Избранные труды

Одной из специфических особенностей причинности в сфере социальной жизни является то, что в процессе детерминации поступка участвует и сама личность действующего субъекта. Не раскрывая физиологического механизма этого процесса, можно в целом утверждать, что внешние воздействия и внутренние импульсы опосредствуются общественным содержанием личности и эффект всякого воздействия на человека – это эффект взаимодействия человека как субъекта с внешним миром.[238 - См., например: С. Л. Рубинштейн. Бытие и сознание. М., 1957, с. 284.] Действие зависит от субъекта: человек поступает так, как ему кажется выгодным или должным, полезным или правильным.

При одних и тех же обстоятельствах разные люди поступают no-разному в зависимости прежде всего от своей жизненной ориентации, нравственных принципов, убеждений, навыков, знаний и т. п., а также психофизиологических особенностей. Указанные социальные качества личности в свою очередь детерминированы, сформировались в процессе жизнедеятельности личности, воспитания в широком смысле слова, ибо человек не имеет наследственных моделей социального поведения.[239 - См. об этом: Н. Ф. Добрынин. О применении принципа детерминизма в психологии («Ученые записки Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина», 1964, № 239, с. 8–9) и др.] К тому же все особенности сознания и нравственного облика конкретного человека имеют под собой физиологическую основу в виде наличных систем условных связей.[240 - См.: «Философские вопросы физиологии высшей нервной деятельности и психологии». М., 1963, с. 476, 536, 544, 604, 649.]

Инициативность, избирательность в поведении, свойственные человеку, задержка, замедленность реакции как специфическая черта причинности в человеческом поведении[241 - См.: В. Н. Кудрявцев. Причинность в криминологии. М., 1968, с. 125–132.] ни в коей мере не исключают его из условий объективной причинной зависимости. «Все на первый взгляд кажущееся в поведении человека беспричинным, спонтанным, независимым от конкретно данных условий может быть понято как проявление когда-то образовавшихся и закрепившихся жизненных впечатлений или опыта».[242 - А. Г. Ковалев. Психология личности. Л., 1963, с. 213. Еще Энгельс подчеркивал, что «идеальные силы» человеческого поведения – это в конечном счете воздействия внешнего мира на человека, запечатленные, отраженные в его голове в виде чувств, мыслей, побуждений, проявлений воли (см.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, с. 290).]

Преступление – необходимое следствие соответствующего детерминирующего комплекса. Изложенная марксистско-ленинская детерминистическая концепция поведения позволяет сделать очень важный, на наш взгляд, для криминологии вывод: если конкретный субъект поступает определенным образом, то в данный момент, при наличии именно этих обстоятельств, характеризующих окружающую среду и все внутренние детерминанты, поведение, в том числе и преступное, является необходимым следствием указанного, очень сложного детерминирующего взаимодействия (внешние воздействия, опосредствованные внутренним содержанием личности).[243 - См.: М. Д. Шаргородский. Детерминизм и ответственность («Правоведение», 1968, № 1, с. 43–45); А. И. Сантало. Уголовная ответственность и «свобода воли» («Вестник Ленинградского университета», № 5, вып. 1, 1968, с. 122).] В. И. Ленин подчеркивал, что идея детерминизма устанавливает необходимость человеческих поступков.[244 - См.: В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, с. 159.]

В итоге в каждой объективной ситуаций конкретный человек поступает определенным образом. И если представить, моделируя человеческое поведение, что абсолютно тот же человек, т. е. с теми же социальными и психофизическими особенностями, вновь попал бы в абсолютно идентичную объективную ситуацию, то следствием было бы точно такое же его поведение. Личность находится в беспрестанном развитии, но в каждый момент, она характеризуется соответствующим комплексом качеств и состояний и находится в определенных условиях, которые участвуют в детерминации поведения. Другое дело, что каждая личность своеобразна, не похожа на другую, по-своему уникальна, неповторима и что одинаковых объективных ситуаций во времени также быть не может.

Отрицание этих положений о поведении человека как необходимом следствии комплекса детерминирующих факторов неизбежно должно привести к признанию произвольности поведения, индетерминизму. Нужно, конечно, иметь в виду, в реальной действительности в принципе имелась объективная возможность и противоположного, в частности непреступного поведения, ибо совершение данным лицом преступления – не рок, не изначальная предопределенность, не необходимость как закономерность развития этого субъекта. Но в данной ситуации реализуется лишь определенная возможность, так как для превращения в действительность противоположной возможности требовались иные детерминирующие поведение факторы или внешнего, или внутреннего порядка. При существующих же детерминантах совершение преступления так же необходимо, как необходимо всякое следствие, порожденное определенной причиной при определенных условиях.[245 - «Связь причины и следствия, реализующаяся при данных условиях, является строго необходимой: если есть причина и налицо соответствующие условия, то следствие возникает неизбежно и является таким, каким оно порождается данной причиной при тех же условиях во всех других случаях» («Философская энциклопедия», т. 4. М., 1967, с. 371).]

Мы особо подчеркиваем ошибочность, недопустимость с позиций диалектического материализма отождествлять необходимость как внутреннюю закономерность развития того или иного объекта, тела, явления в целом с необходимостью как следствием действия определенной причины, результатом пересечения нескольких причинных цепей, сочетания определенных причин и условий.[246 - См. об этом: И. С. Нарский. Истолкование категории «случайность» («Философские науки», 1970, № 1, с. 48).] Указанная необходимость может являться в то же время случайностью по отношению к общей закономерности того или иного явления. Диалектика несовместима с метафизическим противопоставлением необходимости и случайности. В. И. Ленин подчеркивал что различие между необходимым и случайным носит относительный характер.[247 - См.: В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, с. 168.] Нет явлений или необходимых, или случайных. Каждое явление в одно и то же время, но в разных отношениях, в связи с разными детерминирующими факторами будет и необходимым и случайным.[248 - См.: М. А. Парнюк. Детерминизм диалектического материализма. Киев, 1967, с. 137–179.] То или иное событие по отношению к внутренней существенной необходимости (закономерности) развития объекта может быть случайным, внешним. Однако по отношению к полной совокупности детерминирующих факторов, оно также оказывается необходимым. В непонимании диалектики соотношения необходимости и случайности и состояла главная ошибка метафизики в данном вопросе.[249 - См.: Ф. Энгельс. Диалектика природы. М., 1948, с. 174–176.] Так, совершение преступления конкретным лицом не предопределено изначально как неизбежность, является случайным по отношению к закономерностям, детерминирующим существование и развитие преступности в целом и отдельной личности. Однако оно является необходимым следствием целого ряда конкретных причинно-следственных отношений и иных детерминирующих факторов.

Весьма спорные, на наш взгляд, положения применительно к данному вопросу высказаны в работе В. Н. Кудрявцева «Причинность в криминологии». Поставив вопрос, определяют ли причины преступления с неизбежностью его совершение или здесь есть место случайности, автор в ходе дальнейшего рассуждения пришел к выводу лишь о статистическом характере связи между причинами и следствиями в человеческом поведении и относительной самостоятельности человеческих поступков. Определенное сочетание детерминирующих факторов лишь статистически, в массе явлений порождает преступление. Отдельный же человек может и не совершать при этом преступления.[250 - См.: В. Н. Кудрявцев, цит. соч., с. 114–125.]

Прежде всего неправильна уже сама по себе постановка вопроса, необходимым или случайным является совершение конкретного преступления, или одно и то же явление в разных отношениях, по отношению к разным детерминирующим факторам является и необходимым, и случайным. Далее. Что значит «относительная» самостоятельность человеческих поступков? Ведь тогда же следует указать, от чего же поступок человека зависит (несамостоятелен) и от чего он не зависит (самостоятелен). По существу здесь у автора налицо возвращение к идее произвольности человеческого поведения, хотя и в рамках статистической закономерности. Представляется, что эти положения В. Н. Кудрявцева связаны с неточным пониманием соотношения необходимости и случайности и природы статистической детерминации. Статистическая закономерность – это закономерность развития совокупности однородных в каком-либо отношении вещей, явлений. Но будучи в определенном отношении членом совокупности, данная вещь не перестает быть отдельным, самостоятельным в других отношениях.

Статистическая детерминация представляет собой лишь один из видов отношений детерминации, заключающийся в том, что одно состояние совокупности вещей детерминирует другое состояние совокупности же вещей, явлений, причем детерминирует его необходимо. Статистические законы – это законы распределения массовых событий или явлений и именно это распределение выступает в них как необходимость а наступление отдельного явления из этой совокупности детерминируется статистической закономерностью лишь с вероятностью.

Однако статистические законы нельзя ни отождествлять, ни противопоставлять причинности. Они участвуют и в детерминации состояния совокупности явлений (с необходимостью), и в детерминации отдельного явления (с вероятностью), но это не причинная, генетическая детерминация. Статистическая детерминация отдельного явления, события дополняется причинной детерминацией, поэтому признание действия статистической закономерности не исключает действия, а следовательно, и возможности установления конкретных причин того или иного явления, входящего в статистическую совокупность. А отсюда и другой вывод: статистическая закономерность как закономерность развития совокупности вещей, определяющая лишь вероятность наступления отдельного события, вовсе не исключает необходимого характера развития каждого члена этой совокупности и необходимости наступившего события. Просто каждый раз оценка дается по отношению к разным детерминирующим факторам. «Случайность поведения индивида по отношению к коллективу, в который он входит, – пишет Б. М. Кедров, – отнюдь не означает беспричинность, незакономерность поведения индивида. Движение отдельной молекулы газа или бросание монеты сами по себе являются строго детерминированными, причинно обусловленными: для молекулы – начальным ее состоянием и последующими соударениями с другими молекулами и со стенками сосуда, заключающего данный газ; для монеты – характером сообщенного ей толчка при подбрасывании, влиянием окружающего ее воздуха, характером поверхности, на которую она падает, и т. д. Но если мы отвлекаемся от всех этих и подобных обстоятельств и рассматриваем данный индивид с точки зрения всего коллектива с его закономерностями как целого, то в такой связи поведение (движение) индивида выступает по отношению к коллективу как случайное, а закономерность коллектива по отношению к нему – как необходимое».[251 - Б. М. Кедров. О детерминизме («Философские науки», 1968. № 1, с. 43).]

Таким образом, каждый человек находится под детерминирующим воздействием и статистической закономерности, поскольку он в определенных отношениях принадлежит к той или иной совокупности, коллективу, и одновременно – конкретных объективных и субъективных детерминант. Статистическая закономерность детерминирует как бы определенные границы его поведения, и по отношению к этой закономерности поведение может быть различным, является вероятностным, случайным; по отношению же к конкретным детерминирующим обстоятельствам его поведение будет определенным, необходимым. Уникальность, неповторимость каждой личности, сложность, изменчивость и разнопорядковость внешних и внутренних детерминирующих факторов не исключают того, что личность в определенный момент поступает определенным образом.

Данное положение вовсе не ведет к фатализму. Выбор человеком соответствующего варианта поведения детерминирован особенностями его личности. Ленинское положение, что идея детерминизма «не уничтожает ни разума, ни совести человека, ни оценки его действий»,[252 - В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, с. 159.] как раз и означает, что при одних и тех же обстоятельствах люди поступают в зависимости прежде всего от своих нравственных установок. Последние же не предопределены, не свойственны им изначально, а развиваются в течение всей жизнедеятельности субъекта в результате воздействия окружающей среды и самовоспитания. Тем самым марксистский детерминизм преодолевает фатализм как изначальную предопределенность поступков человека.

Поведение человека не «относительно самостоятельно» и не «относительно свободно», а свободно в марксистском значении этого понятия. Человек как мыслящее существо способен оценивать значение своих действий и фактические обстоятельства, в которых он находится, и сознательно выбирать на основе своих потребностей, взглядов и установок определенное поведение из всех возможностей, имеющихся в конкретной обстановке. Свободное поведение – это поведение в соответствии со своей направленностью, со своими установками и желаниями. Поведение человека свободно, потому что это – его поведение, выражение его внутренней сущности, его прошлого опыта, совершаемое им сознательно, «со знанием дела». Свобода воли, как ее понимает материалистическая диалектика, заключается не в свободе от причинности, а в возможности человека самому определить линию своего поведения, отвергнув все решения, не совместимые с ней.[253 - См., например: С. Л. Рубинштейн, цит. соч., с. 281; Г. Смирнов. Свобода и ответственность личности («Коммунист», 1966, № 14, с. 60).]

Детерминизм и прогнозирование индивидуального преступного поведения. Детерминистическая концепция рассматривает каждый, в том числе преступный, акт поведения человека как необходимое следствие определенного детерминирующего комплекса, решающую роль в котором играют направленность личности, ее нравственные особенности. Исходя из этого, ее сторонники обосновывают принципиальную возможность прогнозировать индивидуальное поведение, т. е. делать вывод, как вероятнее всего поступит конкретный человек при определенных обстоятельствах. Умение предсказать будущую действительность – важнейшая сторона марксистско-ленинской теории. Этот прогноз основывается на анализе действительности, анализе тех разнообразных возможностей, которые коренятся в этой действительности.

Разумеется, прогнозирование индивидуального поведения – дело весьма непростое: здесь легко допустить ошибки в силу своеобразия человеческой природы и несовершенства существующих методов и критериев прогнозирования. Но нет оснований утверждать, будто принципиально невозможно прогнозировать поведение человека.

В. И. Ленин обращал внимание исследователей на то, что «действительно важный теоретико-познавательный вопрос, разделяющий философские направления, состоит не в том, какой степени точности достигли наши описания причинных связей и могут ли эти описания быть выражены в точной математической формуле, – а в том, является ли источником нашего познания этих связей объективная закономерность природы, или свойства нашего ума, присущая ему способность познавать известные априорные истины и т. п.».[254 - В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, с. 164.] Существующие практические трудности прогнозирования и допускаемые в связи с этим даже весьма серьезные ошибки при прогнозе поведения того или иного человека вовсе не исключают объективного характера закономерностей, детерминирующих факторов, обусловливающих определенное поведение этого человека. А следовательно, эти закономерности и детерминирующие факторы в принципе можно познать, что и обосновывает возможность предсказания поведения субъекта. Разумеется, говоря о прогнозировании, мы имеем в виду предсказание не вообще всех актов жизнедеятельности того или иного человека, а прежде всего такого поведения, которое глубоко затрагивает интересы общества и субъекта, в результате чего последний в большинстве случаев руководствуется в выборе поведения не случайными факторами, а принципиальными жизненными позициями, личностными особенностями, взглядами, идеалами, установками.

В. С. Мерлин пишет, что «психологические свойства личности – это то, чем может оказаться человек при определенных внешних условиях», и что «поэтому психологическая характеристика личности является вместе с тем предсказанием, как может вести себя человек при данных (определенных) обстоятельствах».[255 - В. С. Мерлин. Очерк психологии личности. Пермь, 1959, с. 13.] Очевидно, что в интересующей нас области аналогичное значение имеет криминологическая характеристика личности, или иначе, характеристика общественной опасности личности. Диалектико-материалистическая концепция поведения, позволяя отвергнуть теорию опасного состояния личности, имеющую своей философской основой вульгарный материализм или механицизм, дает возможность для научного обоснования понятия общественной опасности преступника. Для механистов практически не существует отличия возможности от действительности: то, что возможно, со временем обязательно станет действительностью. Поэтому установление некоторых отрицательных социальных качеств у личности рассматривается ими как доказательство наличия потенциального преступника, к которому следует применить превентивные репрессивные меры безопасности.

Криминолог-марксист на основе детерминистической концепции также признает существование объективной возможности совершения преступления тем или иным субъектом, которая имеет свое основание в отрицательных социальных качествах личности. Однако это не неизбежность, а именно возможность, которая станет действительностью только при определенных условиях, а может и вообще действительностью не стать. Вместе с тем с существованием таких реальных возможностей следует считаться, эти возможности можно и нужно изучать, познавать. Изучив внутренние детерминанты социального поведения данной личности, ее ценностную ориентацию, идеалы, навыки и т. д., психофизические особенности, можно делать вывод о степени развитости возможности (вероятности) совершения преступления, прогнозировать характер, сущность поведения при определенных ситуациях (разумеется, предсказать особенности, детали поведения практически невозможно).

Конечно, и такое предсказание никогда не будет абсолютным, ибо детерминация человеческого поведения носит совершенно иной, несравненно более сложный характер, нежели это имеет место в случае какого-либо механического процесса. Трудности прогнозирования определяются еще и тем, что кроме основных, ведущих социальных детерминант, которые можно учесть и включить в прогноз, на поведении человека может сказаться множество других, случайных, текущих, подчас глубоко индивидуальных факторов. В прогноз включается только лишь модель человека, и как бы разнообразны ни были характеристики этой модели, они всегда будут носить групповой, обобщающий характер, естественно, не учитывающий абсолютно всех индивидуальных особенностей личности. К тому же и сам человек не остается неизменным, а находится в беспрестанном развитии, да и внешняя ситуация никогда не бывает абсолютно идентичной, и в нашем прогнозе мы можем смоделировать только обобщающую, типовую ситуацию. Поэтому предсказывание поведения человека всегда в большей или меньшей степени носит вероятностный характер.

В. Н. Кудрявцев правильно считает, что прогноз индивидуального поведения возможен главным образом в плане использования статистических закономерностей,[256 - См.: В. Н. Кудрявцев, цит. соч., с. 161–170.] проявляющихся как необходимость лишь в массе явлений, а наступление каждого отдельного явления из этой массы предопределяющих лишь с вероятностью. Такой вероятностный, статистический прогноз вполне отвечает принципам советского уголовного права и нуждам борьбы с преступностью, ибо он не служит основанием применения уголовной репрессии, каковым является совершение преступления, а может быть использован лишь при определении вида и меры ответственности (учет степени общественной опасности преступника) и при проведении некоторых мероприятий профилактического характера.

Вопросы личности преступника в первом советском Уголовном кодексе[257 - Статья опубликована: Вопросы совершенствования предварительного следствия (Сборник статей). Вып. 2 / Отв. ред. А. А. Любавин. Л., 1974.]

Создание Уголовного кодекса РСФСР 1922 г., сформулировавшего основные положения и принципы социалистического уголовного права, явилось закономерным этапом в развитии советского уголовного законодательства. Переход к мирному социалистическому строительству, необходимость дальнейшего укрепления революционной законности требовали кодификации законодательства.

В. И. Ленин придавал огромное значение единой советской законности. Об этом свидетельствует его известное письмо из Политбюро ЦК партии «О “двойном” подчинении и законности», датированное 20 мая 1922 г. Внимательно следил он и за разработкой проекта уголовного кодекса, давая подчас прямые указания относительно формулировок отдельных статей.[258 - См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 15, с. 197–201, 189–191.]

Первый Уголовный кодекс РСФСР важен для нас не только как памятник истории советского уголовного права. Большинство идей и принципов, заложенных в нем, выдержали испытание временем, получив свое дальнейшее развитие в последующих уголовно-правовых актах, в том числе и в действующем законодательстве. Ретроспективный анализ законодательства позволяет установить, какие положения, связанные с проблемой личности преступника, являются принципиальными, коренными, закономерными для социалистического уголовного права, а что было вызвано особенностями конкретного исторического периода.

Перед составителями кодекса стояла исключительно трудная задача создать первый в мире кодекс социалистического уголовного права, основанный на принципах, в корне отличных от буржуазных. Создание такого кодекса осложнялось тем, что какого-либо образца перед советским законодателем не было, а основы советской науки уголовного права еще только закладывались.

Целью настоящей статьи является анализ некоторых положений УК РСФСР 1922 г., связанных с проблемой влияния личности преступника на уголовную ответственность и наказание. Позиция законодателя в этом вопросе зависит от того, как понимается уголовная ответственность и какие цели ставятся перед наказанием, что в свою очередь определяется решением проблемы причинности в поведении человека вообще, и в преступном поведении в частности.

В. Гольдинер, анализируя положения Общей части Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. о преступлении, преступнике, наказании, основаниях и целях его применения, писал, что в их основу были положены идеи социологической школы права и защиты общества от социально опасной личности, и только в силу определенных конкретно-исторических условий кодекс занял компромиссную позицию между учениями классической и социологической школ.[259 - См.: Гольдинер В. Объективизм и субъективизм в советском уголовном праве. – «Вестник советской юстиции». 1926, № 14–15, с. 566–567. Положение, что в УК РСФСР 1922 г. нашли выражение идеи буржуазной социологической школы уголовного права, в частности, теория опасного состояния личности, высказывалось и в работах некоторых других авторов. См., например: Полянский Н. Уголовный кодекс РСФСР и германский проект Уголовного уложения. – «Право и жизнь», 1922, № 3; Немировский Э. Опасное состояние личности и репрессия. – «Право и жизнь», 1924, № 1.] Подобный вывод представляется ошибочным.

Действительно, УК РСФСР 1922 г. формально использует многие принципы законодательной техники и правовые институты, развитые классическим направлением в науке буржуазного уголовного права (например, понятия преступления, наказания, вменяемости, умысла, неосторожности, стадий совершения преступлений и др.), без которых уголовное право вообще не может обойтись. Но суть заключается в том, какое содержание вкладывается в эту правовую форму и с каких методологических позиций законодатель подходит к данным понятиям. Уголовный кодекс РСФСР наполнил понятия преступления и наказания новым классовым содержанием. Так, согласно ст. 6 УК преступлением признавалось «всякое общественно опасное действие или бездействие, угрожающее основам советского строя и правопорядку, установленному рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период времени». Кроме того, решение старых уголовно-правовых проблем вины, ответственности и наказания осуществлялось в этом Кодексе с принципиально иных методологических позиций.

Как известно, философской основой уголовно-правовых концепций классической школы был индетерминизм. Преступление рассматривалось как результат проявления свободной, ничем не ограниченной и не детерминированной «злой воли» субъекта, а наказание, соответственно, являлось карой, возмездием, искуплением вины, не преследующим никаких утилитарных целей. Напротив, авторы УК РСФСР 1922 г. вслед за составителями Руководящих начал по уголовному праву РСФСР 1919 г исходили из марксистских идей о социальных причинах преступности, полагали, что преступность вызывается укладом общественных отношений, а в уголовной ответственности и наказании видели лишь целесообразное средство борьбы с преступностью.[260 - См. об этом: Эстрин А. Уголовный кодекс и Руководящие начала по уголовному праву РСФСР. – «Еженедельник советской юстиции», 1922, № 21–22, с. 4.]

«В основу уголовного права, – писал М. М. Исаев, анализируя нормы УК 1922 г, – положена не идея воздаяния – возмездия, а идея целесообразности. Другими словами, уголовное право обращено своим острием не к прошлому, а к будущему, не quia pecatum est, а не peccetur (не потому, что совершено преступление, а чтобы оно не совершалось). Из этого основного положения логически вытекает принципиальное значение идеи опасности преступника: совершившееся деяние нельзя сделать не бывшим, сам же деятель может представить опасность большую или меньшую, или совсем доходящую до нуля».[261 - Исаев М. М. Декларативные статьи Уголовного кодекса. – «Советское право», 1924, № 6, с. 25.]

Идея целесообразности уголовной репрессии пронизывает весь кодекс, как и все последующие уголовно-правовые акты (Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 г., Уголовный кодекс РСФСР 1926 г., Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г., Уголовный кодекс РСФСР 1960 г. и уголовные кодексы других союзных республик).

В ст. 5 УК 1922 г., говорящей о задачах уголовного законодательства, подчеркивалось, что «Уголовный кодекс РСФСР имеет своей задачей правовую защиту государства трудящихся от преступлений и от общественно опасных элементов и осуществляет эту защиту путем применения к нарушителям революционного правопорядка наказания или других мер социальной защиты». С позиций современной советской уголовно-правовой науки следует сказать, что опасность представляет не личность сама по себе, а то деяние, которое данная личность может совершить. Помимо возможности совершения общественно опасных деяний социальная опасность личности ни в чем другом состоять не может. Поэтому охрана социалистического правопорядка производится не от «общественно опасных элементов», а от общественно опасных деяний посредством объявления их в законе преступными и наказуемыми и применения соответствующих мер к виновным лицам. В Основных началах 1924 г уже говорилось о задаче защиты государства трудящихся именно от общественно опасных деяний, подрывающих власть трудящихся или нарушающих установленный ею правопорядок.

Выступая на сессии ВЦИК, обсуждавшей проект кодекса, Д. И. Курский говорил: «Преступник – это человек, который опасен в данное время, которого нужно изолировать или попытаться исправить, но которому ни в коем случае не надо мстить. Исходя из этого понимания задач борьбы с преступность, мы строим наш кодекс как свод правил, который должен помочь нам возможно целесообразнее охранять нашу республику от опасных для нее деяний (именно деяний! – Б. В.). Это основное понятие, которое мы выдвигаем».[262 - Курский Д. И. Избранные статьи и речи. М., 1948, с. 81.]

Данная идея нашла свое отражение прежде всего в ст. 2 УК, где указывалось, что наказание должно быть целесообразно и в то же время совершенно лишено признаков мучительства, не должно причинять преступнику бесполезных и лишних страданий. Это положение также проходит красной нитью через все советское уголовное законодательство (ст. 10 Руководящих начал 1919 г., ст. 4 Основных начал 1924 г., ст. 20 Основ уголовного законодательства 1958 г.).

Более конкретно о целях наказания говорится в ст. 8 УК: «Наказание и другие меры социальной защиты применяются с целью: а) общего предупреждения новых нарушений как со стороны нарушителя, так и со стороны других неустойчивых элементов общества; б) приспособления нарушителя к условиям общежития путем исправительно-трудового воздействия; в) лишения преступника возможности совершения дальнейших преступлений». По существу здесь сформулированы задачи общего и специального предупреждения при назначении наказания, которыми и сейчас руководствуются суды (ср. со ст. 20 Основ уголовного законодательства 1958 г).

Следует отметить, что УК РСФСР 1922 г. особое внимание по сравнению с кодексами, созданными на основе принципов классической школы, уделял задаче специального предупреждения. По мнению авторов Кодекса, преступник, совершивший то или иное преступление, общественно опасен в смысле возможности совершения нового преступления. Отсюда и возникает задача предупреждения совершения им этого преступления, которая достигается или путем исправления и перевоспитания («приспособление нарушителя к условиям общежития путем исправительно-трудового воздействия»), или путем устрашения, или посредством лишения преступника физической возможности совершения дальнейших преступлений. Этой же цели служат предусмотренные Кодексом меры социальной защиты, применяемые вместо наказания или наряду с ним (ст. 46 УК). Чтобы достичь цели специального предупреждения, необходимо учитывать при определении наказания личность преступника и прежде всего степень и характер его опасности (ст 24 УК).

УК РСФСР 1922 г. выступил против одного из основных положений классической школы о том, что в область уголовно-правовых исследований личность допускается «только потому, что она проявляется в преступном деянии и лишь постольку, поскольку она проявляется в этом деянии».[263 - См.: Таганцев Н. С. Русское уголовное право. СПб., 1902, т. 1, с. 16.] Если первая половина этого положения («потому, что она проявляется в преступном деянии») является абсолютно правильной, то со второй согласиться нельзя.

Кодекс обязывает всесторонне изучать личность преступника. «При определении меры наказания учитывается степень и характер опасности как самого преступника, так и совершенного им преступления. Для установления этого изучается обстановка совершенного преступления, выясняется личность преступника, поскольку таковая выявилась в совершенном им преступлении и его мотивах и поскольку возможно уяснить ее на основании его образа жизни и прошлого, а также устанавливается насколько само преступление в данных условиях времени и места нарушает основы общественной безопасности» (ст. 24). Следует подчеркнуть, что здесь кодекс фактически проводил мысль К. Маркса, что государство должно видеть в человеке, совершившем преступление, «нечто большее, чем правонарушителя… Государство должно видеть и в нарушителе человека, живую частицу государства, в которой бьется кровь его сердца, солдата, который должен защищать Родину, свидетеля, к голосу которого должен прислушиваться суд, члена общины, исполняющего общественные функции, главу семьи, существование которого священно, и, наконец, самое главное – гражданина государства».[264 - Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 132.]

Действующее советское уголовное законодательство (ст. ст. 32, 33 и 34 Основ уголовного законодательства) и современная советская уголовно-правовая наука также исходят из необходимости глубокого и всестороннего изучения личности преступника, поскольку обстоятельства, характеризующие личность, имеют большое значение при решении вопроса об освобождении от уголовной ответственности и наказания (ст. ст. 10, 50, 51, 52, 63 УК РСФСР и ст. ст. 6–10 УПК РСФСР) и при назначении наказания (ст. ст. 37, 38, 39, 43, 44 УК РСФСР). Хотя основой для выводов об общественной опасности преступника и является совершенное им преступление, поскольку личность проявляется в самом деянии (в это обстоятельство совершенно правильно отражено ст. 24 УК 1922 г.), все же особенности преступного деяния не могут служить абсолютной характеристикой личности преступника, его общественной опасности.

И в психологии, и в криминологии общепризнано, что внешне однородные поступки могут совершаться по самым разнообразным мотивам, выражая неодинаковые установки или тенденции личности, что отдельный, изолированно взятый, как бы выхваченный из контекста акт поведения допускает самые различные толкования,[265 - См.: Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. Изд. 2-е, М., 1946, с. 24.] что в то время, как одни действия вызваны мотивами, существенными для данной личности, вторые возникают главным образом под влиянием скоропреходящего настроения, вызванного особой ситуацией.[266 - См.: Сахаров А. Б. О личности преступника и причинах преступности в СССР. М., 1961, с. 169. Его же. Об антисоциальных чертах личности преступника. – «Советское государство и право», 1970, № 10, с. 114.] Одно и то же по своей объективной опасности преступление может быть вызвано наличием у индивида стойких антиобщественных качеств и мотивов, и может быть совершено вследствие стечения определенных, более или менее случайных для него обстоятельств.

Поэтому совершенно обоснованно УК 1922 г. указывал, что для выяснения степени общественной опасности преступника следует установить мотивы преступления и обстановку его совершения, иначе говоря, определить, в силу каких причин, при каких условиях и под влиянием каких поводов данное лицо оказалось способным совершить преступление. Подобное исследование необходимо для того, чтобы, установив мотивы преступления, причины и условия его совершения, изучая затем образ жизни и прошлое субъекта (ст. 24), можно было определить характер, глубину и стойкость его антисоциальных качеств, т. е. сделать вывод о характере и степени общественной опасности преступника.

Таким образом, можно утверждать, что в УК РСФСР 1922 г. в обобщающем виде были уже сформулированы те критерии общественной опасности преступника, которыми и сейчас пользуются наука и практика при решении этого вопроса.

Обязывая суды учитывать при назначении наказания характер и степень общественной опасности преступника и указывая критерии этой опасности, первый советский уголовный кодекс не давал определения самому этому понятию и не раскрывал также, что следует понимать под характером и под степенью опасности преступника. В ст. 7 УК говорилось лишь, что «опасность лица обнаруживается совершением действий, вредных для общества, или деятельностью, свидетельствующей о серьезной угрозе общественному правопорядку». Однако из смысла этой и ряда других статей (ст. ст. 5, 8, 36 и др.) можно сделать вывод, что законодатель под общественной опасностью субъекта понимал возможность совершения им преступления, а под общественной опасностью преступника – возможность совершения им нового преступления.

Следует заметить, что положения кодекса об общественной опасности личности, о мерах социальной защиты и некоторые другие дали основание ряду исследователей утверждать, что на авторов УК большое влияние оказали идеи социологической школы уголовного права. Кодекс действительно вобрал в себя все достижения современной ему юридической мысли, в том числе положение о целесообразности наказания, идею об опасности преступника, условное осуждение, принудительные меры медицинского и воспитательного характера и др., но эти положения были развиты в кодексе с иных классовых и методологических позиций по сравнению с «социологами».[267 - Исаев М. М. писал об УК 1922 г.: «Точка зрения социальной защиты не является характерной единственно для нашего кодекса. Проект Ферри стоит точно так же на почве социальной защиты (difesa sociale), но существенная разница заключается в том, какое „общество“, какой общественный и политический строй защищается уголовным правом» (см.: Исаев М. М. Декларативные статьи Уголовного кодекса. – «Советское право», 1924, № 6, с. 26).]

Вульгарно-материалистические и позитивистские концепции буржуазной социологической школы естественно привели наиболее последовательных ее представителей к отрицанию понятий ответственности, вменяемости, вины, преступления и наказания. Так, один из основателей социологического направления в уголовном праве Ван Гамель, выступая на Гамбургском конгрессе международного союза криминалистов, говорил: «Вместо теоретического уголовного права мы должны создать уголовное право практическое. В этом состоит наша работа, это наша цель. Три понятия страшно мешают нам в этом. А именно: «вменяемость», «наказание», «преступление»… Когда мы наконец от них освободимся, тогда все пойдет лучше».[268 - См.: Новые идеи в правоведении. Вып. 1, СПб., 1914, с. 89–90. См. об этом также: Амон А. Детерминизм и вменяемость. СПб., 1905, с. 56–57; Лист Ф. Задачи уголовной политики. СПб., 1895, с. 134; Принс А. Защита общества и преобразование уголовного права. М., 1912, с. 69; Ферри Э. Уголовная социология, ч. 11. СПб., 1912, с. 171–172 и др.]

С этими концепциями связана и развитая буржуазной социологической школой теория опасного состояния личности, которая расширяла признаки преступного деяния как основания для уголовной репрессии до суммы признаков представляемой данным человеком опасности. «…Преобразования в уголовном праве, – писал Принс, – заставляют нас признать опасное состояние даже там, где нет еще преступника, и право вмешательства государства даже туда, где нет ни преступления, ни преступника».[269 - См.: Принс А. Защита общества… с. 131.] В Уголовном кодексе РСФСР 1922 г. наказание связано только с совершением конкретного преступления, назначается за это преступление с учетом его опасности и потому носит карательный характер (является карой за совершенное преступление). Марксистская детерминистическая концепция вовсе не исключает понятия вины и ответственности человека за свой поступок. Хотя понятия вины и ответственности не употребляются, однако кодекс различает поведение вменяемых лиц, совершающих общественно опасное деяние умышленно или по неосторожности (т. е. действия, непосредственной причиной которых явились социальные качества личности их исполнителей), от объективно опасных действий невменяемых, причиной которых явились болезненные изменения психики.[270 - Однако в УК 1922 г. общественно опасные действия невменяемых также именовались преступлениями (ст. 17 УК).] И если к первым применялось наказание за преступление в соответствии с его тяжестью и с учетом личности виновного (ст. 11 и ст. 24 УК), то невменяемые наказанию не подлежали (ст. 17 УК), к ним могли применяться лишь так называемые меры социальной защиты медицинского характера, не являющиеся карой и определяемые не столько тяжестью наступивших последствий, сколько характером заболевания.

Таким образом, в соответствии с Кодексом 1922 г. наказанию подлежали только лица, совершившие преступления. Наряду с этим говорилось и об иных мерах социальной защиты (помещение в учреждения для умственно или морально дефективных, принудительное лечение – ст. 46 УК), которые применялись не только к невменяемым вместо наказания, но и к вменяемым субъектам по приговору суда, заменяя наказание или следуя за ним (воспрещение занимать ту или иную должность или заниматься той или иной деятельностью или промыслом; удаление из определенной местности). Выделяя их из системы наказаний (ст. 32 УК), законодатель, вероятнее всего, хотел подчеркнуть, что эти меры преследуют цель именно специального предупреждения и определяются исключительно характером и степенью опасности субъекта.

Основанием для применения запрещения занимать ту или иную должность, заниматься той или иной деятельностью или промыслом также являлось совершение преступления: «Лица, осужденные судом и признанные им социально-опасными вследствие систематических злоупотреблений при занятии своей профессией или промыслом или при исполнении должности, могут быть приговором суда лишены на срок не свыше пяти лет права заниматься данной профессией или промыслом или принимать на себя выполнение определенных обязанностей» (ст. 48 УК).

Несколько иначе решался вопрос о применении такой меры социальной защиты как удаление из определенной местности. Согласно ст. 49 УК, «лица, признанные судом по своей преступной деятельности или по связи с преступной средой данной местности социально опасными, могут быть лишены по приговору суда права пребывания в определенной местности на срок не свыше трех лет». Это положение явилось единственным изъятием из общего правила о возникновении уголовной ответственности только при условии совершения определенного преступления. Оно сохранялось и, более того, получило даже некоторое развитие в Основных началах уголовного законодательства 1924 г.[271 - В соответствии со ст. 22 Основных начал ссылка и высылка назначались судом в отношении лиц, признанных по своей преступной деятельности или по связи с преступной средой в данной местности социально опасными. Эта мера могла быть применена судом «по предложению органов прокуратуры к указанной категории лиц, как независимо от привлечения их к судебной ответственности за совершение определенного преступления, так и в том случае, когда они, будучи привлечены по обвинению в совершении определенного преступления будут судом оправданы, но признаны социально опасными».]