Сказ столетнего степняка

И опять все решилось случайно.

Я выиграл автомобиль «Москвич» в лотерею!

Республиканские денежно-вещевые лотерейные билеты, стоимостью в тридцать копеек, нам, пенсионерам, почти насильно навязывали на почте, когда мы получали пенсию. Это было в порядке вещей. Каждый месяц нас загружали на несколько копеек. Подкидывали цветные открытки с пропагандистским лозунгом, марки, и тому подобное. Я всегда брал одну лотерею – азартно все-таки, интересно, авось выиграю! Аккуратно клал этот хрустящий красивый билет в свой большой кожаный бумажник и бережно хранил до публикаций результатов очередного тиража выигрышей. Старшая жена Халима высмеивала меня каждый раз, когда я проигрывал, а младшая Нагима тихо улыбалась, поддерживая ее. Внуки радовались, что им достался такой красивый билет, и играли с ним, как с деньгами. Но я все же надеялся, что когда-нибудь выиграю и, получив приз, посмеюсь над женушками. С каждым проигрышем тайная надежда усиливалась, ибо должно же было мне повезти после стольких поражений. Но о такой победе мечтать и не мог!

Как-то пришел на почту за пенсией. Была небольшая очередь из одних пенсионеров. Передо мной получал пенсию тот самый ветеран из Тассу, которому мы уступили цветной телевизор. Он отсчитал свои деньги и уже собирался положить их в карман. И тут кассирша и говорит ему заговорщицки:

– А лотерейка?.. Лотерейку-то забыли!

Такое предложение не очень-то понравилось хромому ветерану, но он нехотя согласился.

– Ладно. Давай на копейки.

– Копеек-то как раз не хватает, – воскликнула повеселевшая кассирша. – Придется рубчик разменять!

Медяки, до сих пор точно помню, пять пятаков, она со звоном положила на полку перед ним. Ветеран с сомнением посмотрел на свои деньги – там были одни десятирублевые хрустящие красные ассигнации. Видно было, ему не хотелось разменивать их из-за пяти копеек.

Он взорвался и начал отчитывать кассиршу:

– На кой черт мне ваша латари! Надоело уже! Каждый месяц суете латари, а мне ее куда совать? Нет ни выигрыша, ни копейки!

С этими словами он отбросил лотерейный билет.

Пожилая, опытная кассирша твердым голосом ответила:

– Вы поймите меня, это я не для себя делаю! Нам дают план, и мы его должны выполнить! А кто, как не вы, поддержит нас, а? Как пенсию выдаем, так мы хорошенькие, а чуть нагрузку даем, сразу плохие! Нехорошо как-то получается!

И обиженно отложила билет в сторону. Ветеран, соскребя с деревянной полочки свои медяки, ушел, прихрамывая и что-то бормоча себе под нос. Мне стало как-то неловко перед кассиршей, уже столько лет неустанно отчитывающей нам пенсии. Получая свои деньги, сказал ей дружелюбно:

– Давай мне два латари!

Она вмиг повеселела и вручила мне два лотерейных билета, один из которых был тот самый, который не взял скандальный ветеран.

– Удачи вам! – сказала она. – Возьмите и назло этому жмоту выиграйте машину!

И я выиграл! Именно этот, отвергнутый хромым, билет оказался выигрышным!

«Москвич» был для нас не только средством передвижения, но и мерилом социальной значимости. Наверное, невозможно сосчитать, сколько тысяч километров степной пыльной дороги мы исколесили на своем «железном тулпаре – скакуне»!

…В девяностые годы начал падать советский рубль. Никто вначале не верил, что рубль, который казался незыблемым, может обесцениться. Но процесс был необратимым, и рубль стремительно терял свой вес и цену. Многие, хранившие деньги в сберегательных кассах, в считанные недели потеряли все сбережения. Помню, как один скотовод, десятки лет копивший деньги для покупки легкового автомобиля «Жигули», обращался к Зигзагу за помощью. Он накопил двадцать две тысячи рублей и все ждал своей очереди на приобретение заветной машины. Только подошла его очередь, а тут – инфляция, и все его накопления стремительно упали в цене. Зигзаг, по доброте душевной предлагал ему купить большой холодильник, который стоит на складе потребсоюза за двадцать тысяч рублей. Трудяга разозлился: «Вы что, издеваетесь?! Я копил деньги на машину, а не на холодильник! Так давайте мне машину!» Зигзаг отвечает, что это уже им не под силу, цены на машину немыслимо взлетели. Трудяга не верит, что компартия и советская власть не могут урегулировать цены, что рубль стал «деревянным»! Так и не взял холодильник, надеясь на авось, а через полмесяца этот же холодильник стоил уже сто шестьдесят тысяч рублей! Так и сгорели накопленные честным трудом деньги бедняги. Да не он один, а почти все население в какой-то степени потерпели убытки в то время. Наш терпеливый народ пережил и это.

Падение рубля было предвестником больших перемен.

И в это время в космос полетел первый казах. Мы ликовали. Тридцать лет казахи ждали этого. Сколько советских и зарубежных космонавтов, начиная с Гагарина, летали в космос с космодрома Байконур, расположенного в казахской степи! И среди них не было ни одного казахского джигита – молодца! Мы тихо роптали и смело мечтали, терпеливо ждали, что когда-нибудь справедливость восторжествует. И вот настал этот час, и когда Тохтар Аубакиров взмыл в космос, дух казахского народа вознесся до небес! Интересно, что он оказался первым космонавтом-казахом и последним космонавтом СССР! Еще интереснее, что казахский батыр – герой полетел в космос вместе с русским Александром Волковым и австрийским космонавтом Францем Фибеком! Ну, опять казах, русский и немец вместе, теперь в космосе! Нам, добрым соседям, было еще веселее от этого, и мы за них пропустили пару лишних стаканчиков, попарились и почувствовали себя словно парящими в космосе!

Через некоторое время прошло торжественное собрание в районе, посвященное полету нашего космонавта. От имени ветеранов восторженно выступил я.

– Это событие запишем в архив истории района! Особо отмечу вас!

Качановский произнес эти слова с выражением, подняв правый указательный палец вверх, широко раскрыв правый и крепко зажмурив левый глаз. Я об архиве раньше не знал и спросил:

– Так, значит, все, что происходит в районе, записывается и хранится?

Зигзаг заулыбался загадочно, поднял вверх длинный указательный палец, цокнул языком.

– Не все, не все, дорогой… В архив, в историю района пишется только то, что считается нужным и важным!

– А какие события вы считаете важными и нужными?

Зигзаг завилял.

– Не я считаю… Считают райком партии и местные советы. Прежде всего наиважнейшими считаются события, в которых принимают участие руководители Центра, области и района!

– Значит, на события, в которых не принимает участие начальство, вы не обращаете внимание? – вырвалось у меня.

– Это как сказать… как посмотреть… – Зигзаг начал юлить, сбивая меня с толку. – Конечно, есть мероприятия, проходящие по той или иной причине без участия начальства, которые мы все-таки отмечаем в архиве. Но когда принимают участие первые руководители, совсем другое дело! – Зигзаг осторожно посмотрел по сторонам, указал пальцем в потолок, да и сам робко посмотрел туда, и произнес почти полушепотом: – Это будет уровень!

На этом уровне мы попрощались, но я потом долго размышлял над услышанным от Зигмунда Збигневича Качановского. Это было для меня открытием. Вот как, оказывается, создается архив, пишется история! А ведь партийно-советская контора является прямым преемником царской конторы! Метод-то один – что считали нужным и важным царские, а затем коммунистические писари, то и записывали в историю и хранили в архивах! Вот почему про наших предков в царские времена, а также о казахских талантливых личностях, народных любимцах в советский период, нет ничего толкового в архивах. Наши архивы создавались строго по инструкциям, историю казахского народа писали по своему усмотрению конторщики имперской власти! Конечно, я не отрицаю важность и объективность архивных документов, но эта объективность односторонняя, тенденциозная. Дело в том, что вся истинная казахская народная жизнь не интересовала никого. Настоящая история бурлящей жизни во всем своем многообразии не вмещается ни в какие архивы! Поэтому наш народ всегда сохранял свою историю сам, из уст в уста передавая будущему поколению опыт жизни отцов. И меня поражает позиция некоторых историков, считающих слово, записанное на бумаге, историческим фактом, а не записанное – легендой. А если просто подумали бы, проанализировали бы, то поняли, что слово, которое записано на бумаге, когда-то тоже было устным словом. Кто записал, когда записал и вообще, правда ли все то, что записано? А если записана неправда? Хуже того, мог же тот, кто говорил эти слова, соврать, ошибиться или преднамеренно исказить факты?! Так что слепо верить архивным документам и писать историю только по ним нельзя – это необъективно.

…А время шло своим ходом, подкидывая новые интересные материалы для людских архивов. Происходили громкие политические события, одно круче другого. СССР разваливался, один за другим бывшие союзные республики объявляли о своей независимости. Мы с тревогой ждали каждый новый день.

Независимость

В морозный декабрьский вечер 1991 года до нас дошла весть о независимости нашей Родины – Казахстана.

Когда впервые услышали по телевидению эту весть, вначале мы не поверили своим ушам. Через мгновение я тихо присел на кошму. Присел, наверное, чтобы не упасть. Я почувствовал сильнейшую усталость и душевное умиротворение, всем своим нутром почувствовал, что случилось великое историческое событие – родилось новое независимое государство, мечта всех сознательных казахов на протяжении последних трех веков!

Тихая, глубокая радость медленно, тяжело наполнила измученную душу, все уголки запуганного сознания.

Назавтра я пригласил Николая с Любой и Лиона с Зоей в гости. Халима с Нагимой сидели рядом со мной, правнуки радовались гостям и баловались. Предварительно по моему заказу Айгали купил большую бутылку русской водки, а Баян приготовила отменное мясо по-казахски – конину.

Мне исполнился девяносто один год, а Николаю – семьдесят, Лиону – шестьдесят. Тоже, согласитесь, солидный возраст. Но мне, с высоты своих лет, они всегда казались молодыми людьми. Николай уже растолстел, волосы поседели, врачи нашли у него несколько хронических заболеваний, и он постоянно подтрунивал над собой:

– Асеке, у меня – гастрит, панкреатит, эзофагит, бронхит, артрит – столько итов! Наверное, это казахские ит – собаки, накинулись на меня и хотят растерзать бедолагу из русской глухомани!

– Это дают знать о себе осколки фашистских снарядов и солдатские сухие пайки в сырых окопах! Казахский ит тут ни при чем, они не кусают гостей! – отвечал я своему извечному оппоненту.

Мы смеялись над своей старостью и своими болячками.

Сегодня, как мне показалось, Николаю Третьему было не до смеха. Он был озабочен, и даже не поздравил меня с независимостью.

– Ты че, Третий Николай, хмурый такой? Голова болит, али с жинкой не поладил, а? – нарочито бодро спроси я, откупоривая бутылку.

– Да, так… анау-мынау… то да се… – невнятно буркнул он, вытирая пот с изрядно облысевшей головы, заодно прикрывая лицо махровым полотенцем.

– Ты че, не слыхал новость-то? – наседал я, наливая в рюмочки-неваляшки водочки.

– А что, арестовали кого? – невозмутимо спросил он через полотенце.