Как невозможно жили мы

– “Спецчасть” идёт прямо в кабинет к военному комиссару, показывая своё удостоверение, представляет меня и начинает объяснять, что я занимаюсь такими-то оборонными вопросами по распоряжению Самого ГлавКомВерха, и за то, что мне вовремя не продлили бронь на исполнителей уже наложено взыскание.

Военком – это же “шпалы”, как ты понимаешь, относится ко всему изложенному с полным пониманием. С распоряжениями ГлавКомВерха никто шутить не хочет. Но комиссар, как ребёнок, заворожен и самой разговаривающей легендарной, вставшей из гражданской войны, личностью.

На заявлении завода № 211 появляется резолюция комиссара: “Тов. Болдырева освободить, вернуть паспорт, в часть послать замену”.

С этой резолюцией мы возвращаемся к начальнику мобилизационного отдела. “Два кубика” не верят своим глазам:

– Как? Освободить… Подпись военкома. Не может быть!

Теперь мы все трое идём к военкому. “Кубики” говорят:

– Тут, тут не ясно в резолюции. Как освободить?

Такого при комбриге “шпалы” не выдерживают:

– В резолюции написано всё ясно: “Освободить! Послать замену!” А вы… учитесь понима-Ать! И исполня-Ять!!!

Так я получил обратно свой паспорт. Есть бронь. В Белосток ехать не надо. Здесь поработаем», – закончил свой рассказ Юрий Аркадьевич.

Перемигиваясь и давясь от смеха, они с Николаем смакуют инцидент в военкомате и распаковывают сложенный накануне чемодан. Женя сияет.

Как будет торжествовать Катя, когда узнает, что судьба отвела от брата такую угрозу, – подумал Николай Кузьмич.

Женина мама Ольга Александровна накрывала овальный стол в Жениной комнате к вечернему чаю. Ольга Александровна, интеллигентная дама, вдова зубного врача, скончавшегося ещё до революции, олицетворяла в семье старый трудовой Петербург.

«Как у Юры элегантно, – подумал Николай Кузьмич. – Ничего лишнего, а что есть – один стиль. Огромный красного дерева времён Александра Первого письменный стол, книжный шкаф тоже красного дерева, тахта с ковром. Над тахтой охотничьи ружья[4 - Вскоре всё оружие, в том числе и старинные кремнёвые ружья, были отобраны.] Юрия Аркадьевича. На окнах Женя почему-то никогда не вешает никаких занавесок. Им хорошо, четвёртый этаж, окна выходят в сквер, домов близко нет. Только купола Воскресенской церкви.»

– Покажи, покажи свои марки Николаю Кузьмичу, – подталкивает своего сына Володю Тамара Иосифовна, сестра Евгении Иосифовны. Володя застенчивый юноша лет пятнадцати, талантливый рисовальщик. Марки он стал собирать недавно, а Николай Кузьмич старый заядлый коллекционер.

В отличие от своей сестры Жени, Тамара Иосифовна ничем не походит на мать. Маленького роста, полная, она всегда, даже дома ходит на очень высоких каблуках в узких коротких юбках. Она высвечивает волосы перекисью водорода, стрижётся и делает шестимесячную электрозавивку мелкими кудряшками. Очень ярко накрашивает губы. Ничего этого ни Женя, ни Катя себе никогда не позволяли. Они старались выглядеть как можно более естественно.

«Как жаль, что Тамара разошлась с его отцом, – подумал Николай Кузьмич. – Ей, видите ли, не хотелось “унижаться”, обстирывать его, готовить еду, хозяйничать. Эмансипация! А мальчику так нужно мужское влияние. Юра, пожалуй, мог бы в какой-то степени заменить Володе отца, но у него нелады с Тамарой.»

Сели ужинать. Крахмальная скатерть. Сахар в серебряной сахарнице. Немного соевого молока, но в изящном фарфоровом сливочнике, подстать заварному чайнику. Варенье в хрустальной вазочке. Семь печенюшечек красиво разложены на тарелочке. Нарезанные тонкие кусочки хлеба, и даже несколько ломтиков сыра на специальном фаянсовом подносике.

«Вкусно, – подумал Николай Кузьмич. – Но я бы не отказался от порции какой-нибудь каши перед чаем.»

Он сделал себе бутербродик с сыром. Второй делать было неудобно.

– Берите печенье, – угощает Женя.

Он взял печеньице.

– Я слышала, что Харитон вместе со своими коллегами уезжает в Казань, – обратилась Женя к мужу.

Это означало, что эвакуируется предприятие №№. Юрий Аркадьевич ничего не ответил. Ю.Бэ (Харитона) он недолюбливал: Юлику всегда подавай взрывы. Сейчас он незаменим: новые взрывчатые вещества! Пусть Юлик их и делает. Сам Юрий Аркадьевич этим бы заниматься не стал.

– Я всё-таки не понимаю, – вдруг сказала Тамара Иосифовна, – почему начальник мобилизационного отдела сразу не отдал Юре паспорт?

Все переглянулись. Юрий Аркадьевич поблагодарил Ольгу Александровну, молча встал из-за стола и отошёл к окну. Там в темноте виднелись обветшавшие, без крестов купола церкви.

Николай Кузьмич поспешно допивал не размешанный сахар. Женя начала объяснять:

– Как ты не понимаешь. Они же никого не освобождают. Им запрещено. Никакие ходатайства не помогают. Им особенно нужен комсостав низших категорий. Это только настойчивость НН, что он сам пошёл прямо к военкому и добился…

– Но ведь начальник мобилизационного отдела отдал Юре паспорт. Значит, он мог это сделать, – перебила Тамара.

«Не слушает даже, что ей объясняют, не запоминает, не даёт себе ни малейшего труда подумать собственной головой, – промелькнуло у Юрия Аркадьевича. – Не сболтнул ли я при ней чего-нибудь лишнего? Тамара может ляпнуть, где попало. Нет, вроде ничего конкретного не говорил. А так бы хотелось поделиться и с Катей, и с Кузьмичом, какие нужные вещи мы делаем. Наш Натик Полевой ещё до войны добился, что можно передавать на расстояние изображение. Положишь руку, а в соседней комнате на экране видно, как она двигается. Теперь огромные перспективы… Это будет почище, чем телефон. Конечно, потребовались новые типы ламп. Мы сделали. Так вести работы по размагничиванию кораблей и подводных лодок, как ведут с нами Толька Александров и Курчатов, немцам не снится… А наша радиолокация! Это ведь уже реальность. Осталось только отладить кое-какие узлы оборудования. Это уже не наше дело. Уже есть приказ о создании специальной инженерной роты, которая будет заниматься локацией немецких самолётов на ленинградском фронте. А я мог загреметь под Белосток в зенитную батарею…»

«Конечно, всё, что мы делаем совершенно секретно, но НН может себе позволить говорить с военкомом, немного откровенничая. А Тамара совершенно невыносима. Она ведь одобряет и советскую власть. Говорит, что ей никогда так хорошо не жилось, как при большевиках. Как будто она что-то другое видела! Но спорить и доказывать ей что-либо совершенно бесполезно», – с раздражением думал Юрий Аркадьевич. Вслух же он сказал Николаю, который тоже встал из-за стола и начал прощаться:

– Катеринке поклон, Машку целуйте. Как-нибудь вырвусь – повидаться.

2.03. Мобилизация

С каждым днём в городе становилось всё тревожнее. Формировалось ленинградское ополчение. Герценовский институт стал районным центром – вербовочным пунктом и для народного ополчения, и для отрядов, строивших оборонительные рубежи.

Тысячи людей проходили через институтский садик с чугунной решеткой и старыми липами. Столики регистраторов стояли прямо во дворе. Было шумно и напряженно.

Однажды под вечер, когда уже отшумел и закрылся вербовочный пункт, Николай Кузьмич сидел у себя в учебной части Института. Он составлял необходимые к его докторской диссертации таблицы о заражённости рыб жаберными цистами: Война – не война, и тем более, что война! Надо привести всё в порядок. Собственно, диссертация уже готова. Материал весь собран. Экспедиций больше не потребуется. Осталось написать всего две главы. Если бы не война, защищать можно было бы уже в 1942 году.

Вдруг он увидел перед собой запыхавшуюся старушку. Жакет расстегнут, шарфик выбился наружу, беретик сполз на затылок. Пряди седых волос прилипли ко лбу. Лицо мокрое то ли от пота, то ли от слёз.

– Что вы хотели? – спросил Николай Кузьмич.

– Мне приёмную комиссию.

– Приёмная комиссия – по приёму студентов в Институт здесь была в июле, – сказал Николай Кузьмич, вспомнив, что до сих пор не снято объявление на дверях деканата. – Но вы-то что хотите?

– Про сына узнать, где он, куда вы его направили?

– Мы никого никуда не направляем. Здесь учебная часть. Студенты учатся.

– Конечно, на обучение. Он же рядовой необученный. Его по болезни не брали.

– Куда не брали?

– На фронт. А вчера пришла повестка. Его призвали добровольцем в ополчение.

– So gennante добровольцы[5 - «Так называемые» добровольцы (нем.).], машинально отметил про себя ходившую тогда горькую шутку Николай Кузьмич. А вслух произнес: «Ополчение – это не здесь. Это во дворе. Вам нужен вербовочный пункт, а у нас учебная часть института. Но вербовочный пункт уже закрылся на сегодня. Уже поздно.»

– Как это не здесь?! Мойка, 48. Он получил повестку сюда явиться. Сюда он и пошёл.

– Но у нас нет никаких списков, куда его в ополчении записали.

– Совести у вас нет! Один ничего не знает, к другому отсылает, тот тоже ничего не знает. Сын сюда пошёл. Где ж мне его искать, живой он или уже убитый?! Где ж я его найду? Я его и повидать не успела, не простились. Меня с фабрики не отпустили, по две смены теперь работаем. Я домой пришла, а его нет. Соседи сказали, как пошёл – не возвращался.

Николай Кузьмич не знал, как объяснить этой женщине, что он действительно не может ей ничем помочь.