Высшая мера наказания

– Ты же говорил, что всё будет хорошо! А договоренность с отцом? Прокурор обещал не трогать моих. А ты их допрашивал. В чём дело?

Тот нервно буркнул:

– Ещё не хватало отчитываться перед тобой. Делаю то, что должен. Твой отец не торопится. А работа не ждёт. Ещё будут очные ставки. Опознание. Судебно-медицинское обследование. И не очень приятные сюрпризы. Кстати, о сюрпризах. Людмила передала еду и тёплые вещи. Проверят и заберешь в камеру. Если есть, что послать в стирку, – я скажу, чтобы разрешили. Завтра твоя сестра заберёт.

– Всё пропитано кровью и грязью. Нельзя это домой.

– Хорошо. Распоряжусь, чтобы отдали в прачечную. Но ты подумай над моими словами. Кореша тебя бросили. Получается, они первые предали.

– Я уже сказал, что был один. Не могли меня предать. Никому настолько не доверяю.

– А твой двоюродный брат утверждает обратное. И признался в соучастии.

– Что ещё за «брат»?

– Гагик Саркисян.

Узник хохотал от души:

– Ха-ха-ха… Гагик? Да ты его видел? Ну, какой из него «подельник»? Ты и то надёжней. Отпусти парня, ради Б-га! Пусть детишек своих нянчит. Тоже мне «преступник»!

Петрос что-то быстро написал. Потом зачитал:

– Ну, что, подпишешь? Или завтра с адвокатом прийти?

– Да нет. Подпишу.

Впервые за последнее время узник был доволен собой. Словно не Гагик, а он обретёт свободу. С удовольствием поел. Выпил чай с гвоздикой. Такой заваривала только Люся. Переоделся во всё чистое. Окровавленную одежду сложил в сумку и отправил в прачечную. Затем провалился в сон. Дни потянулись неделями, недели вмещали года. Всю его жизнь. Петрос добивался выдачи предполагаемых пособников. Иногда называл заказчиками и организаторами. Грозил бросить на расправу в пресс-хату. Пугал каким-то сюрпризом. И вскоре это случилось. Им оказался очередной свидетель, вызванный для очной ставки. Молодая девушка, лет восемнадцати, вдруг с плачем набросилась на Юрия. Она била по его груди кулачками и причитала:

– Негодяй! Подлец! Почему я? Что я сделала тебе плохого? Зачем ты поломал мою жизнь?

Петрос успокоил, оттащил, дал стакан воды:

– Так вы узнаете этого гражданина?

«Девушка», рыдая, закивала головой. Следователь предложил:

– Расскажите! Где и при каких обстоятельствах с ним познакомились?

«Девушка», всхлипывая, быстро-быстро заговорила:

– Это было весной, в марте этого года. Я прогуливалась по парку Комитаса. Когда стемнело, поспешила к выходу. И тут этот подонок на меня напал. Я кричала. Но он закрыл мне рот рукой. Сорвал с меня одежду. И потом…

И словно потрясённая воспоминаниями, громко зарыдала. Петрос вызвал милиционера и попросил вывести «потерпевшую». Только после этого с усмешкой обернулся:

– Ты ещё и насильник! Представляешь, как «обрадуются» твои родные, друзья и там, где вскоре окажешься! Не завидую тебе, парень! Но этого можно избежать.

Узник дотронулся до лба, висков:

– Никто не поверит.

– А мы поможем.

– Вполне в твоем репертуаре. Делай, что хочешь. Мне уже всё надоело.

И он всерьёз задумался о самоубийстве. Менты это предполагали и подсадили очередную «седку». Молодой интеллигент культурно навязал свою историю. Взяли, якобы за наркотики, которые менты и подбросили. Просидели вдвоём до этапа. Обросший рыже-каштановой бородой, еврей «отдыхал» от бесчисленных «почитателей», подвалов ереванского Централа и КГБ. Связь с родными ограничивалась пищей и одеждой. Людмила приходила каждую неделю. Но свидания запретили. Лишь кровь на одежде брата рассказала о пытках. Важняк обманул и передал одежду сестре узника. Таким образом прокуратура хотела поторопить отца. Сын тоже был обеспокоен его задержкой, но по другой причине. Года два назад у старика обнаружили аритмию сердца. Волнения этих двух месяцев не способствовали излечению. Адвокат Пахлавуни надоедал жалобами о невыплаченной части гонорара. Плюгавый следователь наглел с каждым днём. Брызгал слюнявыми угрозами. Одни надзиратели довольствовались остатками домашней пищи. И ни к чему не придирались. Приближался новый год. Христианский мир готовился к неизбежным расходам. Каждый спешил выжать из своей профессии максимум. Нравственная составляющая в этом не мешала. За неделю до праздников узника посетил главный судмедэксперт с коллегами. В присутствии адвоката и следователя. Врачи спрашивали и что-то записывали. Показывали разные картинки, рисунки. Пациент комментировал. Главврач поинтересовался убийством:

– Как это случилось? Чувствуете угрызения совести? Или считаете, что исполнили волю небес?

Узник понял, к чему тот клонит:

– Может, и так. Исполнил чью-то волю. Того, кто сильнее. Предшествующие обстоятельства привели к роковому исходу. Не понимаю, почему умерли те двое. О собственных мотивах могу лишь догадываться. Предполагать. Что хотите знать? Был ли то всего лишь первый шаг? Всегда трудно решиться. Дальше идёт на автомате. Ствол, патрон, курок, смерть. Были ли разочарования, угрызения? Нет. Сожалел, что не забрал деньги. Они принадлежали моим друзьям. Но с трупа не смог. Выбора не было ни у кого. Умер тот, кто должен был умереть. Произошла логическая развязка. Дань необходимости. Не знаю, что вам сказать? Не было крутого поворота, повлекшего аварию. Ничего такого не было!

Врач внимательно слушал:

– У вас положительная биография. Служили в десанте. Армейская группа «А». Это что за подразделение? Приходилось убивать по долгу службы?

Юрий на мгновенье закрыл глаза. Погладил бороду левой рукой, словно припоминая то, куда толкнул его вопрос:

– Охрана и сопровождение секретных грузов и документации. Ничего примечательного. В Афгане охраняли электростанцию, аэропорт. Тоже обычная служба. Никого не убил. В десантской учебке «грелся» на продовольственном складе. Вы же знаете кавказцев. Потом Учебный Центр ЗабВО. Но это же советский период. Потому и положительно. А вот после… Всё это случилось после.

Врач возразил, заглядывая в какие-то бумаги:

– Институт тоже был после. И бизнесом занимались успешно. Хотя, да. Вы связались с криминалом, – рэкетом.

Узник покачал головой:

– Это криминал связался со мной. Попытались навязать свои правила. А я настоял на собственных. Отсюда и закрутилось. Я же сказал, что не было крутого поворота, аварии. Чтобы отнять жизнь другого, нужно стечение обстоятельств. Они у меня имелись в полном наборе. С развалом союза исчезла стабильность, уверенность. Мир располагал к агрессии. Оружием владел и был готов защищаться. Строить крепость. Работать мешали. И я ушёл в криминал. Всего лишь обеспечивал утерянную стабильность. Стал гарантом честности в торговле. Как бы смешно это не звучало. Обманщики расплачивались очень дорого. И постепенно исчезли. Избегали меня. Сложилась репутация. Всё было хорошо до этой истории. Меня, как гаранта, просто растоптали. Сперва один. Затем другие. Что оставалось делать? Не мог же и я скатится до уровня уличного воришки. Но есть категория паразитов, которых грабить не зазорно. Они обирают, обманывают тех, у кого за душой ни гроша. Сейчас понимаю, что вся эта «экспроприация экспроприаторов» – чушь собачья. Бред! Нужно было как-то обосновать низменные мотивы. И я выдумал себе роль Робин Гуда. Смешно? Да. Вот и я посмеялся. Но не долго.

Врач усмехнулся:

– Значит, вообразил себя Лёнькой Пантелеевым?

Ответ был в тон вопросу:

– Так и есть! Пантелеевым, Доном Карлеоне, Фиделем Кастро. Да кем я себя только не воображал! Мнилось, что мир крутится лишь для меня. А оказалось, что всё это, – пустые иллюзии. Грёзы детского ума, требующего компенсации за утраченные мечты. Случилось то, что должно было случиться. И как бы я ни проигрывал в уме всевозможные варианты, – итог мог быть только таким. Либо – либо… Со щитом или на щите. Среднего не дано. То был мой путь проклятия. Вопросы излишни. Ибо сам всё понял. Сожаления ни к чему. Ведь я даже не знал погибших. Хотя ещё не ясно кто стал жертвой. И ещё! Человек убивает из самозащиты. Так, как он это понимает. Умеет. И находит целесообразным. А защищать всем есть что. И образ мысли. Жизни. И форма сосуществования.

Врач возмутился:

– У тебя крыша поехала, парень! А не пугает, что всю жизнь проживёшь с клеймом маньяка?

«Маньяк» выпрямился. Поднял голову. Посмотрел в эти блестящие стекла-глаза в золотой оправе. Голос прозвучал почти шёпотом:

– Доктор! Вы когда-нибудь видели окно в никуда? Стены плача, забрызганные человеческой кровью? Вас избивали до полусмерти? Пытали электрическим током? Подвешивали за выкрученные назад руки к потолку? Какое «клеймо»? Это же не вырванные ноздри. Вы посмотрите на сидящих здесь! У Петроса жертв побольше моего будет. А ему хоть бы хны. Вот и на меня виды имеет. По пути ещё и отца моего съест, да не подавится. Нет, доктор! Меня пугает только неволя. А всё остальное поправимо. Ведь не маньяк же я, в самом деле!

– Хорошо! Больше вопросов нет. Желаем удачи! До свидания!

Два последующих дня узник «знакомился» с материалами уголовного дела. В присутствии номинального адвоката. И такой же переводчицы. Важняк торопил. Те двое тоже. Какая разница, что там написано! Всё равно по-армянски. И узник подписал, не читая… Предварительное расследование завершилось. Предстоял суд и приговор. Но так далеко ни один заключённый не заглядывает. Всё, что его интересует, ограничивается сегодняшним днём. Некий психологический барьер. Не дожив до завтра, ум отказывается думать о будущем. Вскоре наступил день этапа. Заключенных рассаживали по «воронкам». И отправляли в «места не столь отдаленные». Для Юрия таким местом стал ереванский Централ.