Психотерапевт

– Забавно, но в среду я тоже не работаю, – улыбаюсь я.

Потом спрашиваю про Тамсин и Коннора. Они примерно одного возраста с Мэри и Тимом; насколько я уже успела узнать от Лео, Коннор занимается виски: продает дорогие марки богатым клиентам. Тамсин раньше работала моделью – это меня не удивляет, – а теперь сидит дома с детьми.

– А еще она у нас математический гений, – сообщает Мэри. Черноволосая и с ног до головы в черном, она выглядит на редкость театрально. – Учится на всяких таких онлайн-курсах и после экзаменов собирается стать бухгалтером.

– Вау, – отзываюсь я в изумлении. – Хотела бы я иметь математические мозги.

– А ты еще что-нибудь выяснила про того загадочного незнакомца? – спрашивает Ева, потянувшись за песочным печеньем.

– Нет. Я стараюсь не напрягаться по этому поводу. Меня больше расстроило, как отреагировала Лорна. Это ведь она его впустила. Ее это прямо убило.

– Очень печально. – Улыбку на лице Евы сменяет озабоченность. – Им с Эдвардом не нужен лишний стресс. Ты знаешь про их сына? Он погиб в Ираке. Их единственный сын, вообще кошмар.

– Ужас! – Я в шоке. – Для них это, наверное, был страшный удар.

– Они раньше жили на побережье, кажется в Борнмуте, и переехали сюда три года назад, – подхватывает Мэри. – Лорна говорила, что воспоминания грызли их все больше и больше и они решили начать все заново. Выбрали Лондон, потому что любят театры и музеи, а в силу возраста им уже тяжело мотаться сюда из Борнмута. И довольно долгое время жили тут хорошо, со всеми общались, часто выбирались в город, как и планировали. А потом вся эта история с сыном их снова догнала, и они превратились в затворников. Это действительно очень грустно – они никуда не выходят, даже за продуктами. Им все доставляют, и одежду тоже. Они растеряли всю свою уверенность.

– Или волю к жизни, – спокойно говорю я. Ловлю их растерянные переглядывания и решаю все рассказать: – Мои родители и сестра погибли в автокатастрофе, когда мне было девятнадцать. И я с тех пор надолго потеряла волю к жизни.

– О, Элис, это ужасно. – Ева касается моей руки. – Мои соболезнования.

– Сестре было всего двадцать два. Она отдыхала в Греции с парнем, а родители поехали встречать ее в аэропорт.

– Даже представить себе не могу! – Глаза Мэри полны сочувствия. – Как ты справлялась?

– На мне остались бабушка с дедушкой. Мне приходилось быть сильной ради них, а им – ради меня. Так мы и держали друг друга.

Я снова наполняю их кружки, втайне радуясь, что Тамсин к нам не присоединилась. И когда Мэри снова упоминает йогу, я не произношу ничего такого, что могло бы заставить ее подумать, будто я жажду приглашения присоединиться к ним (хотя на самом деле я жажду). Не хочу злоупотреблять отсутствием Тамсин. К тому же разве Лео не предупреждал меня, чтобы я не бросалась очертя голову в новую дружбу?

– Прости, Элис, мне пора. – Голос Мэри возвращает меня в реальность. – Йога в два, мне нужно сбегать домой за формой. Ева, я тебя на улице жду.

– Наш срединедельный ритуал, – поясняет Ева, когда Мэри ушла. – Мы идем на йогу, потом я сопровождаю Тамсин и Мэри в школу за детьми. Когда погода хорошая, мы идем в наш парк, чтобы дети поиграли. А потом к кому-нибудь на чай.

– Как здорово, – с легкой завистью отзываюсь я.

Ева открывает рот, и мне кажется, что сейчас она пригласит меня ходить с ними.

– Ты когда-нибудь занималась йогой? – спрашивает она вместо этого.

– Никогда. – Я осторожно улыбаюсь. – Может, я присоединюсь к вам в январе, когда начнется новый набор.

Ева уходит, и я из кабинета Лео наблюдаю, как они с Мэри идут через сквер за Тамсин. Перерыв получился приятный; а теперь я рада вернуться к своей книге. Я настолько погружаюсь в нее, что в испуге подскакиваю от звонка в дверь. Поспешно закрываю книгу; надеюсь, это Ева – хочет пригласить меня присоединиться к ним в сквере. Смотрю на часы: нет, это не может быть Ева, еще нет трех часов, так что они пока на йоге. Может, это Лорна или Эдвард.

Кладу телефон в задний карман и иду открывать.

Его голова повернута в сторону сквера, но я безошибочно узнаю, кто это. Повинуясь инстинкту, мгновенно захлопываю дверь, успев заметить, как он удивленно оборачивается. Я отступаю назад, сердце колотится. Зачем он вернулся?

Снова звонок. Я бросаюсь вперед и накидываю дверную цепочку.

– Мисс Доусон? – доносится сквозь дверь.

– Если вы не уйдете, я вызову полицию, – сухо говорю я.

– Очень надеюсь, что вы этого не сделаете. Мисс Доусон, меня зовут Томас Грейнджер, я частный детектив и занимаюсь восстановлением справедливости. Брат моего клиента был обвинен в убийстве, которого не совершал.

– Неважно, я все равно полицию вызову. Вы незаконно проникли в мой дом в субботу.

– На самом деле это вы меня впустили.

– Только потому, что предполагала, что вы один из приглашенных.

– Вы спросили меня, не Том ли я, а я как раз Том, хоть никто меня так и не зовет.

– Я сказала «Тим»!

– Сомневаюсь, что вы сможете доказать это в суде. – В его голосе слышится улыбка, и я ощущаю, как мои позиции ослабевают. – Могу я попросить вас открыть дверь? Мне действительно необходимо поговорить с вами лицом к лицу.

Я неохотно открываю дверь, но оставляю цепочку. Он смотрит на меня сквозь щель, слегка наклонившись, чтобы мне лучше было видно его лицо. Дорога за ним пуста.

– Благодарю. – Он достает из внутреннего кармана пиджака карточку и подает мне. – Как я уже говорил, я частный детектив и занимаюсь убийством Нины Максвелл.

Я не беру карточку, не могу. От одного этого имени у меня голова взрывается. Прошел уже, наверное, год, но я это убийство никогда не забуду, потому что Ниной звали мою сестру.

Так всегда. Какую бы Нину я ни встречала, я инстинктивно стремлюсь с ней подружиться. Про какую бы ни читала, принимаю все близко к сердцу. Так подействовала на меня смерть старшей сестры, которую я боготворила. Она до сих живет в других женщинах по имени Нина.

Я не сразу справляюсь с нахлынувшими воспоминаниями.

– Нина Максвелл? – спрашиваю я. – Не понимаю, какое отношение имеет ее убийство ко мне.

Он слегка хмурится:

– Никакого, за исключением того, что это случилось здесь.

Я замираю, уставившись на него через щель:

– Где – здесь? В комплексе?

Он хмурится еще больше:

– Нет, здесь, в этом доме.

Я мотаю головой:

– Нет. Это какая-то ошибка. Она здесь не жила. Не в этом доме, по крайней мере. Иначе мы бы знали, риелтор сказал бы нам.

– Я не уверен…

– Простите, – перебиваю я в раздражении от того, что он меня так взбудоражил. – Но вы ошибаетесь. Может быть, Нина Максвелл жила здесь в каком-то другом доме, но не в этом. Мы бы не купили дом, в котором произошло убийство. И потом, мы бы знали, потому что риелтор сказал бы нам.