Князь Курбский

– Грози не грози Курбскому – не покается,? – сказал Левкий.

Но внимание всех обратилось на вошедшего в палату, возвратившегося с Афонской горы, Матфия, епископа Сарского и Подонского.

Иоанн не без смущения услышал поздравление от старца, посланного за год перед тем в Иерусалим и на Афонскую гору с подаяниями по Анастасии. Как-то раз слезы в память ее показались в очах царя; он живее почувствовал разлуку с Анастасией, как мало могла заменить сию потерю прелестная его черкешенка.

Полудикой красавице все было чуждо: и язык и нравы. Молодая царица была поутру в соборе, но мало понимала молитвы и священное пение; присутствовала при торжественном пире, но тут одна новость приводила ее в удивление; с пылкою живостью, иногда с восклицаниями, подбегая к блестящим мелочам, она с бесчувственным равнодушием смотрела на все, что было для русских святынею драгоценных воспоминаний, и взирала с таким же пренебрежением на бояр и воевод, славных заслугами, как и на стольника, подносящего ей чашу с плодами.

Вечером вокруг Марии собрались боярыни и дочери их в богатых нарядах, пестреющих радугою всевозможных цветов: одна перед другою старались веселить царицу играми, песнями, но Иоанна тут не было. Царь остался в своей палате, в кругу любимцев и приближенных бояр, и с князем Юрием сидел за столом на бархатном полавочнике. В углу палаты, на другом столе, сработанном новгородскими мастерами и поддерживаемом резными позолоченными медведями, протянувшими лапы один к другому, стояли на парчовой скатерти две ендовы с крепким медом, принесенные четырьмя чашниками. Между царедворцами были Левкий и Вассиан. Одни из гостей подходили к Иоанну, иные стояли поодаль, примечая каждое его движение, и становились то угрюмыми, то веселыми, смотря по тому, хмурился или смеялся царь. Разговор перелетал из края в край палаты, но более всех говорил Василий Грязной, по должности своей тешить шутками Иоанна.

– Царь государь,? – сказал он,? – в лето семь тысяч шестьдесят восьмого от сотворения мира подарил своего шута, Василия Грязного, золотым колпаком, а в шестьдесят девятое лето, на своей царской радости, не пожалует ли большим кругляком?

Грязной показывал на золотую медаль, отличие знаменитых воевод.

– Пожалуй его, Симеон Бекбулатович,? – сказал царь любимцу своему, молодому татарскому царевичу.

Симеон отгадал мысль Иоанна, и шут от его толчка перевернулся на земле несколько раз при громком смехе бояр.

– Доволен ли жалованьем? – спросил Иоанн.

– Челом бьет на милости Васька Грязной, лишь бы не подчивал его, как немецких послов.

– А разве не весело пировали?

– Сам знаешь, прислуги было много, блюда золотые, а все пустые.

– Как ни честили дорогих гостей,? – сказал с усмешкою князь Мстиславский,? – что честь, когда нечего есть!

– То правда,? – сказал князь Юрий Васильевич.

– Немцы пыхтели, краснели,? – продолжал Грязной,? – а я-то упрашивал…

– Как Эзопова лисица журавля,? – сказал Иоанн,? – ты сказал бы по-немецки: за пустое пустым и платят; дани не присылали, а послы их к нам рыщут.

– Так и за подчиванье не взыщут,? – прибавил Грязной.

– Поделом немцам! Землею богаты, а мужеством скудны,? – сказал Шереметев.

– И горды,? – прибавил князь Горенской.

– Все рыцари их ходили как князья в светлой одежде,? – заметил Мстиславский,? – а жены в храм Божий без атласного платья не шли.

– Зато Святая Русь одолела немцев,? – сказал князь Горбатый.

– Святая Русь! – сказал Грязной.? – А спроси, князь, кто строил нам соборы,? – ан все немцы, то Аристотель, то Алевизо.

– Твои немцы из итальянской земли,? – сказал Шереметев.

– Мне все равно,? – возразил Грязной,? – домовой ли в доме, леший ли в лесу, все тот же бес.

– Репнин ли, Горбатый ли, все адашевцы,? – сказал Вассиан на ухо Басманову, а тот повторил Иоанну.

– Бог и слепых умудряет,? – сказал князь Горенский.? – Немец же выстроил Покровский собор, а как красив!

– Малые главы прижались к большой средней, как дети к матери,? – сказал Шереметев.

– Как мы, твои богомольцы, около тебя, государь! – сказал Левкий Иоанну.

– Так, государь-братец,? – подтвердил Юрий Васильевич.

– Он и построен в память взятия Казани,? – сказал царь,? – где со мной были храбрые…? – Тут он остановился.

– Вольно тебе было, государь,? – подхватил Грязной,? – не взять меня под Казань; я дело бы справил не хуже, чебурахнул бы хоть какого великана.

– Как Курбский татарина Янчуру? – спросил Репнин.

– Не о поганых речь,? – сказал Грязной.

– Тебе ли так говорить? – заметил князь Александр Горбатый.? – Вспомни, что Курбский – оберегатель святорусской нашей земли.

– Да,? – сказал, вслушавшись, Грязной,? – медведь медовые улья стережет, только уцелеет ли мед?

– Этого медведя давно бы пора в зверинец,? – сказал небрежно Федор Басманов.

– В Ливонии побрал несметные корысти! – проворчал Алексей Басманов.

– Неправда, одна корысть его – слава,? – возразил с твердостью Репнин.

– Смотри, пожалуй, лисица по волке порука, что овечек берег! – воскликнул Федор.

– Не юродствуй, Басманов,? – сказал князь Горбатый.

– Не думаешь ли, что я Никола Псковский? – гордо спросил царский любимец.

– Тот юродствует для спасения, а ты для кубка…

– Князь Горбатый! – вскричал Иоанн.? – Кому говоришь ты и в чьем присутствии?

– Государь! Он младший в царедворцах, а я старый боярин думы твоей, потомок князей суздальских.

– Князь Горбатый, я тебя выпрямлю! – гневно сказал царь.

– Все адашевцы, как борзые, заходили на цепях,? – шепнул Вассиан Скуратову.

– Я знаю,? – сказал громко Иоанн,? – что здесь еще много единомышленников Адашевых и Курбского. Дорого мне стоят сберегатели земли русской!

– Что долго думать, государь? – сказал Грязной.? – Произведи Курбского из попов в дьяконы, зашли его куда-нибудь, хоть в вельянские воеводы или степи басурманские, сыщется разоренный городишко, пусть там себе воеводствует ярославский князишка.

– Умен ты, шут Грязной,? – сказал Иоанн,? – за это велю провезти тебя по городу на быке с золочеными рогами.