Источник Спасения. Еврейский детектив

– Ладно, пойдем! – Эйтан не стал сопротивляться. Казалось, ему доставляло удовольствие обращаться к какому-то невидимому существу, которое то ли откликнулось на призывания, то ли нет. И все же он движением ноги бросил песок на оставшуюся горевшую свечу, чтобы затушить ее, и вместе с остальными пошел к выходу.

Уже через несколько секунд все четверо вдохнули свежий воздух. Деревья цветут в это время года, и тонкие ароматы раскрывающихся бутонов впервые показались Малкиэлю такими чудесными после спертой атмосферы подземелья, смешанной с дымом от свечей.

– Надо было изгнание провести, как положено. Мы слишком поспешили, – каким-то жалобным тоном заговорил Ицхак. Он словно еще не оправился после того, как едва не потерял сознание посреди ритуала.

– Да и свечи нужно было забрать, зачем оставлять-то их? – добавил Эйтан.

Они уже отошли на пару сотен метров от пещеры, которая скрылась за возвышенностью.

– Вы правы, но мы и так сильно задержались. Не понимаю, что у нас отняло столько времени. Вы видите, где сейчас солнце?

Солнце и в самом деле уже приближалось к горизонту. Примерно через полчаса должен был наступить шаббат, в это время в ешиве начнутся молитвы, и отсутствие каждого сразу станет заметным.

– Придется вернуться на исходе шаббата и забрать свечи. Лучше будет, если никто не узнает, что мы здесь делали. И помните: если начнут спрашивать, где мы были, никто ничего не знает.

«За слово – монета, за молчание – две!» Все, включая Малкиэля, гордо повторили девиз их маленького тайного общества. Обратная дорога до ешивы показалась короткой, и вот уже через несколько минут из-за деревьев появились знакомые здания за железной оградой.

Малкиэль лишь успел подняться вместе с Эйтаном в их комнату. Он хотел обсудить произошедшее в пещере, но не представлял, с чего начать. А между тем времени ни на что не хватало: надо было срочно переодеться и идти в бейт-мидраш. Шаббат в ешиве встречали все вместе, с песнями, а иногда и с танцами, после чего, вслед за вечерней молитвой, всех ожидало застолье. Ничего из этого не хотелось пропускать, да и не подобало с первых дней отрываться от общего коллектива товарищей. Если рава Бронаверта не будет, Омер, оставленный за главного, наверняка потом расскажет ему, как вел себя каждый.

Малкиэль надел белую чистую рубашку, вышел из комнаты и поспешил в главное здание ешивы.

Часть вторая

«Соприкоснувшись с магией, я подумал, что в ней неизбежно присутствует нечто театральное. Это лишь способ манипулировать чувствами и вниманием людей. Но иногда, надевая маски, актеры снимают с себя другие маски, под которыми привыкли прятаться в жизни. Тогда начинаешь видеть истинные лица тех, кого считал друзьями».

    – из личных записей Малкиэля Гринфельда

Глава 1. Шаббат

В том, чтобы встречать шаббат в такой дали от цивилизации, когда на километры от тебя тянутся леса и холмы, и во всем этом пространстве почти не видно признаков человеческого присутствия, есть что-то романтическое. Ты словно становишься факелом, освещающим сгущающиеся сумерки – островком божественной святости посреди океана дикой природы. Именно таким ощущал себя Малкиэль, когда молился в этот вечер вместе со своими товарищами по ешиве. Наверняка он был не единственным, кто испытывал нечто подобное. После нескольких псалмов, которые традиционно читают перед наступлением шаббата, они стали петь «Леха Доди». Их молодые, звонкие голоса раздавались в зале, вылетали из окон, поднимались к небесам.

Окружающий мир оживал. Звуки этих песен, прославляющих Бога за его доброту, сливались с порывами ветра, который разносил их по округе. И вот, казалось, уже сами деревья своими листьями шелестят друг другу те же слова, а птицы выкрикивают их в вечернем воздухе. Природа отзывалась на порыв человеческой души и тихим оркестром аккомпанировала ему, а человек с удивлением открывал для себя, что она вовсе не дикая и не мрачная, но сама полна света незримого, пропитана божественной благодатью, щедро разлитой рукой Создателя по бескрайним просторам мироздания.

Завершив молитву, ребята перешли в столовую, где для них уже была приготовлена трапеза. Омер, которого назначили за главного, следил, чтобы на столах стояла вся необходимая посуда. Впрочем, посуды на этот раз много не требовалось: чтобы восемь человек, оставшихся в ешиве, могли сидеть рядом и общаться, в центре были сдвинуты вместе два самых больших стола, а остальное пространство расчищено. Кухней заведовал Самир – он был арабом и жил в соседней деревне, приходя в ешиву с утра на работу, а вечером возвращаясь домой. В шаббат, поскольку огромная часть привычных действий по законам Торы евреям запрещена, на Самира возлагались особые задачи: он включал и гасил свет, занимался плитой, разрезал упаковки, мыл тарелки, чистил столы и убирал мусор.

Все еще чувствуя себя не совсем привычно в компании малознакомых людей, Малкиэль подошел к Ицхаку:

– Может, познакомишь меня с остальными, кто остается в ешиве?

– Я бы с радостью, – начал тот, – но я как-то неважно себя чувствую. После нашего дела у меня голова болит.

– Что конкретно с тобой произошло? Я видел, как ты упал на песок.

– Давай в другой раз об этом поговорим, – без особого энтузиазма ответил Ицхак.

Пока рядом находились другие люди, он старался натягивать на лицо улыбку и желал всем «хорошей субботы», но вид у него был бледноватый и слегка страдальческий. Впрочем, Малкиэлю не пришлось долго оставаться одному – на помощь к нему пришел Эйтан:

– Можем за столом вместе сесть, если ты не против.

Это было очень кстати. Прочитав кидуш над бокалом с виноградным соком, который в ешиве предпочитали пить вместо вина, и произнеся благословение с двумя хлебами, все стали накладывать еду себе в тарелки. Буквально через пару минут кто-то стал разговаривать, другие подхватили, и в компании из восьми человек началось оживленное общение. Атмосфера была непринужденной, и каждый говорил, с кем хотел.

– Расскажешь мне про людей, которые с нами сидят? – спросил Малкиэль.

Эйтан слегка наклонился к нему и стал негромко, чтобы не привлекать внимание тех, о ком шла речь, перечислять:

– Тот, что справа от остальных, – Моти Шейнберг. Он у нас, наверное, самый молодой. Пока не пришел к нам, был членом организации Арахим. Я его не особенно близко знаю. Но здесь, в ешиве, он учится неплохо. Пару раз я с ним садился за Гмару, но для меня он какой-то скользкий. Говорит то одно, то другое – не поймешь его. Мне надо, чтоб все конкретно было.

Человек, о котором они говорили, был поглощен дискуссией с другим парнем и совершенно не замечал направленных на себя взглядов. Овальное лицо с ямочками на щеках производило впечатление чего-то мягкого, однако в голосе его чувствовалась напористость. Несколько расстегнутых пуговиц выдавали невнимательность к одежде.

– А тот, с кем он разговаривает? – спросил Малкиэль у приятеля.

– Это Яаков-Цви Лифшиц. Мы его кратко зовем просто Цви. Ты к нему можешь обращаться, если что-то понадобится, он обычно отзывчив и любит всем помогать. Хотя я с ним мало общаюсь, он часто начинает болтать без умолку, так что не знаешь, как его остановить. Хочешь о нем больше узнать – лучше спроси у Ицика, они дружили еще в Хошене.

Цви был высоким и тонким, со светловатым оттенком волос. Практически забыв о еде, он целиком сосредоточился на том, чтобы отвечать Шейнбергу, тогда как тот успевал между своими бойкими репликами активно засовывать в рот ложку с салатом.

– А сам-то ты до этого где учился? – поинтересовался Малкиэль у Эйтана, коль скоро беседа коснулась других ешив.

– Да так, одно маленькое местечко, ничего особенного… Скажем так, бывают ешивы, где кроме Гмары есть и другие вещи. А так все как у всех.

Столь явное нежелание рассказывать о своем прошлом озадачило Малкиэля. Однако его сосед совершенно не почувствовал какой-либо неловкости от того, что предпочел скрыть подробности о себе. Он перевел взгляд на третьего парня, сидевшего левее, и продолжил говорить:

– Пинхаса ты уже видел, когда в комнате у Аарона сидели. У него родители раньше были далеки от религии, но потом отец вроде стал соблюдать. Ну и в итоге сын тоже последовал за ним. Во всяком случае, это то, что я знаю. А сам он довольно умный, но иногда просто совсем не догоняет, что ему говорят.

– Тебе, по-моему, вообще никто не нравится, – возразил Малкиэль, – один скользкий, другой болтает много, третий не догоняет…

– А что? – равнодушно отреагировал Эйтан, – я предпочитаю быть объективным. Лучше сразу знать слабые стороны.

– Может, что-нибудь хорошее лучше скажешь?

Тот постучал пальцами по столу, напрягая память:

– Ну, если хочешь хорошее, могу сказать, что Пинхас два раза обыграл меня в шахматы.

Сам Пинхас в этот момент обменивался фразами с Аароном, сидевшим напротив него с открытой книгой на столе. Даже на трапезе он не мог расстаться с учебой. Омер Мазури, расположившийся рядом, тоже иногда вставлял отдельные замечания.

– А про Омера что скажешь? – снова обратился Малкиэль к своему соседу, – он тоже тебе чем-то не угодил?

– Омер – сефард[13 - Сефарды – потомки испанских евреев, расселившихся на Ближнем Востоке и севере Африки, в основном, в арабских странах. Ашкеназы – потомки евреев из общин Германии и Восточной Европы.], – ответил Эйтан, – я вообще удивляюсь, что его взяли в ешиву.

– Так что, по-твоему, если сефард, то уже не может в ешиве ашкеназов учиться?

– Может, – решительно ответил Эйтан, – но с трудом. У нас тут, кроме него, почти нет сефардов. Вряд ли он в прошлом много учился. По-моему, его родители из Беэр-Шевы, отец держит там какую-то мастерскую. Вот и Омер в итоге больше по хозяйству помогает.

Малкиэлю захотелось самому познакомиться с этими новыми для себя людьми. Однако он не успел обратиться к ним, как кто-то предложил спеть «Радость и покой», и все затянули куплеты знакомой песни. После этого Самир подкатил металлическую тележку с порциями риса и жареной курицы. Некоторые из ребят встали из-за стола, чтобы взять тарелки или налить напитки. Ицхак, пожаловавшись на плохое самочувствие, покинул компанию и отправился к себе в комнату.

Затем к Малкиэлю подошел Омер:

– Ты нормально устроился? Тебе всего хватает? – спросил он.