Серебряный орел

Феликс же, увидев, что Тарквиний готовится начать операцию, переменился в лице.

– Погреться немного… – пробормотал себе под нос коротышка-галл и со вздохом уселся возле очага. Мало кто из легионеров, невзирая на боевую закалку, испытывал желание наблюдать за кровавой работой врачевателя.

Ромул и Бренн не пошевелились.

– Держите его за руки, – резко бросил Тарквиний. – Он может очнуться. Сейчас его будет сильно щипать. – Вытащив зубами пробку из маленькой глиняной фляжки, он налил на кусок чистой тряпки немного остро пахнущей жидкости.

– Ацетум? – спросил Ромул.

– Уксус, – поправил его Тарквиний. – Самое лучшее средство, чтобы предотвратить заражение крови.

Они молча смотрели, как Тарквиний осторожно промывал раны. Пакор даже не шевельнулся.

Сначала гаруспик занялся рукой командира. Отломав деревянный стержень стрелы, он с помощью металлического зонда извлек зазубренный наконечник, остановил кровотечение зажимами, а потом наложил повязку. Точно так же он обошелся с ногой. Дольше всего пришлось возиться с раной в груди. Чтобы вынуть стрелу, Тарквинию пришлось раздвинуть специальными расширителями два ребра. Рану необходимо закрыть как можно скорее, объяснил он. Если в грудную клетку Пакора попадет много воздуха, он неизбежно умрет. Ромул не впервые наблюдал за работой друга и многое понимал. Однако не мог удержаться от вопросов.

– Все, что нужно, ты уже видел, – со вздохом отозвался гаруспик. – Когда в следующий раз кого-нибудь из легионеров ранят, будешь оперировать сам.

Ромул даже вздрогнул. Перевязать рану товарища посреди сражения – несложное дело, но то, о чем говорил Тарквиний, было куда серьезнее.

– Будет еще много раненых, – уверенно сказал Тарквиний. – Я один не смогу помочь всем.

Ромул кивнул, соглашаясь. Такая перспектива его пугала, но возразить было нечего. Не единожды он замечал, что гаруспик лечил только тех, у кого был верный шанс на выздоровление. Тяжелораненых обычно оставляли умирать. Те, кому повезло, то есть если позволяли обстоятельства, получали немного обезболивающей настойки мандрагоры или папаверума, но большинство умирало в тяжких мучениях, стеная от боли. И любая попытка спасти их жизни, пусть даже предпринятая неопытным и неумелым лекарем, все равно была для них большим благом, чем тот растягивавшийся на неопределенное время ад, через который они проходили. Осознание этого укрепило решимость Ромула овладеть всей медицинской премудростью, с какой ему удастся познакомиться.

Тарквиний долго возился с раненым, но в конце концов закончил. Потом он, что-то бормоча себе под нос, вытащил маленький мешочек и присыпал его содержимым раны парфянина. Тонкий порошок издавал запах затхлой плесени.

– Никогда прежде не видел, чтобы ты пользовался этим снадобьем, – удивленно заметил Ромул.

– Оно называется мантар, – ответил гаруспик, завязывая мешочек. – Мало кто знает об этом лекарстве; оно попалось мне только раз, в Египте. – Тарквиний подкинул мешочек на ладони; он казался легким как перышко. – Отдал за него три таланта.

– Сколько же его было? – спросил Ромул.

Тарквиний даже растерялся.

– Когда я его покупал? Три маленькие ложки.

Друзья уставились на него, выпучив от изумления глаза. Такого количество золота хватило бы, чтобы безбедно прожить до старости.

Тарквинию, похоже, захотелось поговорить.

– Нет ничего действеннее, чтобы убить заразу в ранах. – Мешочек снова исчез под его туникой.

– Даже заразу от скифиона? – осведомился Ромул дрожащим от напряжения голосом.

– Посмотрим, – ответил Тарквиний, вновь взглянув на изваяние Митры. – Мне уже приходилось спасать им человеческую жизнь.

– А что же это такое?

Гаруспик усмехнулся.

– Тонко размолотая особая плесень.

Бренн недоверчиво взглянул на него.

– Вроде той, что растет на хлебе?

– Да, пожалуй. И еще на некоторых фруктах, когда они перезреют. Вообще-то, я сам точно не знаю. – Тарквиний вздохнул. – Среди плесени много ядовитых видов, так что на людях не очень-то попробуешь.

Ромул ошеломленно покрутил головой – никак у него в уме не укладывалось, что какая-то гадость, растущая на гнилой еде, может вылечить смертельную рану, нанесенную оружием или зубами дикого зверя.

– Лучше бы ты сохранил его для наших товарищей! – воскликнул в негодовании Бренн.

– Может, так и впрямь было бы лучше. – Тарквиний твердо взглянул в глаза галлу. – Но дело в том, что наши жизни целиком и полностью зависят от того, выздоровеет ли Пакор.

Бренн тяжело вздохнул. О собственной участи он не слишком тревожился, ему куда важнее было, чтобы уцелел Ромул. А это – галл нисколько не сомневался – зависело в основном от Тарквиния. И от Пакора, раз уж так говорил гаруспик.

Пока шла операция, парфянин даже не открыл глаз. Лишь слабое дыхание показывало, что он еще жив.

Тарквиний сел на подушку и, не говоря ни слова, не шевелясь, всматривался в зашитые раны.

Ромул вопросительно взглянул на него. Точно так же гаруспик затихал, когда изучал ветер или следил за битвой облачных войск в небе.

– Шанс у него есть. Небольшой, но есть, – произнес Тарквиний после долгого молчания. – Его аура немного укрепилась. – «Благодарю тебя, великий Митра», – добавил он про себя.

Ромул с облегчением вздохнул (постаравшись, чтобы никто этого не заметил). Значит, и у них оставался шанс выжить.

– Осторожно посадите его, чтобы я смог наложить повязки.

Слуги кинулись к лежавшему без сознания Пакору, а этруск аккуратно разорвал чистую материю на несколько лент. Только-только он собрался приступить к перевязке торса Пакора, как дверь широко распахнулась. Часовой громко рявкнул, как полагалось при появлении командиров, и в комнату ввалились сразу восемь смуглых мужчин. На их лицах читались и гнев, и любопытство. Одеты командиры были в туники из тонкой ткани и штаны, украшенные роскошными вышивками, на поясе у каждого висели меч и кинжал в отделанных золотом ножнах. У всех были короткие, аккуратно подстриженные бороды и тщательно расчесанные черные волосы.

– Что случилось? – выкрикнул один из них.

Все, кроме Тарквиния, вздрогнули. Ромул, Бренн и Феликс выпрямились и замерли, глядя прямо перед собой, как на построении. К раненому пришли командиры-парфяне, старшие офицеры Забытого легиона. Те люди, которым предстояло командовать, если Пакор умрет.

Оцепеневшие слуги поддерживали Пакора в полусидячем положении, его голова упала на грудь.

Парфяне как один громко ахнули.

– Командир! – произнес один из них, наклонившись и глядя Пакору в лицо.

Ответа, естественно, не последовало.

Лицо парфянина перекосилось от гнева.

– Он умер?

Ромул почувствовал, что его сердце бешено забилось. Он рискнул скосить взгляд на Пакора и почти обрадовался, увидев, что тот все еще дышит.

– Нет, – сказал Тарквиний. – Но близок к смерти.