остановили, не дают пройти.

– Твои уста свидетельствуют о тебе и против тебя. Говори, кто ты таков! Не запирайся, надеясь на тьму. Лишь до рассвета спасешься ложью, а молчанием преступление усугубишь!

Тут подоспел начальник стражи.

– Я был на пожарище. В городе беда. Огонь свирепствует.

– Нам случилось схватить вот этого молодца. Полагая, что его не слышат, он клял себя, как поджигателя и убийцу. Сейчас молчит, словно безгласная овца, и мы не знаем, кто он и откуда.

– Ведите его в дом к Иядидье, где собираются старейшины. Они разберут дело и свершат праведный суд, – сказал начальник стражи.

Послушные приказу, стражники препроводили человека к Иядидье.

Старейшины с достоинством восседают в парадном зале и внемлют свидетельству Зимри о дьявольском действе. Две женщины, мать и дочь, с изумлением и ужасом слушают историю о себе, и только руками всплескивают, и не знают, как защититься от наговора, и всхлипывают. Тамар сидит в своей комнате, дверь открыта, прислушивается.

Ввели в зал Азрикама. Тот увидел рассказчика и ловко просунул руку под плащ. Молнией блеснул острый меч, и рухнул на пол смертельно раненый Зимри.

– Получай плату за совет! На сей раз железом, не золотом! – взревел Азрикам.

– Убийца! Хватайте его! – возопили старейшины.

Азрикам, осатанев от вида крови, уж замахнулся мечом на Нааму и Пнину. Проворный Тейман перехватил преступную руку. Подоспели стражники, отняли меч, усмирили безумца. Влетела в зал Тамар, ужас в глазах. Умирающий Зимри прошептал: “Каюсь! Амнон – святой, я и Азрикам – злодеи!”

Тамар содрогнулась. Ситри и Авишай ошеломленно уставились друг на друга. С улицы послышались крики и стоны – доставили обгоревших на пожарище.

Отворились двери, и вошли сыновья Ахана.

– Брат наш Наваль – убийца и злодей! Нас и отца нашего Ахана, и Хэфера и Букью заманил в амбар, запер дверь снаружи и зажег огонь. А мать нашу Хэлу зарубил мечом.

– Кто такой Наваль? – вскричали все разом.

– Он перед вами, наш брат родной. Знают его, как Азрикама, сына Иорама, – ответили сыновья Ахана.

– Желаем взглянуть на пострадавших в огне, – заявили старейшины.

– Отец и Хэфер и Букья еще не умерли. Живые головешки. Мы вытащили их из пламени. Сами, сильные и молодые, спаслись, – сказали сыновья Ахана.

Стражники внесли недвижимых. Хэла мертва. Ахан, Хэфер и Букья черны, громкими стонами с жизнью прощаются.

– О-о-о, тяжко преступление мое, – выдавливает слова Ахан, – восемнадцать лет тому назад судья Матан подстрекнул меня поджечь дом ненавистной ему Хагит. О-о-о, сгинула она, а сына моего Наваля я представил Азрикамом, что погиб вместе с Хагит, матерью своей. О-о-о, это не все. В поджоге обвинил Нааму, благонравную жену Иорама.

– О-о-о, наши преступления не легче, – простонали Хэфер и Букья. – По наущению Матана тайно переправили ему сокровища Иорама, ложным свидетельством очернили имя Наамы. Когда лишился разума судья, сожгли его дом.

– О-о-о, благородная Наама с дочерью живут в бедной хижине, верните оклеветанным их владения, – добавил Ахан.