Алрой

“Джабастер, здесь синагога? Где я нахожусь, на совете доблестных полководцев или в собрании сонных талмудистов? Тысячу книжных лет мы тешились притчами, но следовать им – робели. Разве силой изречений мы покорили города и Тигр перешли? Мудрый и мужественный Джабастер! Ты горазд на вещи поважнее. Прошу, деяния будущего предоставь будущему. Теперь ответь, грабители в тюрьме?”

“Были в тюрьме. Я их освободил”.

“Освободил!? Повесь их! Повесь на лобном месте! Иначе не превратить нам мусульман в благонадежных подданных. Джабастер, высоко чтит тебя народ Израиля, и нет никого умней и просвещеннее тебя. Помню и благословляю наши былые бдения над книгами, но полагаю, что мудрость ту не приложить к правлению империей”.

“Владыка! Да разве законы Моисея неприложимы к правлению империей? Древность законов есть доказательство их истинности!”

“Древние законы требуют приспособления к новым временам! Почему следуют стародавним законам обычаям и взглядам? Потому что они здравы? Нет, в силу косности ума!”

“Богом данное и изменять?”

“Всесильное время меняет человека, вершину творения, так отчего оно не властно над законами? Джабастер, наша миссия – возродить царство Израильское, и мы властны сами средства выбирать. Азриэль, какие новости у Медада?”

“Спокойствие меж Тигром и Евфратом. Предлагаю дать отдых уставшим воинам, что несут охрану вне стен Багдада. Думаю, Абидан со своими бойцами может заменить их”.

“Прекрасная мысль. Абидана следует держать подальше от города. Бьюсь об заклад, ограбление мечети – дело рук его молодчиков. Нам необходимо публично осудить сей прискорбный случай. Джабастер, обсудим это наедине. Сейчас мы с Хонайном удалимся. Шерира, прошу, перед маршем поужинай со мной”.

8.6

“Мне нужно видеть царя!”

“О, великий Первосвященник, это невозможно. Царь удалился на покой”.

“Мне необходимо видеть царя. Почтенный Фарез, ответственность я принимаю на себя”.

“Этого никак нельзя. Приказ царя для меня закон!”

“Ты отдаешь отчет себе, кому перечишь?”

“Вполне: высшему авторитету для набожных иудеев”.

“Повторяю, мне нужно видеть царя!”

“Увы, я не вправе пропустить тебя, Джабастер!”

“Не к лицу мне упрашивать слугу. Прочь с дороги!”

“Повторяю – нет и нет! Я исполняю долг!”

“Я Богом помазан! Ты заплатишь мне, пес!”

Джабастер силой оттеснил Фареза и спешно прошел в царский покой.

“В чем дело, Джабастер? Ты одолел Фареза? – воскликнул Алрой, шагнув навстречу Первосвященнику, – бунтует Багдад?”

“Много хуже: Израиль! К этому идет!”

“Неужто?”

“Мой роковой брат открыл мне твои намерения. Я не могу уснуть, я возвышаю голос, чтобы спасти тебя!”

“Мне грозит опасность?”

“Да еще какая! Кабы ты был один в пустыне, и земля дрожала бы и уходила из-под ног твоих, и небо разверзалось над головой потоком огня – все б тише была гроза над тобой. Есть в мире Некто, не забывающий, обороняющий любимое дитя. Он вывел тебя из дома рабства, озарил твой путь светом триумфа, и, наконец, поставил тебя над своим народом, над избранным народом! Зачем же отвернул ты сердце свое от Него, зачем возжелал чужого и запретного?”

Луна освещала две фигуры. Руки Первосвященника патетически воздеты к небу, руки царя умиротворенно сложены на груди. “Ты говоришь о женитьбе?” – спросил Алрой.

“Я говорю обо всем, что губит тебя”.

“Выслушай меня, Джабастер, – ровным и твердым голосом произнес Алрой, – я обращаюсь к тебе равно как к другу и учителю. Всеведающий Господь счел меня достойным великой миссии. Не без основания Его выбор пал на меня. Царственное происхождение мое, разумение святых законов, страха не ведающий алмазно-твердый дух, полное сил и задора тело. Вот фундамент башни притязаний моих. Камни в стенах ее – это содеянное мной. Я вернул достоинство древнему нашему народу. Вновь алтари святые дымятся. Священники наши – ты пример сего – в почете у людей. Единственность и всемогущество Бога провозглашаются повсюду. Этого мало?”

“Мало! Это далеко не все, а я хочу всего!”

“О, жестоковыйный народ наш!”

“Прости мою горячность, царь! Сердце не терпит. Спроси меня, в чем состоит желание мое. Я отвечу – чтоб всем иудеям быть народом единым и господами самим себе. Спроси меня, к чему стремлюсь. Я отвечу – вернуться в Землю обетованную. Спроси меня, чего я хочу. Я отвечу – отвоевать Иерусалим. Спроси меня, о чем мечтаю. Я отвечу – возвести новый Храм. И все, что отвечу я – то отклик тысячелетней тоски. Веру сохранить, не поступиться завещанной землей, вернуться к обычаям древним и нравам простым и честным”.

“Жизнь меняет обычаи, время диктует нравы. Жить просто и честно можно в любом краю. Вера? Первосвященника мантия твоя – подтверждение крепости веры нашей. Страна? Тигр не мельче иерусалимского Шило, а Евфрат полноводнее Иордана”.

“В дни славного своего расцвета обособленно жил Израиль, и на радость Богу держался закона избранный народ. Все было весомо, значительно, чисто и свято в прошлом его. Чуждого чурались, запретным не осквернялись. Несчастливец и жалкий бедняк – и тот гордо почитал себя выше духом царя иноземного. Я надеялся, ты принес возрождение. Вот, пробудился от обманного сна”.

“Браво, Джабастер! Отрешимся от снов, станем действовать! Кабы сейчас я разрешил себе предаваться сладким мечтам, как когда-то в Хамадане или в нашей с тобой пещере в горах, то слишком скоро услыхал бы за окном грозный стук копыт конницы румского султана”. Желая сбить Первосвященника на легкий лад, Алрой изобразил улыбку на лице, но мрачная физиономия Джабастера уничтожила ее.

“Сердце мое растерзано, через силу говорю. Память выплескивает былые надежды. Царь мой, ученик мой!” – вскричал Джабастер, опустился на колени перед Алроем, вцепился в край его одежды. “Ради царский корней твоих, ради горячей юности твоей, ради мук и побед твоих, наконец, ради Господа, избравшего народ наш и тебя поставившего над ним, – очнись и восстань на себя самого! Вспомни коварство Далилы, предавшей Самсона в руки врага! Боюсь за тебя, ибо ты не тот, кто проходит лишь полпути. Ступив на опушку леса, увлекшись красивым видом, незаметно углубишься в чащу, и черная адская глушь обступит тебя, и не будет спасения!”

“Ты пугаешь меня мирскими соблазнами. Но разве земная сила одолеет силу Небесную, направляющую меня по пути Господа?”

“Царь мой! Следуй прямой, как стрела, воле Небес, что слышал народ наш на горе Синай, принимая заповеди, и не сделаешь ложного шага. Ни нега и ни богатство, ни власть и ни месть не станут маяками избраннику. Предание наше гласит, что лишь тот удостоится великой миссии, кто владеет скипетром Соломона и зоркостью его наделен. Только в руках мудреца скипетр есть атрибут власти, а не резная деревяшка”.

“Джабастер, ты говоришь о мудрости, о зоркости. Одобряю. И докажу, что и я не лыком шит. Взглянем на женитьбу в плоскости благоразумного расчета, а не с вершины нежной страсти. Начнем с того, что я – завоеватель Азии. Доселе я не получал и, думаю, никогда не получу знак Небес оставить империю ради заброшенной провинции. Стало быть, править великим царством и есть миссия моя. Огромное достояние требует огромных сил души, и тела, и ума для сбережения его – ведь мы, евреи, лишь капля в океане мусульман. Моих сил достанет, не сомневаюсь. Но если дети мои не унаследуют могучий дух отца? Вот тут-то выручит порода! Правоверные куда терпимее отнесутся к моим потомкам, как примут во внимание, что дочь халифа произвела на свет их. Как видишь, Джабастер, и я не лишен капли трезвого рассудка. Скрывать и изображать чувства – задача не простая, дорогой учитель!”

“Вредит репутации владыки путать мудрость с хитростью. Ты избираешь пагубный путь Иоханана, сына Карея, что ради Египта покинул родину и поплатился за непослушание Господу. Бог благословил Иудею. Это Его земля. Ему угодно, чтоб на Его земле Его народ жил и Ему поклонялся. Всевышний выделил нас среди народов, дав нам особенные заповеди. Их соблюдения вполне достигнем, лишь живя отдельно и на завещанной земле. Что делать нам в Багдаде? Ведь с чужаками мы не можем ни молиться, ни есть, ни пить, не нарушая законы наши. Несовместимого не совместить. Нельзя слиться с народами, и притом остаться самими собой. Ты будешь царем в Вавилоне, но перестанешь быть иудеем!”

“Я буду тем, кем буду. Я поклоняюсь Богу всемогущему. Я надеюсь, Он, милосердный, позволит мне в счет моих побед послабление в наших многосложных и педантских ритуалах”.

“Давид Алрой стал тем, кто он есть, воспитуясь в среде многосложных и педантских ритуалов. Давид Алрой преуспеет, и потомки его унаследуют империю. Быстро растет и пышно цветет дерево у воды. Но отравятся его соки ядом, и заболеет оно, и зачахнет, и уподобятся листья сухой сморщенной сливе. Увы, увы! Веками ел Израиль колючки соленые. Надежда взрастила гроздья сладкие. И не отведали их, и во рту горечь. Одно, другое, третье разочарование – и не заманишь в Храм! Давид Алрой, помнишь ли пещеру Джентезмы и звезду твою в ночи? Слишком переменилось все. Прощай, царь!”

“Стой, верный честный друг! Стой, Джабастер!

Первосвященник обернулся.

“Не уходи в гневе, добрый Джабастер!”

“Не в гневе, но в горе, только в горе!”

“Израиль покорил Азию. Чего бояться Израилю? Все будет хорошо!”

“Все будет хорошо? Соломон возвел города в пустыне и несметно золота навез из страны Офир, но Давид Алрой родился в рабстве!”