Человек: выход за пределы (сборник)

Для нашей темы особую важность приобретают две клеточки в правой части таблицы: /1/возраст основного карьерного рывка, /2/мобильность наиболее активной части кадрового потенциала по фронту рыночных потребностей.

1. Возраст основного карьерного рывка. Для молодого человека, 18 лет своей жизни потратившего на образование, основной карьерный рывок означает, в полном соответствии со сложившейся в обществе идеологией, принадлежность к «среднему классу», причем не в отдаленном будущем, а в возрасте 30–35 лет. Это не только стремление перейти в определенную статусную категорию, но и определенный материальный достаток, средства на достойное содержание семьи и т. п.

В исследованиях интервал принятия судьбоносных индивидуальных решений (27–33 года) совпадает с окончанием первой или второй стажировки. Здесь исследователю становится ясно, имеет ли смысл его дальнейшее постепенное продвижение в науке, или же имеет смысл использовать накопленный человеческий капитал в сфере инновационного развития, консультирования и т. п. Нужно учесть, что в быстро развивающихся областях технологии на исследователей оказывается огромное давление. Исследовательский грант, как правило, на порядки меньше исследовательской субсидии, предоставляемой фирмой, надеющейся опередить конкурентов на рынке.

Как следствие этого, исследователь сталкивается с трудными решениями: если результаты одного из экспериментов в серии противоречат другим, ученый испытывает искушение игнорировать его и заявить, что все данные указывают в одном направлении. Экстремальные случаи намеренной фальсификации редки[77 - Внимание социологов и науковедов сконцентрировалось на самих особенностях корпоративной этики, которая, как это, в общем-то, было известно, является этикой лишь в очень ограниченном специальном смысле (неслучайно в специальной литературе для ее обозначения используется термин «этос»). Правила поведения в профессиональном сообществе, приверженность его ценностям, идеологии, моральным обязательствам и т. п. действуют лишь тогда и постольку, когда и поскольку человек связывает свое настоящее и особенно свою будущую карьеру с признанием исключительно в границах этого сообщества. Если индивид меняет сферу деятельности, он попадает в зону действия других правил (в данном случае – бизнес-сообщества), причем его нравственный облик, интегрированность личности, отношения с богом и мир в его душе вовсе не разрушаются. Мы чуть ли не каждый день сталкиваемся в жизни и видим в телевизоре политиков, бизнесменов, журналистов и др., некогда пришедших в это профессию из науки. Никаких особых этических реликтов исследовательского прошлого в их поведении не заметно, они, так или иначе, адаптировались к новому окружению.].

2. Мобильность наиболее активной части кадрового потенциала по фронту рыночных потребностей. Здесь мы сталкиваемся прежде всего с инновационной деятельностью. Из науки и инженерии в инновационный процесс ежегодно уходят тысячи молодых талантливых и азартных специалистов, готовых принять характерные для фронтира правила конкуренции. Значительное большинство этих молодых людей успеха не добивается, недаром инновационный бизнес основан на риске. Жесткие санкции и отторжение нарушителей научного этоса ведут к огромным кадровым издержкам – научное сообщество навсегда потеряет своих талантливых и энергичных блудных детей[78 - Мирский Э.М., Барботько Л.М., Войтов В.А. Наука и бизнес. Этос фронтира // Этос науки. М.: Academia, 2008. С. 137–151.].

Поэтому постепенно растет понимание главной задачи – предотвращение нарушений, а не борьба с нарушителями. Эта задача, по определению, имеет стратегический характер.

Направления стратегического движения

Проводимые исследования сложившейся ситуации, а также выявившаяся ограниченность практических оперативных мер по ее выправлению как со стороны научного сообщества, так и со стороны исполнительных государственных органов – все поставило вопрос о серьезном пересмотре позиций в современной постановке проблемы отношения общества к НТП. Ситуация, в которой эти отношения общество фактически делегировало органам исполнительной власти и научному сообществу, показала свою неадекватность современным условиям.

Поэтому одним из главных направлений в стратегии стало расширение общественного контроля за развитием науки и НТП в целом. В центре внимания оказались вопросы инновационного развития и технологического трансфера.

Прежде всего, предпринимаются последовательные усилия по развитию правовой базы НТП с упором на регулирование инновационных процессов. Так, в США первый закон об инновациях (так называемый закон Бэя – Доула) был принят еще в 1980 г. Затем этот закон, определяющий правовую базу современного НТП, был существенно модифицирован в 2008 г.[79 - The National Innovation Act of 2008 http://dst.gov.in/draftinnovationlaw. pdf.]

Ряд правовых шагов был предпринят и с целью обеспечить прозрачность НТП для широкого участия общества в контроле инновационной деятельности. Сегодня есть все основания говорить о социально распределенном производстве знаний, когда общество в лице отдельных локальных сообществ, социальных групп и разного рода потребительских движений рассматривается не как пассивный восприемник новых научных и технологических достижений, а как одна из сторон инновационного процесса, участвующая в формировании проблематики исследовательских и технологических проектов.

В процессе технологического трансфера вместо традиционной схемы все чаще говорится о схеме R&D&D, третьим новым обязательным звеном которой является демонстрация каждого этапа НТП обществу. Усилия законодателей[80 - Legislative Branch – Research, Development, Demonstration & Deployment (RD&D) (111th Congress) http://www.acore.org/policy/legislative-branch-research-development-demonstration-deployment-rdd-111th-congress.] идут параллельно с интенсивным обсуждением проблемы и огромным числом конкретных проектов R&D&D практически во всех развитых регионах мира[81 - Changing Urban-Rural Infrastructure Development Demonstration Project //Loan-2648 PRC: http://www.adb.org/projects/project.asp?id=42012; Research, development, demonstration, and commercial application activities // 42 USC 13541 – Sec. 13541. http://us-code.vlex.com/vid/demonstration-commercial-application-19244391.].

Одновременно развертывается серьезная работа по подготовке общества к полноценному участию в этом процессе под девизом: «Общественное доверие в науке и технологии – критическое качество для развитого общества». Первые инициативы исходили из сферы биомедицинских исследований, в рамках которой нащупываются разнообразные пути и формы того, что называют вовлеченностью общества или отдельных сообществ (public engagement, community engagement). В частности, при планировании и проведении приобретающих все более широкий размах международных многоцентровых клинических исследований быстро возрастает роль локальных сообществ. Их лидеры или представители начинают привлекаться к участию в исследованиях, получают право голоса в решении таких вопросов, как, скажем, определение целесообразности испытания данного лекарственного препарата именно в данном сообществе (что зависит от распространенности среди членов сообщества тех заболеваний, для борьбы с которыми предназначен данный препарат), параметры рекрутирования участников планируемого исследования и т. п.

Другим примером может служить серия проектов, реализуемых в рамках Европейской комиссии по теме «Нанотехнологии и общество»[82 - Understanding public debate on nanotechnologies. Options for framing public policy. A report from the European Commission Services. Ed. by Rene von Schomberg and Sarah Davies. Luxembourg: Publication office of the European Union, 2010; Public consultation on the needs for EU action related to Nanotechnologies http://ec.europa.eu/ research/consultations/snap/consultation_en.htm.]. В этих проектах не только оцениваются уровень информированности общества и позиции различных социальных групп относительно тех благ и рисков, которые несет с собой развитие нанотехнологий. Наряду с этим анализируется широкий круг инициатив по вовлечению общественности в обсуждение перспектив развития нанотехнологий, стимулированию широкого диалога между научным сообществом и общественностью, определению целесообразности этического и правового регулирования тех или иных нанотехнологических разработок и т. п. С целью максимально компетентного участия в обсуждении научно-технологических новинок формируется новый виток в развитии популяризации науки – создание новых форм научных и технологических музеев, научных фестивалей и т. п.

Другим стратегическим направлением является пересмотр системы профессиональной подготовки ученых. Целью здесь выступает десакрализация представлений о научной профессии, описание научной деятельности в современной социально-организационной реальности. Творческий характер деятельности ученых вовсе не отменяет их обязательств перед обществом, все более основательная и многогранная вплетенность науки в сложные организационные системы предполагает определенную регламентацию научной деятельности, которая должна и может быть подробно описана. Примером такого описания может служить «Европейская хартия исследователей», в кодексах которой зафиксированы отношения между исследователем, организацией и работодателем[83 - Commission Recommendation on the European Charter for Researchers and on a Code of Conduct for the Recruitment of Researchers // Brussels, 11.3.2005, C(2005) 576 final (Пер. на рус. яз. Э.М. Мирского см. http://www.courier-edu.ru//cour0504/5900.doc).].

В настоящее время успешно реализуется ряд программ подготовки исследователей, упор в которых делается на систему дистанционного обучения и консультаций. Дальше других продвинулась «Объединенная институциональная учебная инициатива» CITI, на базе которой создается мощный общедоступный ресурс «Ответственное поведение ученых» с подробнейшими методическими разработками во всех областях наук (биомедицина, социальные науки, естественные и гуманитарные науки, технические науки, науки об управлении)[84 - The CITI Program: An International Online Resource for Education in Human Subjects Protection and the Responsible Conduct of Research https://www.citiprogram.org/ rcrpage.asp.].

Таким образом, в обоих главных направлениях выбранной стратегии уже наметилось серьезное продвижение. Хочется надеяться, что люди и институты, ответственные за научную политику и управление наукой в нашей стране, поймут всю важность процессов модернизации, которые проходят во всех развитых странах[85 - Аузан А.А. Как снизить риски модернизационных проектов http://www/courier-edu.ru/cour1103/3600.htm.].

4. Гуманитарные науки: вчера, сегодня, завтра

(Выступление на Круглом столе)[86 - ыдержки из публикации: Гуманитарные науки: вчера, сегодня завтра (Материалы круглого стола) // Человек. 2015. № 2. С. 6–41.]

На мой взгляд, наука в современном обществе действительно переживает очень серьезные и глубокие изменения. Конечно, она продолжает – и в обозримом будущем продолжит – оставаться одним из базовых социальных институтов. Вообще говоря, как показывает история, с течением времени круг социальных функций, выполняемых наукой, неуклонно расширяется – к оформившимся ранее последовательно добавляются все новые.

Первой из них у нарождавшейся науки Нового времени обозначилась мировоззренческая функция: наука стала претендовать на роль верховного авторитета в решении кардинальных вопросов, касающихся устройства окружающего мира. Затем, в эпоху Просвещения, эта функция дополняется еще одной: наука начинает выступать в качестве той основы, на которой выстраивается, организуется и наполняется содержанием институт высшего, а затем и общего образования. Тем самым некоторые начатки научных знаний, соответствующего видения мира и возможных путей его познания становятся достоянием рядовых граждан. Вслед за этим, уже в XIX столетии, наука стала претендовать на роль неиссякаемого источника новых технико-технологических решений. Постепенно именно эта функция науки начинает восприниматься и обществом, и самими учеными как наиболее заметная и наиболее значимая.

Наконец, в течение последних трех-четырех десятилетий на этом фоне всемерного возрастания роли науки как движущей силы бурного технологического прогресса начинает обозначаться еще одна весьма важная тенденция: интересы исследователей и разработчиков все более фокусируются непосредственно на человеке. Эта тенденция находит живейший отклик и в сфере бизнеса, охотно инвестирующего в новые технологии воздействия на человека и взаимодействия с ним, и у широкой общественности, ждущей от этих технологий эффективного решения многообразных проблем, с которыми сталкивается рядовой гражданин, и в средствах массовой информации, и среди политиков.

Следует особо подчеркнуть, что человек, на которого воздействуют и с которым взаимодействуют эти технологии, является, во-первых, их индивидуальным и, во-вторых, массовым потребителем.

Первое обстоятельство важно постольку, поскольку вопрос использования каждого научно-технологического новшества решается в конечном счете именно на этом, индивидуальном уровне. Второе же обстоятельство – массовость – делает возможным коммерчески эффективное функционирование всего контура деятельности – от появления первоначального замысла до выхода на рынок нового технологического продукта. Принципиально важно то, что такое «технологическое обслуживание» человека является одновременно и его изучением, его познанием, причем познанием не только его актуальных свойств и характеристик, но и его возможностей, как физических, так и психических и даже духовных. Более того, сегодня мы обнаруживаем, что это обслуживание нередко оборачивается преобразованием человека, вплоть до весьма радикального. К. Леви-Строссу приписывают высказывание: «XXI век будет веком наук о человеке (в некоторых случаях употребляют оборот «веком гуманитарных наук») либо его не будет совсем». Сегодня мы вполне можем считать, что это пророчество сбылось. Впрочем, этот «поворот к человеку» порождает массу проблем, лишь немногие из которых уже обозначились более или менее четко. Во всяком случае, такой поворот далеко не всегда оказывается для человека безусловным благом.

И если в данной связи говорить о соотношении традиционной науки и науки как «большого бизнес-предприятия», я бы не доводил это различение до противопоставления. На мой взгляд, каждая из этих ипостасей науки предполагает другую, более того, остро нуждается в своем визави. «Традиционная» наука продолжает выполнять те социальные функции, в частности, в сферах мировоззрения и образования, которые обеспечивают существование и воспроизводство науки в целом (включая и ее «нетрадиционную» составляющую) как социального института. В свою очередь, «большая наука» (если воспользоваться термином Дерека Дж. де Солла Прайса; в литературе последнего времени ее чаще называют «технонаукой») выступает по отношению к традиционной как источник финансовых и иных ресурсов. В современном меркантильном обществе именно способность «большой науки» привлекать ресурсы, прежде всего финансовые, позволяет существовать науке традиционной, «малой», которой достается от силы 10 % этих ресурсов. Грубо говоря, «малая наука» сегодня фактически находится на содержании у «большой» – именно так зачастую оценивается роль науки в современном мире политическими кругами, да и общественным мнением.

Теперь – о поисках истины, добра и красоты средствами «малой науки». Вообще-то принято считать, что из этой триады только истина проходит по ведомству науки, а для поисков добра и красоты лучше приспособлены другие сферы человеческой деятельности. Оставляя в стороне красоту, я готов согласиться с тем, что искание истины не является приоритетом для «большой науки», которую больше заботит получение практически значимого и поддающегося исчислению эффекта. Если, однако, говорить о поисках добра, то здесь я бы больше полагался как раз на «большую науку», ведь разрабатываемые ею технологические решения призваны удовлетворять те или иные потребности человека, а это значит – нести ему добро. Правда, зачастую то, что замышляется и создается в качестве научно-технического добра, в своей практической реализации оказывается ближе к злу, но это уже совсем другая тема.

И наконец, еще одно соображение в связи с этим вопросом. Я не готов согласиться с тем, что «большая наука» занимается в первую очередь интеллектуальным обслуживанием правящих элит. Напротив, ее чрезвычайная эффективность обусловлена как раз ее направленностью на массового потребителя, ее, если угодно, демократизмом. Исторически сложившиеся стандарты и регулятивы научной деятельности в условиях глубоких перемен как в строении и функционировании науки, так и в особенности ее взаимоотношений с обществом, естественно, переживают сегодня основательные перемены. Приведу пример. Одна из норм традиционного научного этоса заключается в том, чтобы воздерживаться от распространения среди широкой публики спорных, недостаточно обоснованных и не получивших одобрения в научном сообществе суждений и концепций. Считалось, что до ее сведения можно доводить только проверенные знания. Однако в современной «большой науке» действуют и противоположно направленные нормы. Обычным делом является публикация не в специализированных научных изданиях, а в СМИ сообщений о новых революционных открытиях, способных принести человечеству неисчислимые блага. Такого рода практика направлена на то, чтобы в условиях жесткой конкуренции увеличить шансы на получение поддержки, прежде всего финансовой, для проведения потенциально перспективных исследований и разработок.

Вместе с тем в условиях, когда профессия ученого, исследователя становится массовой, остроконкурентной, возникают серьезные проблемы в соблюдении стандартов добросовестного проведения исследований и публикации их результатов. И научному сообществу, и структурам, вырабатывающим и осуществляющим управление наукой, приходится тратить специальные усилия для борьбы с получающими широкое распространение формами недобросовестного поведения, прежде всего – с фальсификацией и фабрикацией исследовательских данных, а также с плагиатом.

Теперь – о гибридных направлениях и феномене НБИКС-технологий. Хочу обратить внимание на то, что в аббревиатуре НБИКС по меньшей мере две составляющих – «К (когнитивное)» и «С (социальное)» отсылают к социально-гуманитарному знанию. Так что в сфере новейших технологий социально-гуманитарные науки отнюдь не являются какими-то заезжими гостями. Вообще же практика гуманитарной экспертизы отдельных исследовательских проектов, первоначально получившая развитие в сфере биомедицинских исследований (где она больше известна как этическая экспертиза), ныне становится все более распространенной и в других научно-технологических областях, особенно там, где новые технологические решения ориентированы непосредственно на человека. Сегодня существует и разрабатывается немало гуманитарных технологий, направленных на оценку риска для человека, который несет с собой тот или иной исследовательский проект, та или иная технологическая разработка. В качестве конкретного примера в этой связи можно упомянуть очередную рамочную исследовательскую программу Европейского сообщества, которая носит название «Ответственные исследования и инновации».

И еще одно, последнее замечание. На мой взгляд, особенностью современной науки и соответствующих ей технологий является их в целом «человекоразмерный» масштаб. Крупные же проекты – это в наши дни скорее исключение, чем правило. Я считаю, что предложения подобного рода крупных и сверхкрупных проектов, исходящие порой от самых высоких эшелонов власти и призванные враз вывести нашу страну в научно-технологические лидеры, не просто бесполезны, но, более того, опасны. Самые эффективные и самые революционные по своим последствиям технологии сегодня чаще всего сомасштабны отдельному человеку.

5. Точка зрения искусственного[87 - Юдин Б.Г. Точка зрения искусственного // Гуманитарные ориентиры научного познания / под ред. П.Д. Тищенко. М.: ИД «Навигатор», 2014. С. 15–29.]

В этой статье меня будут интересовать два круга вопросов. Первый – то, что относится прежде всего к моему субъективному опыту и моим личным впечатлениям. Эти вопросы я ни с кем специально не обсуждал и заранее соглашаюсь с тем, что многое будет восприниматься либо как наивное, либо как неверное, неточное, либо же как надуманное, домысленное мною. Но я и не заставляю никого соглашаться со мной, а просто рассказываю о том, что и как видел.

Второй круг включает мои соображения по поводу некоторых содержательных проблем. В какой-то момент времени мои интересы разошлись с интересами Георгия Петровича Щедровицкого, и в дальнейшем это расхождение стало весьма глубоким, так что в известном смысле моя точка зрения – это взгляд со стороны, хотя, конечно, и не совсем. Но вот произошла смена столетий, которая, как становится все более очевидно, оказалась событием далеко не только лишь календарным, а весьма значимым, и время Г.П. Щедровицкого уже стало прошедшим – в том смысле, что на него теперь можно и нужно смотреть из другого времени. И сегодня, когда я стал продумывать эту статью, меня вдруг осенило: не один лишь долг памяти, но и эволюция моих собственных интересов настоятельно побуждают меня разобраться, понять значение того, что и как было сделано и прожито им. Это представляется мне весьма существенным и с точки зрения тех сюжетов и проблем, которые я считаю особенно значимыми именно теперь.

1. «Обработка металлов давлением…»

Для начала мне придется немного рассказать о себе и о том, чем стало в моей жизни появление Георгия Петровича Щедровицкого. Сразу признаюсь, что я вовсе не любитель, да к тому же и не мастер выступать в автобиографическом жанре, но в данном случае такая экспозиция будет совершенно необходимой для последующего изложения. К тому же время, увы, течет неумолимо, и сейчас уже осталось не очень много тех, кто был свидетелем событий, о которых я собираюсь напомнить.

Я познакомился с Г.П. в начале 60-х годов, на семинаре, который тогда проходил по понедельничным вечерам в здании Института психологии на Моховой. В последующей историографии этот семинар (вкупе с сопутствовавшими ему оргмероприятиями), как известно, получил название Московского методологического кружка.

Сам я в то время был студентом МВТУ им. Баумана, так что с точки зрения получаемого мною инженерного образования был крайне далек от проблем, обсуждавшихся на семинаре. В том, что я стал интересоваться ими, решающую роль сыграл мой старший брат, Эрик Григорьевич Юдин, который был тогда одним из руководителей семинара. Он получил юридическое образование, провел какое-то время на комсомольской работе, потом стал кандидатом философских наук и после защиты диссертации получил направление в Томск, где начал преподавать философию в местном пединституте.

Но вот в конце 1956 г., после подавления советскими войсками венгерского восстания, Эрик позволил себе с неодобрением отозваться об этой акции на институтском отчетно-выборном партийном собрании. Реакция была весьма жесткой: его сначала исключили из партии (хотя в первый момент, в ходе самого собрания, избрали членом партбюро – несмотря на его собственную просьбу об отводе, поддержанную и директором института, и первым секретарем горкома партии), а потом, естественно, уволили с работы. Когда же брат в поисках справедливости отправился в Москву, то был арестован на железнодорожной станции Тайга и уже под конвоем возвращен в Томск. В марте 1957 г. Томский областной суд приговорил Эрика к десяти годам лишения свободы по обвинению в антисоветской пропаганде (ч. 1 ст. 58–10 УК РСФСР).

Хлопотами наших родителей, особенно матери, и тех, кто им помогал, удалось добиться пересмотра приговора, так что весной 1960 г. мой брат освободился и вернулся в Москву. После этого ему пришлось несколько лет отработать прессовщиком на Московском заводе резинотехнических изделий № 1, так как профессионально заниматься философией, имея за плечами судимость по политической статье, было запрещено[88 - Детали кратко описанных здесь событий можно найти в приложениях к книге: Юдин Э.Г. Методология науки. Системность. Деятельность. М., 1997.]. Тем не менее, уже тогда в свободное от работы на заводе время он стал активно участвовать в работе «семинара Щедровицкого».

Что касается меня, то к моменту возвращения брата в Москву я заканчивал школу, а потому надо было думать о дальнейшем образовании. У меня самого к этому времени сколько-нибудь сформировавшихся предпочтений, увы, не сложилось, так что фактически выбор за меня сделали родители. Они были экономистами-металлургами, далекими от гуманитарных наук, и случившееся с моим старшим братом, вполне естественно, привело их к выводу о том, что заниматься такими науками в Советском Союзе – дело довольно опасное. Столь же естественно, что против выбора родителей не мог возражать тогда и брат. Так я стал студентом вуза по специальности «машины и оборудование по обработке металлов давлением».

Однако, обжившись на семинаре, мой брат через какое-то время стал вовлекать туда и меня, обнаружив-таки у меня гуманитарные наклонности. Следует заметить, что он был для меня тогда практически непререкаемым авторитетом едва ли не по всем жизненным вопросам, так что именно под его влиянием и, более того, самым прямым воздействием я и занялся философией. При этом, однако, было решено, что мое инженерное образование будет продолжаться – одним из главных был такой резон: если, не дай бог, что-то случится, то у меня всегда останется возможность заработать на кусок хлеба в качестве инженера, а не прессовщика.

Вот так и получилось, что мое приобщение к философии происходило по двум направлениям. Во-первых, это было изучение литературы – для начала такой, как «История древней философии» В. Виндельбанда (эту книгу дал мне брат) и четырехтомная «Логика» Хр. Зигварта[89 - Оба эти автора, будучи неокантианцами, уделяли значительное внимание той проблематике, которую позже стали именовать методологической.], которую я получил от Г.П. Во-вторых, я стал регулярно посещать заседания семинара.

В некотором смысле мой опыт был далеко не уникальным – в те годы и очень часто под прямым влиянием Г.П. на стезю философии, методологии и вообще гуманитарного знания ступили довольно многие «технари» и естественники. Понятно, на первых порах я вообще мало что мог уразуметь из того, что слышал на семинаре. Тогда для меня приобщение к этому собранию имело смысл прежде всего идеологический, давая возможность соучастия в некоем движении (если воспользоваться термином, появившимся позже) инакомыслия. На семинаре, конечно, не обсуждались какие-то оппозиционные политические идеи, но само стремление мыслить самостоятельно, готовность отстаивать собственную позицию, не считаясь с авторитетами, воспринимались, по крайней мере мною, как наглядная демонстрация того самого инакомыслия. Довольно скоро я стал воспринимать и то, что можно было бы назвать культурой мысли, культурой аргументации, а вместе с тем и в высшей степени серьезное и ответственное отношение к слову – и устному, и особенно письменному. В этом плане семинар был, безусловно, первоклассной школой.

Впрочем, мои тогдашние наставники – и мой старший брат, и Г.П., видимо, исходили из того известного положения, что наилучший способ научить человека плавать – это попросту бросить его в воду. Так я был подвигнут на то, чтобы заняться методологическими проблемами самоорганизации, которая тогда осмысливалась не в контексте синергетики, как сегодня, а в качестве одного из перспективных направлений чрезвычайно популярной тогда кибернетики и только начинавшего развиваться системного движения. В скором времени мне пришлось готовить для выступления на семинаре доклад на эту тему. Сейчас мне представляется, что доклад, скорее всего, был ученическим; тем не менее, его обсуждение растянулось аж на два семинарских заседания, и это само по себе стало для меня весьма ободряющим и вдохновляющим обстоятельством. Тогда еще я не понимал того, что острота и продолжительность дискуссий на семинаре может никак не соотноситься с содержанием обсуждаемого доклада.

2. Режиссура кооперативного мышления

Моими первыми шагами, таким образом, руководили два наставника; безусловно, мой брат был в этом отношении существенно более влиятельным и значимым, чем Г.П. Видимо, во многом именно поэтому после того, как они начали отходить друг от друга, мои контакты с Г.П. тоже стали ослабевать. Непосредственное воздействие Г.П. на меня, следовательно, оказалось сравнительно непродолжительным, и только много позже я стал осознавать, насколько оно было глубоким.

Иными словами, я не могу утверждать, что был близок к нему, но я, как и многие, очень многие другие, испытал на себе влияние его личности (личности, замечу, для меня не столько обаятельной – хотя было, несомненно, и это, сколько магнетической) и его идей, причем со мной это случилось именно в то время, когда проходило мое личностное самоопределение. В чем-то я стремился следовать за ним, в чем-то – отталкиваться от него. Замечу при этом, что в слове «отталкиваться» заключено два смысла: во-первых, не соглашаться и идти в другом направлении, но, во-вторых, еще и брать в качестве точки отсчета, начала координат. Для меня в данном случае значимы оба этих смысла.

Таким образом, я не могу считать себя последователем или адептом Г.П. Щедровицкого, и это, казалось бы, дает мне основания рассматривать сделанное им с позиции внешнего наблюдателя, что предполагает в том числе и возможность достаточно критических суждений. Но это и не совсем так, поскольку многое исходящее от него либо так или иначе с ним связанное, соотнесенное, лежит во мне столь глубоко, что я попросту не способен на такое усилие рефлексии, которое позволило бы мне полностью отказаться от имманентной точки зрения.

Долгое время, и тогда, когда я посещал семинары ММК, и после этого, я стремился видеть – и проводить – различие между содержанием того, что слышу (или читаю), и формой подачи этого содержания. Я был всецело «на стороне» содержания, зачастую воспринимал форму как нечто чисто внешнее, как не более чем помеху на пути к постижению внутренней сути, то есть содержания. Основательное содержание, по моим тогдашним представлениям, так или иначе само проложит дорогу к его пониманию и должной оценке. Поэтому мне казалось странным и даже чуждым многое из того, что я видел на самом семинаре и вокруг него.

Поражало прежде всего чрезвычайно серьезное отношение Г.П. к этому «вокруг». Нетрадиционными были не только темы и проблемы, обсуждавшиеся на семинаре, но и способы их подачи. Складывалось такое впечатление, как будто на семинаре Г.П. ничто не может происходить спонтанно, не будучи опосредованным его интеллектом, логикой, его волей, наконец. Поражала при этом и удивительная, колоссальная целеустремленность Г.П., его умение весьма жестко подчинять имеющиеся средства тем целям, которых в данной ситуации, на данном этапе предстояло достичь.