Алрой

“Не иди в Вавилон!”

“Отвергнуть дар судьбы и без причины?”

“Бог сказал. Это ли не причина?”

“Я помазанник Бога. Его остережение мне не известно”.

“Вот, оно тебе известно! Не повторяй грех древнего царя Ахава, что пренебрег пророком!”

“Пренебречь тобою, пророчица!? Той, что предрекла мои победы!? Не способен Алрой на черную неблагодарность. Горячие слова твои – триумф предвидения, и нет сомнения в их силе окрыляющей!”

“Но ты сомневаешься! Ты сейчас сомневаешься! О, царь Израиля, не иди в Вавилон!”

“Прекрасная дева! Раз видевший и слышавший тебя – вовек не усомнится! Поверь, Эстер, нет повода для опасений. Для радости есть повод – настал тот редкий в жизни миг, когда мечта вернее предречений!”

“Алрой, Алрой, не иди в Вавилон!”

“Во мне нет страха. Я вижу впереди сияние вершины достижимой”.

“Как ужасно! Ты не слушаешь. Теряем все!”

“Обретаем все!”

“Утратим мечту нашу – вернуться под небо священного Сиона! Сердце не обманешь: оно к утраченному рвется, и прошлым будет жить”.

“Дивная Эстер! – воскликнул Алрой и взял ее руку в свою, – близок день, и столица востока ослепит мир. Народ наш более не гоним, и иным мечтам пора пришла. О, дева, избери мужа, одного из воевод моих, который по сердцу тебе, и я приготовлю царство в приданое. Эстер, тебе к лицу корона!”

Пророчица уставила на Алроя взгляд темных глаз. Какие мысли роились в голове ее? Пред ней спокойное непроницаемое лицо юного завоевателя. О чем он думал? Эстер опустила голову, молча ушла.

Глава 8 Принцесса Багдада

8.1

Знамена полощутся, фанфары ликуют, лошади ржут, копья сверкают. Неумолимо движется войско, оно оглушило и ослепило горизонт, словно утреннее светило ворвалось в ночь и вдребезги разбило ее.

Грохочут завоевателей шаги. Тяжелы. Вперед и вперед. Неминуемо, как морской прилив поглотит берег, солдаты покоренную землю займут. Неизбежность всего сильнее, ибо она властвует над всем.

Воинство иудейское, бойцы Господни! Пред вами земля соленая от слез отцов ваших, сотни лет плакавших о погасших вдали очагах. Неприступная страна, попирайте равнины ее. Надменный город, займите дворцы его. Воинство иудейское, бойцы Господни!

Вперед, дерзкое племя, час пробил! Вековечные мечты и мудрецов заветы сошлись здесь и сейчас. Гонителей золотые колесницы не слышны, не видать красных мантий тиранов. Воздалось им, и изгнаны.

Восстаньте вдовы и не плачьте более! Нет нужды вам горевать. Бог утер вдовьи слезы, и живы дети ваши и геройством матерей утешают!

Азриэль глядит вокруг – равнина пред ним. Шерира потрясает копьем, Джабастер меч поднял. И Бога избранник здесь, деяния его древними пророками предугаданы и воспеты. Жизнь его – что свежая утренняя роса на святом Сионском холме. Бога избранник, он ведет свой народ к победе. Воинство иудейское, бойцы Господни!

Они идут, идут, идут!

Тысячи жителей взобрались на городские стены, тысячи лодок теснятся на реке. Базар закрыт, а площади полны народу. Ранним утром Итамар с воинами вошел в город, выставил караулы. Вскоре авангард армии достиг Багдада. Кавалеристы расчистили дорогу, за ними на белоснежном коне подъехал к городским воротам Алрой. Крики восторга взвились в небо.

Алроя встретил Итамар и знакомые лица из недавней депутации. Хонайна среди них не было. Окруженный командирами и под охраной отряда Стражей короны, Алрой проследовал оживленными улицами к дворцу халифа. Ворота отворились, и он вступил в парадный двор. Спешился, принял приветствие командира воителей-евнухов. Вошел во внутренние помещения дворца. Анфилада пышно украшенных комнат. Он вспомнил свой первый визит сюда с Хонайном. А вот и зал, в котором халиф держал совет с приближенными.

Алрой уселся на роскошный диван Повелителя правоверных.

“Передохну после трудного марша”, – подумал Алрой, принимая от старшего евнуха кофе в чашке из тончайшего фарфора. “Итамар!” – обратился к командиру Алрой, – “Каковы настроения в городе? Где пребывает румский султан с войском?”

“Багдад спокоен и, мне кажется, доволен переменой. Султан и халиф обретаются у границ страны. Они в нерешительности”.

“Я так и думал. Солдаты должны расположиться лагерем за городскими стенами. Гарнизон составят десять тысяч бойцов, ежемесячно сменяющихся. Итамар, назначаю тебя губернатором города. Азриэль, тебе командовать гарнизоном. Бесценный мой Джабастер! Жду от тебя доклада о нравах столицы и горожан. Храбрый Шерира! Долгий отдых не для тебя. Готовь солдат к переправе через реку. Не думаю, что султан захочет воевать. Завтра в полдень встретимся здесь для совета. Прощайте”.

Командиры разошлись, Первосвященник задержался.

“Рискуя быть навязчивым, прошу твоего внимания, царь”.

“Милейший Джабастер, мое внимание обращено к тебе. Говори”.

“Господин, я ходатайствую за Абидана. Храбростью он превосходит многих. Я огорчен, что из-за стечения несчастных обстоятельств его заслуги не замечены”.

“Абидан? Знаю его. Доблестный воин, но… мечтатель, фантазер”.

“Он достойный сын Израиля, верность и вера его – кремень!”

“Добрейший Джабастер! Мы все достойные сыны Израиля. Однако я не нуждаюсь в тех, кто грезит наяву. Мечтателей остерегаться следует”.

“Мечту зажигая, Бог внушает свою волю иудею”.

“Воля Его должна быть верно истолкована. Головы Абидана и иже с ним полны идей старых, ныне не применимых и не совместимых с правлением народами и странами. Власть снисходительнее к преступнику, нежели к мечтателю. Фантазии, чуждые здравомыслию, творят хаос. Одним словом, люди эти – опасны!”

“Люди эти – цвет Израиля. Царь, похоже чья-то клевета отравила слух твой”.

“Заблуждаешься, почтеннейший Джабастер, ибо мой единственный советник – это ты. Если они цвет Израиля, то цвет пустой, плодов не сулящий. Скромным воинам пристало быть средством достижения великих целей. Не мечтатели, но люди практического склада мне нужны. Взять, скажем, Авнера, Азриэля, Итамара, Медада. Глянь, как умело сообразуют они дела и слова свои с местом, с временем, с людьми. Оттого непобедимы. У Абидана твоего нет помысла иного, как заново отстроить Храм. Начетчик фанатичный, узколобый, не видит леса за деревьями. Подобным зодчим возведенный Храм рухнет неизбежно. Да, кстати, этот самый Абидан сеял в лагере смуту, подбивая солдат не идти, как он выражался, в “Вавилон”. И почему? Да потому, что ему было видение!”

“Мой царь, я помню, и тебе было видение. В то время ты держался иных воззрений”.

“По-твоему, я и Абидан из одной глины слеплены? Я в этом мире стою особняком, и совпадения с другими не обязывают к сходству. Я не таков, как все вы, и даже тебе, я вижу, не постичь сего. Не желаю больше слышать об Абидане. До встречи завтра на совете”.

Первосвященник молча удалился.

“Он ушел. Наконец-то я один. Не выношу ему подобных. Их речи нарушают равновесие души. Признаться, уединенность мне милей общения. Боюсь, одиночество – удел и стержень моей власти. Сейчас я готов думать, рассуждать, решать. Без помощи видений и чудес.

“Скипетр царя Соломона! Теперь он принадлежит Алрою! Предание гласит, что лишь тому дано освободить народ наш, кто обладает скипетром. А завладеет сим атрибутом власти и свободы герой, предначертания судьбы которого – неизменная удача. Я избран Богом для великой цели. В леденящем сердце склепе, средь призраков царей, душа моя не дрогнула. Твердою рукой я взял и навсегда себе присвоил предмет священный. И та же рука сорвала корону с макушки беглого халифа”.

“Владенье миром – заслуженная моя награда. Отвергнуть ее ради бездумной рабской верности проповедям ретрограда-книжника? Не он, но я покорил Азию, и я вписал страницу в книгу летописи времен. Сион? Неужто запустелая безлюдная страна должна умерить блеск сияющей столицы востока? Неужто Бог так слаб, что не простирает власть свою сверх земли от Иордана до Ливана, и мы должны Ему границы воздвигать? Если б такое было записано, завещано, заповедано – я б ретировался в тень безвестности. Я тоже пророк! Иначе б я не слышал голос из святая святых, из-за занавеса ковчега завета! Истинные пророчества плодят приверженцев. Багдад станет моим Сионом! Я Богом призван, и не Джабастеру, а Богу я служу! Убежден: поклонение людей Ему должно быть столь же безгранично, как сила Его. И веру эту мою не дерзнут оспорить проповедники, хоть алтари их и дымятся в Иудее!”

“Я должен видеть Хонайна. Умен, ясно и трезво мыслит. Только он поймет меня. Дух достойной власти не совместим с предубеждениями и исключительными правами. Дай волю Джабастеру, он вырежет всех мусульман. А между тем, правоверные составляют большую и не худшую часть моих подданных. Джабастер рад опустошить империю, дабы не слышать книжников упрек, что исмаильтяне покушаются на наследие Израиля. Фанатик! Отправлю его покорять Иудею. Нам нужно изобрести сходный способ приобщения побежденных к плодам победы. Румский султан! И храбр и нагл. Увез гарем! Жаль, что не Авнер противостоял ему. Хоть и не люблю я переговоры, но с султаном без этого не обойтись. Как жаль, что нет Хонайна под рукой – это миссия для него. Он необходим сейчас. Но можно ли доверять ему во всем? Разные мысли роятся в голове. Куда ведет эта дверь? Знакомая галерея. Здесь нет никого. Царь без охраны. Дисциплина во дворце слаба. А в этом зале что? Вспоминаю, здесь развешена одежда. Я переоденусь. Меч – в сторону, он славно послужил мне, пусть отдохнет. Вот мантия, соболем подбитая. Вот обувь – бархат и рубины. Шелковый кушак. Засуну за него кинжал на всякий случай. Гляну в зеркало. На кого я, безбородый, похож? На евнуха или на владыку мира?

8.2

Раннее утро. Тигр тих, необитаем. По воде скользит одинокая лодка. Один гребец на веслах. На высоком берегу дом. От него к воде ведет крытый арочный спуск. Лодка причалила. Шторы поднялись. Показался единственный пассажир. Он сошел на берег, поднялся по ступеням.