Как невозможно жили мы

Косма Павлович залюбовался на сына, о чём-то шепчущегося с кудрявой дочуркой, сидевшей у него на коленях.

«Сегодня воскресенье. Николай приехал из города. Теперь он её с рук не спустит», – отметил дедушка.

Из дома вышла худенькая, гладко на пробор причёсанная, с огромными карими глазами, похожая на цыганку женщина с фотоаппаратом. Видимо, она тоже залюбовалась на отца с дочкой и захотела их «щёлкнуть»:

– Нет-нет, пожалуйста, как было. Смотри в профиль, – сказала Катя, – увидев, что муж поворачивается к ней. Она считала, что в профиль он фотогеничнее.

«Фотоаппарат – это их любимая игрушка. Все фотографируются. Николай ночами сидит, проявляет, печатает», – подумал Косма Павлович.

В этот тёплый летний день Николай был почти совершенно счастлив. В Шапках всё тихо, мирно, уютно. Все здоровы. И Катя, и бабушка одобрили все, что он привёз, и не забыл ничего. Что ещё нужно человеку, если есть такая дружная семья, и растёт такая чудесная дочка! За сегодняшний день можно спокойно отдохнуть. Он очень устал.

После того, как родилась Маша, расходы семьи непомерно возросли. И домработниц нанимали, и няню – чтобы только гуляла, или только, чтобы сидела с Машей. И лучшие врачи. И лучшие продукты для ребёнка. И это строительство в Шапках. На всё нужны деньги. Кроме основной нагрузки на кафедре и по Учёному совету Института, сколько он набрал дополнительно. И по совместительству. И по договорам. И учебники, и хрестоматию выпускали. Сколько рефератов в «Реферативный журнал» послано. Катя очень помогала, особенно с изготовлением коллекций учебных микроскопических препаратов. Конечно, под его руководством! И в Киев, и в Харьков посылали. Теперь у Николая этот учебный кинофильм. Всё содержание, весь текст пришлось ему составлять. И так срочно. Договор уже подписан. За фильм должны хорошо заплатить. Сегодня можно отдохнуть.

В это время на участке показался сосед Виноградов. Он быстрыми шагами подошёл к Петровским:

– Вы слышали? Приехавшие двенадцатичасовым поездом из Ленинграда говорят, что объявлена война!

– Нет, первый раз слышим. Коля приехал вчера вечером последним поездом, – сказала окаменевшая Катя.

– Не может быть, – произнёс Николай. – Это, наверное, учебная тревога.

Косма Павлович встал. – Пойду к Ивановым – узнаю.

– Ладно, а я схожу к Тарасовым, – добавил Николай.

Когда все собрались к обеду, ни у кого не было сомнений, что действительно объявлена война. Это подтверждали все приезжающие из Ленинграда.

– Я так и знала, что, если у меня будет ребёнок, то начнется война. То была финская, а теперь с Германией, – обречёно сказала Екатерина Аркадьевна

– А ваша сестра Елена Аркадьевна, когда у неё родился Сергей, вообще заявила, что этот ребёнок долго не проживёт. Разве можно связывать с детьми такие страшные вещи! – парировала Анна Максимилиановна.

– Странно, ведь он родился на Пасху. В 1936 году в воскресенье 11 апреля была Пасха, и родился Сергей, – сказала Катя.

– Как жаль, что здесь ни у кого нет радиоприёмника, – заметил Николай Кузьмич, желая переменить тему разговора.

– А зачем он нам? – возразила Анна Максимилиановна. – И так всё ясно. Нас здесь война не затронет. Немцы далеко не продвинутся. Их остановят на западных территориях. К Новому году всё кончится.

– Откуда ты знаешь? – взорвался Николай. Безмятежное спокойное состояние, в котором он пребывал с утра, сменилось, с известием о войне, бешеной тревогой. – Когда оно кончится?! Ещё только началось!

– Ты, безусловно, попадаешь в сложные обстоятельства, согласилась Анна Максимилиановна. – Ты служишь и должен находиться в городе в своём институте. В армию тебя, конечно, не призовут, у тебя будет броня. Но очень неприятно, что ты не можешь остаться здесь с нами.

– Избави нас, Господи, от огня, меча, землетрясения, потопа, от нашествия иноплеменников, – всплыли у Космы Павловича знакомые слова молитвы. И сколько их было на его памяти. Физических потопов и землетрясений, пожалуй, не случалось. А политических! В гражданскую войну Киев 18 раз переходил из рук в руки, каждый раз обагренные кровью. Господи, помилуй нас и сохрани нас Твоею благодатию!

– Юра говорил, что у немцев прекрасно вооружённая армия, а наша как раз находится в стадии перевооружения, – вспомнила Катя разговоры с братом.

– Неужели вы хотите сказать, что немцы могут нас победить? Как Юрий Аркадьевич мог такое сказать? Откуда у него такие сведения? – спросила Анна Максимилиановна.

– Юра такого не говорил. Он просто рассказывал, что у немцев всё новейшее, а у нас устаревшее, и что идёт перевооружение нашей армии, – пояснила Катя.

– Как бы ни сложилась война. В Шапках немцев не будет. Ведь не зря мы взяли участок здесь, по Московскому направлению. Сюда-то немцев ни в коем случае не допустят. Ленинград никак не может быть отрезан от Москвы, – продолжала Анна Максимилиановна. – А в случае чего, здесь нас никто не тронет. Надо свести всё ценное сюда, устроить тайничок и отсидеться. Двое стариков и женщина с ребёнком. Кому мы нужны. В крайнем случае, Коля может сюда добраться из Ленинграда и пешком.

Все понимали, что это в случае падения большевистского режима под натиском немцев. Но никто не смел произнести такое вслух.

Маша начала вертеться на своём высоком стульчике. На неё не обратили внимания. Маша опрокинула тарелку вермишелевого супа и расплакалась. Катя вскочила убирать и вытирать. Косма Павлович взял Машу на руки.

Жуткая тревога не отступала от Николая. Как это он должен будет жить один в Ленинграде, а они все здесь! Мало ли что может случиться! И с маленьким Бубиком – только не догляди! И с Катей – она так красива! И старички его родненькие! И он не может уже никого обеспечить, вернуть этой мирной жизни, где только-только всё налаживалось.

– Хиба ж воно решено войну здэсь сидэти, то трэба трошки о провианте подумать. Магазинов-то нэ будэ. Хтож це будэ нас питати? – произнёс с нарочитым украинским акцентом молчавший до сих пор Косма Павлович. Он всегда говорил так, когда шутил. Все поняли, что он не шутит, а говорит дело. – Может ту хрядочку, што под цвиточки роскопалы, картофелем засадить, если вы, Катя, нэ возражаете? Картофель ще успее врасти, щэ не поздно.

Мужчины пошли сажать картофель. Женщины принялись мыть посуду, переодевать Машу и готовить ужин. Зашёл сосед. Он собирается уже ехать в город. Надо ехать и Николаю. Поехали вместе.

1.03. В Киеве на Владимирской

Хорошо летом в Киеве на обрывах Днепра. – Елена Аркадьевна сидит на солнышке. Рядом с нею Серёженька, белокурый мальчик лет пяти в трусиках и панамке. Рассматривает каких-то жучков. Тут же пасётся большая белая с рыжими пятнами корова.

«Я с нею как в тисках, не уехать никуда ни на день. Не даёт никому, кроме меня, молока. А без молока мы не проживём. Муж зарабатывает мало. Всё наше хозяйство – на молоке, и самим надо, и из соседних домов берут. Деньжата не лишние. Благо, что дом свой. Сараи во дворе. Всё приспособлено удобно.

Серёженька у меня за эту зиму вытянулся как картошка в погребе, бледный, тощий. Только теперь поправился. Вся одежонка ему мала. А шью я плохо. Ой, время-время, где тебя взять?! У меня у самой этот сарафан совсем разлезся по всем швам. Спасибо Кате – прислала хорошенький ситчик. Чудный выйдет сарафанчик. Ещё она прислала валенки Серёженьке. Они немного велики, но это к лучшему: на следующую зиму будут впору.

Так хотелось, чтобы Катя приехала с Машей к нам в Киев, отдохнула бы от кухни, от своего примуса. И никак не получается. Так я Машу и не видела, а ей скоро уже три года.

Сегодня воскресенье, а я одна. Сергея – старшего (её мужа Сергея Максовича Зиболта) опять заставили дежурить на электростанции.»

Когда к вечеру Елена Аркадьевна, гоня корову, возвращалась с сыном в свой одноэтажный[2 - Домик существовал до середины 1950-х годов, но Петровские не осмеливались заявить на него права. Позднее там выстроен многоэтажный дом.] домик на Владимирской (ул. Короленко, № 7), она узнала, что объявлена война.

19 июля 1941 года Петровские получили от Лёли письмо со штампом «проверенно цензурой», написанное в расчёте на эту цензуру. Шло оно почти три недели. Вот оно:

«Пришла беда – отворяй ворота.

Конечному нас, киевлян, нет никаких сомнений в том, что наша доблестная Красная Армия не допустит врага ни к Киеву, ни к Ленинграду. Но озверелый фашист – долго ли ему? – может и поджечь, и разгромить с воздуха наши дома…

Вчера я видела подбитый нашими зенитками вражеский самолёт, падавший в Днепр. Ему не удалось сбросить бомбы на телеграф. И вообще все налёты врага на Киев отбиты, и ни один немецкий самолёт не вернулся на свою базу… Не мне сообщать тебе о наших успехах…

У меня две беды.

Заболел сынишка скарлатиной. Сегодня третий день. Температура 40. Порой заговаривается. Пущены все связи в ход, чтобы его не забрали от меня в больницу. И это в такой момент! Куда деваться с ним во время бомбёжки?

Вторая беда. Пришли в 5утра. Сказали Сергею – старшему: «Берите подушку и одеяло и следуйте за нами». Ия не знаю, куда его взяли.

Говорят, что так сейчас многих берут на строительство оборонительных рубежей.

Хотелось Сел получите от вас весточку, пока это ещё возможно.

Где Кузьмич?

Тел, конечно, в Шапках. Я думаю, что это довольно безопасное место. Как маленькая Маша?

Увидишь Юрку – целуй его от меня.