Оценить:
 Рейтинг: 0

Человек: выход за пределы (сборник)

Год написания книги
2019
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
8 из 10
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Г.П. не только зафиксировал и превосходно выразил эту тенденцию смены ориентиров, но и весьма основательно участвовал в ее реализации. Вот только один пример:

«Традиционные науки, – пишет Г.П., – не дают знаний, необходимых для этой [организационно-управленческой. – Б.Ю.] деятельности; объясняется это прежде всего сложным, синтетическим, или, как говорят, комплексным характером этой деятельности и аналитическим, или “абстрактным”, характером традиционных научных дисциплин (курсив мой. – Б.Ю.)»[100 - Щедровицкий Г.П. Избранные труды. С. 92.].

Иными словами, существующие научные знания в силу своей абстрактности заведомо не подходят для решения новых задач; необходимы новые формы функционирования науки и новые способы ее подключения к тем сферам деятельности, которые становятся наиболее значимыми для жизни общества.

Вскоре после этого дается характеристика методологической работы как работы, порождающей новые средства и инструменты деятельности, а не отражающей то, что есть:

«Суть методологической работы не столько в познании, сколько в создании методик и проектов, она не только отражает, но также и в большей мере создает, творит заново…»

А дальше – еще более четко:

«И этим же определяется основная функция методологии: она обслуживает весь универсум человеческой деятельности прежде всего проектами и предписаниями. Но из этого следует также, что основные продукты методологической работы – конструкции, проекты, нормы, методические предписания и т. п. – не могут проверяться и никогда не проверяются на истинность. Они проверяются лишь на реализуемость (в последнем случае курсив мой. – Б.Ю.)»[101 - Там же. С. 95.].

В данном случае речь идет о методологии, о методологической работе, но ясно, что такая работа понималась Г.П. чрезвычайно широко. Можно даже утверждать, что она включает в себя едва ли не всю сферу гуманитарных наук, но, конечно, не аналитических, «абстрактных», а понятых особым образом:

«Научно-техническая революция… поставила сейчас, в начале 70-х годов нашего века, задачу синтеза в инженерии технических, естественных и социально-гуманитарных знаний, а вместе с тем – и этих наук. Дальнейшее развитие всех этих областей, и в первую очередь самой инженерии, без ориентации на гуманитарные науки, на мой взгляд, просто невозможно. Но синтез такого рода сегодня упирается, как мне кажется, в неадекватность самих гуманитарных знаний (курсив мой. – Б.Ю.)»[102 - Щедровицкий Г.П. Избранные труды. С. 439.].

Перед нами, по сути дела – проект создания гуманитарного знания нового типа.

Принципиально важным представляется проводимое Г.П. различение и даже противопоставление результативности и истинности; здесь он прямо апеллирует к Марксу:

«…Продукты и результаты методологической работы в своей основной массе – это не знания, проверяемые на истинность, а проекты, проектные схемы и предписания. И это неизбежный вывод, как только мы отказываемся от узкой, чисто познавательной установки, принимаем тезис К. Маркса о революционно-критическом, преобразующем характере человеческой деятельности… (курсив мой. – Б.Ю.)»[103 - Там же. С. 96.].

Конечно, сама по себе мысль о том, что в так называемых прикладных науках ценится не истинность получаемых знаний, а их эффективность, результативность, была бы не более чем банальностью. Но я хочу обратить внимание на два обстоятельства. Во-первых, Г.П. в этих рассуждениях характеризует познавательную установку с ее ориентацией на истинность не только как абстрактно-аналитическую, но и как узкую, стало быть, – ограниченную. Проблема истинности гуманитарного знания отнюдь не является простой и при традиционном его понимании как знания не столько объясняющего, сколько интерпретирующего, понимающего. Тем не менее познавательная установка с ее необходимостью так или иначе полагать объект, подлежащий пониманию и интерпретациям, пусть даже самым различным, как нечто существующее независимо от конструирующего мышления, задает ограничения, которых нет перед установкой проектно-деятельностной. Теперь же оказывается, что эта установка ограничивает возможности применения гуманитарного знания.

Во-вторых, речь у Г.П. идет – а это для того времени было совершенно новым и в силу такой новизны трудно фиксируемым – о том, что неадекватен сам традиционный процесс (или путь) получения гуманитарных или социально-гуманитарных знаний. Возможность не просто их применения, но и производства в сугубо технологической, утилитарно-функциональной перспективе представляется мне глубоким разрывом с существовавшими тогда представлениями о том, как устроено и как «работает» гуманитарное знание.

На мой взгляд, этот разрыв нашел свое выражение в идее оборачивания задач, решаемых в научном исследовании. Эту идею Г.П. формулирует в контексте анализа системной проблематики, но ведь по большому счету и эта проблематика, и методологическая работа, и организационно-деятельностные игры, и многое другое было для него лишь различными формами выражения и развития одних и тех же идей и умонастроений.

«Нам здесь важно, – писал он, – не то, оправдывают или не оправдывают существующие варианты системного подхода возлагаемые на них надежды, а другой, можно сказать, обратный аспект проблемы: те требования к системному подходу, которые выдвигает сложившаяся социокультурная ситуация, и именно эти требования мы хотим положить в основу наших рассуждений. Если установка на интеграцию и синтез разных деятельностей фиксируется как факт и если она принимается как ценность… то дальше следует обернуть задачу и обсуждать строение того продукта, который должен быть получен в системном движении… (в последнем случае курсив мой. – Б.Ю.)»[104 - Щедровицкий Г.П. Избранные труды. С. 93.].

И чуть дальше:

«Необходимо подчеркнуть, что такое оборачивание задачи создает совсем иной план и стиль анализа: он будет касаться не того, что реально создается сейчас в системном движении, а программ и проектов, выдвигаемых разными группами профессионалов, участвующих в системном движении, обоснованности этих программ и проектов и их реализуемости»[105 - Щедровицкий Г.П. Избранные труды. С. 94.].

Столь ярко описанное Г.П. оборачивание задачи и является, на мой взгляд, наиболее четким и последовательным выражением деятельностной, или проектно-конструкторско-технологической, «изменяющей мир» установки, «точки зрения искусственного», в противовес созерцательной, или объясняющей, или натуралистической установке. Иначе говоря, таким образом научное познание вписывается в новый социально-организационный контекст, в котором существенно трансформируются и его производители, и его потребители, и его эпистемологические и ценностные характеристики.

Здесь я хочу еще раз обратить внимание на то, что тогда, когда Г.П. не только высказывал, но и реализовывал эти идеи, их было относительно нетрудно осмысливать применительно к естественным и техническим наукам. Если же говорить о гуманитарном знании, то, пожалуй, единственной сферой, где в принципе можно было задумываться об основанных на гуманитарном знании технологиях, была педагогика, но и для нее, насколько я могу судить, такой технологический подход был тогда совершенно чужд.

Представляется, что сегодня социально-гуманитарное знание в нашей стране все более основательно осваивает те маршруты, которые прокладывал для него Г.П. Я имею в виду то, что наиболее востребованными становятся именно технологические возможности этого знания. Это хорошо показано, в частности, в недавней статье науковеда А.В. Юревича «Звездный час гуманитариев: социо-гуманитарная наука в современной России»[106 - См.: Вопросы философии. 2003. № 12. С. 113–125.]

Сегодня мы постоянно слышим сетования по поводу тяжелого, если не безнадежного, состояния отечественной науки в целом, а особенно науки гуманитарной. Но вот на этом фоне обнаруживается, что по целому ряду выделяемых А.В. Юревичем симптомов можно зафиксировать возрождение социогуманитарной науки в современной России. Среди этих симптомов автор указывает такие чуткие индикаторы, как, например, возрастание общей численности специалистов и количества научных центров; наиболее высокая стоимость платного обучения и вместе с тем высокий спрос на него; постоянный интерес и внимание СМИ к проблематике социогуманитарного знания.

Это значит, что востребованность социогуманитарного знания является следствием приоритетов, запросов и потребностей, складывающихся в обществе, в его сознании, а не какой-то осмысленной политики властей. В пользу такого вывода говорит следующее обстоятельство. При сопоставлении различных «секторов» отечественной социогуманитарной науки: академического, вузовского, отраслевого и «независимого», по таким параметрам, «как уровень доходов их представителей, общественный интерес, благополучие исследовательских центров, достаточно отчетливо обнаруживается, что в наилучшем положении оказалась «независимая» наука, а в худшем – отраслевая и академическая»[107 - Юревич А.В. Звездный час гуманитариев… С. 123–124.]. К сказанному Юревичем можно добавить, что и те, кто занят в академической и отраслевой гуманитарной науке, все более склонны ориентироваться не столько на мизерное бюджетное финансирование, сколько на поиск возможностей, возникающих в сфере технологических приложений. Между прочим, становление и развитие деятельностных игр как организованной формы применения социогуманитарного знания можно интерпретировать как важный шаг на пути создания – в тех условиях, когда об этом трудно было даже помыслить, – независимых структур в этой области науки.

Таким образом, сегодня мы являемся свидетелями того, как находит свое воплощение многое из того, что в годы активного творчества Г.П. могло видеться лишь как более или менее отдаленная перспектива и вместе с тем чему его творчество весьма способствовало. Социально-гуманитарное знание все чаще выступает в технологических формах, будучи направленным не столько на объяснение, сколько на изменение реальности. Деятельностная установка существенно потеснила натуралистическую.

Сегодня, в начале XXI столетия, оформляется новый тип взаимоотношений и взаимодействия науки и технологии, который получил название technoscience – технонаука. Наиболее очевидный признак технонауки – это существенно более глубокая, чем прежде, встроенность научного познания в деятельность по созданию и продвижению новых технологий.

В целом же создание технологий выступает в качестве лишь одной из промежуточных стадий функционирования объемлющего контура, в который входит еще несколько составляющих элементов. Так, особой сферой деятельности внутри этого контура становится доведение вновь созданной технологии до потребителя. Скажем, по некоторым оценкам, при производстве нового лекарственного препарата собственно его создание отнимает примерно десятую часть всех финансовых затрат, а все остальные расходы ложатся на продвижение препарата до стадии рыночного продукта. Разумеется, деятельность по продвижению новой технологии тоже строится сегодня на технологической основе, причем на этих стадиях основную роль играют именно социально-гуманитарные технологии. А это значит, что разработка некоторого продукта – в данном случае лекарственного препарата – в рамках технонауки есть не более чем часть технологического процесса и что, стало быть, технонаука имеет дело прежде всего не с объектами как таковыми, а с обширными контурами, включающими помимо этих объектов также совместную, согласованную деятельность самых разных людей и социальных структур.

Конечно же, каждый технонаучный контур включает и те структуры, которые обеспечивают его финансовыми ресурсами, а по сути дела порождают его. Но есть и еще одна сторона, благодаря которой контур и обретает смысл – это потребитель тех продуктов, а точнее технологий, которые производит технонаука. Важно при этом, что продукты технонауки в подавляющем большинстве случаев ориентированы на массового, даже самого массового потребителя – на индивидуального человека. Благодаря этому технонаука получает самый широкий рынок. А поскольку в контур включены и весьма эффективные технологии воздействия на потребителя, такие как агрессивная реклама, то рынок этот является и в высшей степени динамичным. Обеспечивая постоянное изменение и расширение потребностей, эти технологии создают не только спрос на непрерывный поток технонаучных инноваций, но и безмерные ожидания научно-технических решений многих, если не всех, человеческих проблем.

Пришествие технонауки свидетельствует о том, что современный человек все более глубоко погружается в мир искусственного.

И здесь особенно существенно то, что новые технологии все в большей мере ориентированы непосредственно на человека. Такого не было еще лет 20–30 назад, когда обсуждалось главным образом опосредованное воздействие научно-технического прогресса на человека: технологически изменяя мир вокруг себя, человек тем самым преобразует не только этот мир, но и самого себя. Но современные технологии – это все чаще технологии воздействия на то, что непосредственно окружает человека, и, более того, прямого воздействия на человека.

Ф. Фукуяма говорит об этих технологиях как о технологиях свободы[108 - See: Fukuyama F. Our Posthuman Future: Consequences of the Biotechnology Revolution. N.Y., 2002. P. 15.], имея при этом в виду то, что они неизмеримо расширяют возможности человека, а стало быть, укрепляют позиции либеральной демократии. Но и у этого процесса расширения возможностей есть оборотная сторона, которая ныне вызывает все большую озабоченность. Коль скоро направленное изменение человека становится осознанной целью технологических воздействий, возникают вопросы о том, как далеко можно и нужно идти по этому пути.

Инструментальный идеал здесь уже сформулирован. Это – понятие designer baby, т. е. ребенка, созданного в соответствии с предварительно составленным проектом. Безусловно, на пути технической реализации этого идеала существует масса препятствий. Однако сам он сегодня не представляется принципиально недостижимым вымыслом фантастов.

Некоторые существенные шаги на этом пути уже проделаны или делаются. Я имею в виду технологии, позволяющие проводить диагностику тех или иных черт будущего ребенка. Уже сегодня результаты такой диагностики используются для выбора пола (а значит, селективного аборта плодов нежеланного пола) значительно чаще, чем для того, чтобы выявить плоды с серьезными генетическими аномалиями. Существуют и достаточно простые технологии выбора – скажем, при искусственном оплодотворении – некоторых признаков будущего ребенка. Но все это – лишь первые приступы к полномасштабному дизайну ребенка.

Когда говорят о дизайне ребенка, имеется в виду не только то, что некоторые его черты, но и сам ребенок как таковой воспринимается в подобных ситуациях как произведенный, как «созданный» родителями. Причем речь идет о «созданности» не просто в генетическом или социально-психологическом, но и в собственно технологическом смысле. Другими словами, ребенок (а стало быть, и человек) в таких случаях понимается как некое достаточно произвольно проектируемое, конструируемое и даже реконструируемое существо, порождаемое не столько природой, сколько осуществлением человеческого замысла.

Перспективы применения биотехнологий к человеку как в этом, так и во многих других направлениях только начинают осознаваться и осваиваться. Важно то, что задачи улучшения человека стали восприниматься сегодня именно в такой, т. е. технологической, плоскости. И в отличие от евгеники первой половины ХХ в., которая ставила задачи улучшения всего рода человеческого или же отдельной расы или нации, сегодняшние проекты ориентированы на запросы индивидуального (хотя, конечно, и массового) потребителя. И, повторю, существуют достаточно эффективные технологии, позволяющие производить такого потребителя.

Принято считать, что источник технологий изменения и улучшения человека – это биомедицинские науки. Тот же Ф. Фукуяма, к примеру, с пренебрежением отзывается о технологиях прошлого, которые использовали социальные и психологические методы воздействия на человека: «Если, – замечает он, – оглянуться на средства, которые использовали социальные инженеры и планировщики утопий прошлого столетия, они представляются невероятно грубыми и ненаучными. Агитпроп, трудовые лагеря, перевоспитание, фрейдизм, выработка рефлексов в раннем детстве, бихевиоризм – все это было похоже на то, как если бы квадратный стержень природы человека пытались загонять в круглое отверстие социального планирования. Ни один из этих методов не опирался на знание нейронной структуры или биохимической основы мозга; ни у кого не было понимания генетических источников поведения, а если и было, то его нельзя было применить для воздействия на них»[109 - See: Fukuyama F. Op. cit.].

Мне же представляется, что ХХ век многократно демонстрировал высочайшую эффективность технологий индоктринации, а уж современные методы психологического воздействия, формирования стереотипов восприятия и поведения достигают порой редкостной изощренности. Между прочим, то, что общественное мнение сегодня оказывается столь падким на посулы, исходящие от пропагандистов биотехнологий, тоже можно в определенной мере рассматривать в качестве результата такой социально-психологической обработки. И хотелось бы заметить, что для нашей культуры, видимо, более характерен подход, акцентирующий влияние среды и воспитания в формировании личности, в то время как, скажем, американской культуре более свойственно ставить на первый план влияние биологии, генов. А значит, наша почва более благоприятствует социально-гуманитарным технологиям улучшения человека.

Важно то, что в обоих случаях – и при биологическом, и при социально-гуманитарном подходе – сам человек рассматривается, во-первых, как материал для технологических манипуляций и, во-вторых, как материал чрезвычайно пластичный. Замысел изменения мира, таким образом, фокусируется на задачах улучшения человека.

Но здесь-то и встает, уже на фоне реалий XXI столетия, вопрос о соотношении естественного и искусственного. Не случайно в дискуссиях по поводу улучшения человека ключевое место заняла проблема, которая совсем недавно представлялась совершеннейшим архаизмом – проблема природы человека.

Действительно, с точки зрения искусственного человек – всего лишь социальная конструкция:

«Для того чтобы строить эффективную систему образования, приспособленную к потребностям общества, нужно отчетливо представлять себе необходимый “продукт” ее, нужно хорошо знать, каким должен быть обученный и воспитанный индивид. Иначе это можно сказать так: чтобы построить “хорошую” систему обучения и воспитания, мы должны прежде всего задать конкретную “модель” человека будущего общества. Нужно выяснить, какие деятельности он должен будет осуществлять в этом обществе и в каких отношениях он должен будет находиться к другим людям и обществу. Здесь речь идет… о собственно “педагогическом” проектировании человека»[110 - Щедровицкий Г.П. Избранные труды. С. 344.].

А если человек – не более чем социальная конструкция, то он и должен быть подчинен нормам и т. п., диктуемым закономерностями деятельности. Я, конечно, утрирую, но ведь и в самом деле точка зрения искусственного, деятельностный подход не содержат в себе каких-либо ограничений на такое отношение к человеку, которое позволяет ставить задачи его улучшения; более того, такое отношение вполне вписывается в установку на изменение мира. Тогда и натуралистическая установка, и ориентация на истинность, и попытка определить рамки дозволенного в технологиях воздействия на человека – все это будет трактоваться как издержки недостаточно методологически проработанной позиции.

И напротив, если мы попытаемся задаться вопросами о том, во имя каких целей мы собираемся изменять мир и улучшать человека, каков смысл нашей преобразующей деятельности – смысл, не предписываемый исторической необходимостью, а тот, который мы должны искать сами, на свой страх и риск, – то нам неизбежно придется искать точку опоры в чем-либо находящемся вне самой этой деятельности. Об этом говорил и писал мой старший брат – Эрик Григорьевич Юдин:

«…Из того, например, факта, что человек становится личностью только в деятельности и через деятельность, еще не следует, что понятие деятельности непосредственно объясняет нам все проявления личности… Вывод подобного рода напрашивается и из того простого соображения, что личность есть не только продукт, но и условие деятельности, а это значит, что по крайней мере в известном смысле мы должны и саму деятельность объяснить через личность. Если же от этого отказаться, то мы вместо деятельности получаем Деятельность, при которой личность выступает на правах чисто функционального и, следовательно, в каждом конкретном случае необязательного придатка»[111 - Юдин Э.Г. Методология науки. Системность. Деятельность. С. 276–277.].

Меня отнюдь не привлекает та трактовка природы человека, которую дает, скажем, Ф. Фукуяма. Я не уверен и в том, что вообще обращение к понятию природы человека позволит решить те этические и ценностные проблемы, которые встают в связи с наступлением технологий улучшения и проектирования человека. Но я считаю необходимыми обсуждение этих проблем и поиски тех оснований, на которые можно будет опираться в мире современных и будущих технологий.

Мне представляется, что сделанное и не сделанное Георгием Петровичем Щедровицким чрезвычайно актуально для понимания нынешней ситуации и продумывания путей в будущее.

Раздел II

Философия технонауки

6. Наука в обществе знаний[112 - Юдин Б.Г. Наука в обществе знаний // Вопросы философии. 2010. № 8. С. 45–57.]

Едва ли есть необходимость специально доказывать, что в экономике знаний, в обществе знаний наука играет ключевую роль. Очевидно, что именно наука порождает те высокие технологии, все более широкое распространение которых и является в наши дни основным фактором экономического роста в развитых странах, что именно создание и применение новых научных знаний составляет modus vivendi общества знаний.

В частности, в докладе ЮНЕСКО «На пути к обществам знаний» отмечается: «Можно ли представить себе общества знания, где наука и технологии не обладали бы необходимым приоритетом?.. По-видимому, научное поле призвано стать одной из основных лабораторий, в которых будут создаваться общества знания. И наоборот, расцвет обществ знания способствует преобразованию действующих лиц и мест, где развивается наука. С появлением экономики знания в области научной деятельности все большее место занимает рынок. Такое развитие предъявляет новые требования основным действующим лицам обществ знания, независимо от того, к научным, политическим или экономическим кругам они принадлежат: ведь именно на них будет возложена задача по созданию систем НИОКР, обеспечивающих бурный и долгосрочный рост на стыке науки, экономики и политики»[113 - К обществам знания. Всемирный доклад ЮНЕСКО. Париж, 2005. http://unes-doc.unesco.org/images/0014/001418/141843r.pdf.].
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
8 из 10