Князь Курбский

В пелену, пояс шелковый,
Пеленай, государыня,
В крепки латы булатные,
Дай на голову шлем золотой,
Тяжку палицу, свинцовую,
Я возьму царство Казанское,
Завоюю Астраханское,
Завладею сибирским я,
Три короны к тебе принесу!»

– Склад лучше песни,? – сказал Афанасий Вяземский.

– Поцелуй Федора,? – сказал Алексей Басманов Иоанну,? – как я целую его. Он поет, как красная девица.

– У меня голова кружится, государь, а то я лучше бы спел,? – сказал изнеженный любимец.

– Голова кружится – ляг отдохнуть,? – сказал Иоанн, держа его за руку.

Басманов улыбнулся и склонился головою на плечо Иоанна.

Между тем шут Грязной хвалился, что скоро будет воеводой.

– Горе-воевода! – сказал Мстиславский.

– Не хвались воеводством, а хвались дородством,? – сказал Малюта Скуратов.

– Мстиславский толст, а я не прост,? – говорил Грязной,? – величается он воевода большого полка, а я воевода большого ковша, так посмотрим, кто одолеет?

– На чем же бой, на копьях, что ли? – спросил царевич Симеон Бекбулатович.

– На чарках, и кто отстанет, тот полезай сквозь ухо иглы.

Иоанн смеялся, а Малюта Скуратов, взяв с серебряного блюда чрезвычайной величины дыню, покатил ее к Грязному, закричав: «Ешь за то, что весело шутишь».

– Экая невидаль! – сказал Грязной, притворяясь обиженным.? – Другое дело, если б подвинул стопу меду и сказал: «Пей за то, что весело шутишь».

Иоанн велел кравчему подать золотой кувшин с вишневым медом, сам налил серебряную стопу и вдруг опрокинул на Грязного.

– Пей за то, что весело шутишь!

– Вот как, братец-государь,? – сказал, простодушно засмеявшись, Юрий Васильевич.

Раздавался шумный хохот, алый мед лился ручьями с головы Грязного на парчовую скатерть.

– Князь Воротынский и зван был на твой пир, да не приехал,? – сказал Иоанну Алексей Басманов, заикаясь от меда.

– Сидят пасмурные, поникши головой,? – шептал Левкий, указывая на Репнина и сидящих возле него, в углу палаты, князя Горбатого, Шереметева и юного князя Оболенского.? – Замечай теперь, государь, замечай лица и мысли и отличишь верного раба от изменника. Кто скучает за веселым пиром, у того злое на уме.

– Адашевцы осуждают нас,? – сказал царь.

– Не повторяли и песни в честь тебя, государь,? – сказал Скуратов.

– И Молчан горюет, как будто в беде,? – заметил со злой усмешкой Алексей Басманов, указав на дьяка Молчана Митнова, так прозванного за его молчаливость.

– Пей, Молчан,? – сказал молодой Федор Басманов,? – пей за веселых гостей!

– Шестой кубок! Нет, не пью я меда из твоих горьких рук…

– Государь! Молчан досадил мне и не пьет кубка за твое веселье,? – жаловался Басманов царю.

– Я научу его веселиться! – гневно сказал Иоанн.

Но вошел брат царицы, князь Михаил Темрюкович, и разговор Грязного с черкесом на время укротил гнев Иоанна.

Глава IX. Феодорит

Иоанн, чувствуя всю необходимость и важность деятельности самодержца, возвратился к царским трудам. День его начинался с рассветом. Он выслушивал приближенных сановников, читал челобитные, разбирал посольские статьи и разряды, решал сомнения Боярской думы и карал нарушителей закона. В то же время он спешил с приготовлениями к войне в месть за отказ Сигизмунда Августа. Воеводам объявлен был поход, и опальный князь Курбский должен был, по повелению царя, выступить из Москвы с полками под Псков.

– Да заслужит за вину свою послушник Адашевых! – сказал Иоанн.

Впрочем, уже не доверяя Курбскому главного начальства, он избрал старейшими воеводами бояр, ему неприязненных.

Княгиня страшилась и подумать о разлуке с супругом.

– На горе мне оставаться! – говорила она ему.? – Позволь мне с сыном ехать за тобой в Псков!

– Гликерия,? – сказал князь,? – не в обычай женам сопровождать воевод в их ратных походах.

– Друг мой, князь Андрей Михайлович, не стало родных моих, а без тебя мне весь свет опустеет; умру я с тоски!

– Подумай, Гликерия, что скажут, когда увидят в военном стане сына и жену Курбского.

– Позволь мне видеть Псково-Печорский монастырь, помолиться о спасении твоем! Разве жены воевод не ездят на богомолье? Вспомни, что ты сам обещал свезти меня к печорским угодникам.

– Добрая жена! Не одно благочестие внушило тебе эту просьбу. Знаю, что ты боишься за меня.

– Так не скрою,? – отвечала княгиня.? – Все принуждает меня следовать за тобою, опасение и любовь. Боюсь твоего пылкого сердца. Кто без меня успокоит тебя? Юрий, проси со мною отца твоего!

Курбский согласился, чтобы Гликерия, чрез несколько дней после отъезда его, в сопровождении Шибанова отправилась с Юрием из Москвы в Псково-Печорскую обитель, поручив юную свою питомицу княгине Евдокии Романовне, супруге князя Владимира Андреевича. Курбский снял со стены древнюю прародительскую броню, облекся в доспехи и, простясь с родными и друзьями, выехал из дома, но на пути к своей ратной дружине посетил митрополита Макария.

С радостным лицом вышел к нему старец-первосвятитель.

– Знаешь ли, князь,? – сказал он,? – какой гость в доме моем? Ты не ждал его видеть, а он уже спрашивал о тебе.

– Святой владыко! Не возвратился ли Феодорит? – спросил с радостью Курбский.

– Пойдем и увидишь,? – сказал митрополит, подавая ему руку, и, поддерживаемый князем, отворил дверь в теплые сени и повел его по деревянной лестнице в верхнюю светлицу.

Дверь была не заперта. Несколько человек стояли там; Курбский, не замечая их, бросился к сидящему иноку, убеленному сединами, но еще бодрому видом. Инок обернулся, увидя вошедших митрополита и князя Курбского, хотел встать, но воевода не допустил.