Семья незнакомцев

– Теперь, мы с женой сможем завести и прокормить детей. Может даже двух сразу.

В тоже время, другие горожане.

– Нужно будет успеть добраться до машин, которые удаляют чипы. Благо детей подколоть не успели.

– Главное не задерживаться. Периметр выключат, и выбраться из города не будет проблемой, но когда подойдут ближайшие гарнизоны…

Чем ближе они подходили, тем сильнее радостные голоса, контрастировали с бледнеющими лицами говоривших. Страх и сомнения всё крепчали, подпитываемые желанием скрыться в каком-нибудь закутке.

Вёргер не испытывал ни того ни другого. Если будет нужно, если дрогнут и ринутся вспять бесконтрольные толпы, он, готов идти в одиночку. Уже много лет, он жил одним, и не изменял этому, зная, что всё остальное пар и тлен. Земли, можно купить. Власть создать. Деньги, и вовсе лишь прокладка между желаниями и их удовлетворением. Единственным, что нельзя вернуть, была жизнь. И лишь две жизни в этом мире волновали его больше собственной.

Красной лентой, рассекая бледную кожу, воспоминание о минутной слабости обожгло раскалённым железом. Не первый, но самый сильный, прошедший по краю пропасти, оголивший нерв, порез продолжал кровоточить, толкая на самые крайние меры. Омытые от пыли забвения, воспоминания, зарубцевавшимися шрамами чертили картины былого.

С разгона уперевшись руками в потемневший от времени, дощатый забор, Фокус оскалился. Упавший на землю взгляд, трепетал и подрагивал. Потеряв опору в виде спутников, готовый упасть на колени, не выдержав ноши, отец задыхался, хватая ртом влажный воздух. Паника подступала всё ближе. Отчаянный замысел, расцвёл радужными цветами безумия. Колени начали подгибаться, спина пошла колесом, руки потянулись к голове, стремясь сжаться в комок. Зарыться в грязь, укрыться в тени, посыпать голову пеплом.

В последний момент, подставив ногу, сделав следующий шаг к недостижимому, чувствуя как страх падения сменяется новым подъёмом, он с силой оттолкнул опору, продолжив путь. С новым ударом, сердце наполнилось горячей надеждой. Мысли очистились, разум сфокусировался на текущей задаче. На лице расцвета скалящаяся улыбка.

Далеко позади, там, где пылали пожары, раздалась канонада из множества выстрелов и взрывов. В небо устремились бледные росчерки трассеров. Зверь попался в селки. Прошло не больше двадцати минут, прежде чем из ворот выдвинулись десятки машин, облепленных вооружёнными до зубов бойцами, в чей список умений не входили методы мирного урегулирования.

Они успели отдалиться от центра города, всего на десяток кварталов, когда по ним открыли огонь сразу с трёх направлений. Боковые улицы оказались перегорожены, дорога впереди, заминирована. Развернувшись, колонны устремились назад, но никто не собирался их отпускать. Вылетая из разбитых окон, из развалин и зарослей, пули били по броне, ища слабые места. Строй постепенно редел, и к тому моменту, как смог вернутся к стенам, составлял не больше трети от изначального.

Двое ворот не открылись, так как наблюдатели на местах, заметили скопление противника в ближайших домах. Одни, успели закрыться до того, как штурмовые группы сумели проникнуть внутрь. И лишь последние, в карауле которых присутствовало сразу несколько диверсантов, не сомкнулись обратно.

Обшитые железом, машины ворвались на улицы. Не разбирая ни пола, ни возраста, пули разили всех, кто не был оборван и грязен. Бампера сминали тела, цепи с вплетённой колючей проволокой, срывали плоть, колёса перемалывали кости. Следом за подготовленными и организованными отрядами банд, шли разрозненные массы горожан. Дубинами и ломами, ножами и заточенными лопатами, они довершали начатое.

Бывшие инженеры, строители, водители, маркетологи, дворники и профессора учебных заведений, оказавшись лишними в новой системе, потреблявшей лишь пушечное мясо для не прекратившихся боевых конфликтов и дешёвую рабочую силу, отказывались превращаться в плесень и пепел. Каждый, кто решился поддержать бунту, зайти за стены, быть запечатлённым бесчисленными глазами камер, знал, что сегодня, последний день, когда его жизнь хоть чего-то стоит. Все они были частью одного порыва, одной идеи. Они хотели вернуть утраченное былое. Блага цивилизации, доступ к знаниям, право решать за себя. Но в тоже время, каждый шёл лишь за своим благом, не думая о незнакомцах идущих подле него.

– Недостойные! – на потеху толпе, кричал загнанный наверх фонарного столба иностранец. – Всех вас сожгут! Подняли головы. Теперь их отрубят.

В ответ летели бутылки и мелкие камни, распаляя брехуна.

– Всех вас внесут в чёрный список! А как отловят, зароют на скотомогильниках. Все вы…

Отрывистый выстрел откуда-то со сторон одной из банд, и схватившись за грудь, обмякшее тело рухнуло на бетонную мостовую.

Пронзив кожу, тонкая игла углубилась на несколько сантиметров, остановившись в строго определённой точке. Вместе с другими иглами, она образовывала сеть. Небольшой разряд, и простимулированные, нервные окончания отправили ложный сигнал. У экзекутора ушло несколько попыток, чтобы подобрать разряд правильной силы, понизив его на столько, чтобы вспышка боли не выбивала из сознания. Теперь, поступающий почти не прерывно, он держал на грани забытья. Содрогая ногу беспрерывными спазмами, эмитируя пламя небольшого костра, пытка выполняла поставленную задачу.

– Где он? – вопрос от стоящего в тени человека.

– В городе.

– Что будет делать?

– Придёт сюда. Чтобы убить тебя.

Взглянув на детектор лжи, экзекутор кивнул.

– Как он это сделает?

– Поднимет весь город и поведёт насмерть.

Взгляд на детектор. Не дожидаясь ответа, отбросив устройство ударом ноги, человек из тени сделал шаг в перёд и, повернув регулятор напряжения, дал на полную. Зашипев под плотью, раскалённые иглы расплавились, разорвав контакт.

Улыбаясь, отец двигался вместе с толпой, не подступая к краям, лишь изредка, выкриками о наживе или враге, корректируя её движение.

Белоснежные рубашки, яркие, откровенные платья, золотые украшения, технологичные цацки, белые зубы и чистая кожа. Не контролируемая ярость, слепая жестокость, жалость к себе, к утерянным годам, здоровью и досугу, жажда наживы. Разбивая стёкла витрин, переворачивая и поджигая машины, проникая в здания и устраивая погромы, бунтовщики растекались по центру, огибая поднятые по тревоге, регулярные части.

Организовавшись возле здания администрации и управы, на северной площади и у ресторана “Триумф”, подразделения выступили на подавления мятежа. Перемалывая горожан и вынуждая отступать организованные группы, отряды двигались к месту прорыва с разных сторон, стремясь заткнуть брешь. С трудом скоординировав действия, бригады атакующих, перешли в контрнаступление, сумев связать врага боем. Вскоре окружённые, малочисленные отряды, были вынуждены остановиться. Не готовые к непрерывному бою, имея недостаток в количестве боеприпасов, не желая умирать за чужие деньги, они попытались сдаться. Всех пленных убивали на месте.

Отделившись от человеческой массы, отец зацепился за крайнюю ступень пожарной лестницы и, подтянувшись на руках, принялся взбираться наверх. Встреченный порывом прохладного ветра, он ухватился за кепи, начавшую отрываться от головы. Открывшийся ему вид, показался удивительно прекрасным, и завораживающим. Блеск бьющегося стекла, коим были облицованы почти все здание. Всполохи пламени и клубы дыма, там, где ещё недавно, дважды в день проезжали омывающие машины. Паника на лицах поселенцев, видевших войну лишь на мониторах компьютеров, листках отчётов и спутниковых снимках. Блеск стремящегося к закату солнца, отражающейся от водной глади широкой реки.

На том берегу, шёл бой. Вспышки, росчерки трассеров, дым, ударные волны от выстрелов крупнокалиберного орудия. Обеспокоенный, взгляд обшарил еле различимые силуэты обороняющихся, в слепой надежде разглядеть тот единственный, чья судьба была не безразлична. Нахмуренные брови, напряжённые скулы, плотно сжатые губы. Сердце забилось быстрее, дыхание стало глубже и чаще.

Вернувшись на этот берег, взгляд снова обратился к высотным зданиям. Перемещаясь от одного к другому, он подготавливал почву для ответственного решения. Стоя на краю крыши не самого высокой из башен, несколько человека, спешно натягивали стальной трос, уходящий в сторону берега, вблизи опоры моста.

Достав небольшой, модифицированный передатчик, отец зажал дополнительную кнопку, затем отпустил и зажал вновь. После четвёртого нажатия, замигал синий диод. Облегчённо выдохнув, он начал нажимать на кнопку, то быстро, то с небольшой задержкой, соответствующим коротким, и более длительным вспышкам диода.

Годы назад

Со стуком обрушившись на стол, заиндевевшая кружка расплескала пенное содержимое. Утерев пот, Джерк взглянул на градусник. Красная жидкость остановилась напротив деления тридцать три.

– Не знаю как ты, а я обожая такие дни. – созерцая плещущуюся в бассеяне воду.

Высокий, в два этажа, свод потолок лежал на угловатых бетонных опорах, по которым шли давно неработающие, ртутные лампы. Проникая через разбитые витражи скошенной стены, солнечные лучи пронзал голубую воду. Облезающая кусками побелка, отпавшая плитка, вспучившаяся фанера информационных панелей, кусты и трава в дальних углах. Резко выделяясь на общем фоне, выглядящий новым, бассейн казался окном в прошлое. Лёгкий запах хлорки, бульканье поплавков, музыка которой подпевает лёгкое эхо.

– И нахрена ты его восстановил? – усмехнулся Фокус.

– Ностальгия. Воспоминания из детства. Спокойствие и безмятежность.

Понимающе, мужчина дважды кивнул, задумавшись о чём-то своём.

– Фокус. Ответь мне, только честно. Зачем ты постоянно уходишь из города? Что ищешь в далёких городках? Ради чего рискуешь? Я помню что ты говорил… Тогда, в старом элеваторе. Но это неправда, вить так?

– Это имеет значение? – сухо, и сдержанно.

– Я работаю с тобой не один год. Столько дел обстряпал с твоим товаром, но… Но я всё равно ощущаю тебя чужаком.

– Может, пусть так и будет.

– Нет. – негромко, но решительно. – Я хочу видеть в тебе друга… – только поняв, что сказал, он смутился.

В молчании прошла минута, ещё одна и ещё.

– Дело в ней. – опустив взгляд на дно кружки. – И во мне. Я, я… – неуверенно и ещё тише, а затем зажмурившись и на выдохе. – Боюсь её потерять.

Джерк молчал.

– Её нужно отпустить. Нужно дать выбирать самой… – поначалу твёрдо и с напором, но затем будто разуверившись в своих словах. – Боюсь, она ошибётся. Боюсь, всё испортит. Боюсь остаться од… Она, половина моей души. Как же я могу допустить…? Пока она со мной, пока делает, что говорю, я уверен, что с ней всё будет в порядке. Но так не может длиться вечно. Ещё одна, может две вылазки, и тогда…