Дион засмеялся.
* * *
Веллы сегодня в школе не было, Кевин ушел на прием к зубному врачу, и Дион обедал один на один с Пенелопой, в первый раз за все время. Он был рад, что Кевин отсутствовал, и одновременно немного стыдился этой радости. Кевин ему нравился, в его компании он чувствовал себя отлично, но находиться с Пенелопой вдвоем было еще лучше.
Они отстояли вместе очередь – Дион взял гамбургер и коку, Пенелопа салат и сок – и сели за столик рядом с низкой перегородкой, которая отделяла обеденный зал от площадки для игры в софтбол.
Они легко и свободно беседовали, перескакивая с одной темы на другую – от музыки и школьных занятий до планов на будущее.
– Чем ты собираешься заняться после школы? – спросила Пенелопа. – Кем хочешь быть?
Он улыбнулся.
– Ты хотела сказать, когда вырасту?
Она кивнула и тоже ответила улыбкой.
– Да, да, когда ты вырастешь.
– Не знаю. Я приучил себя к мысли, что собираюсь стать археологом или палеонтологом, возиться со всякими там ископаемыми и предметами материальной культуры, путешествовать по разным экзотическим странам. До последнего времени я считал, что это замечательно.
– Замечательно? – Она засмеялась. – Наверное, ты насмотрелся фильмов об Индиане Джонсе.
– Наверное, – признался он. – Кроме того, у меня еще была мечта стать дантистом. Знаешь, как я себе это представлял: у меня большая приемная, на столиках лежат различные красочные иллюстрированные журналы и непременно должен быть аквариум с морской водой. Я буду работать по пять часов в день в такой приятной обстановке и заколачивать большие бабки.
– Звучит неплохо.
– Полагаю. Но с тех пор я изменил свои планы.
– И кем же ты хочешь стать теперь?
– Учителем, я думаю.
– Почему?
– Я мог бы соврать, сказав, что хочу помочь молодым людям раскрыть свои возможности, нести им знания, но на самом деле потому, что работа учителя предусматривает отпуск летом. Я ведь в этом отношении очень испорчен. Мне нравятся каникулы. Мне нравится отдыхать два месяца летом, две недели зимой и еще неделю на Пасху. Мне кажется, я не выживу, имея только две недели отпуска в году. – Он откусил от своего гамбургера. – А как ты?
Она пожала плечами.
– Виноделие. Что же еще?
– Ну а если ты не захочешь работать на винном заводе, что тогда?
– Но я захочу.
– Ну а если не захочешь? Что, если ты пожелаешь стать программисткой? Как на это посмотрит твоя… твои матери?
– Не знаю.
– У них что, нет никого, кому бы они могли оставить свой завод? Есть у тебя братья или сестры?
– У меня вообще нет никаких родственников.
Он посмотрел на нее.
– Никаких?
Она отвернулась, глядя некоторое время на площадку для игры в софтбол, затем снова посмотрела на него, проказливо наморщив нос.
– А кем бы ты хотел стать в своих мечтах? Я не имею в виду что-то практичное. Есть у тебя какие-нибудь тайные фантазии?
– Рок-звездой, – сказал он.
Она засмеялась.
– Тысячи девушек выкрикивали бы мое имя, от фанатов бы не было отбоя.
– Ого!
Он улыбнулся и глотнул коки.
– А что, у тебя действительно нет никаких родственников? Только матери?
Девушка зарделась.
– Мне бы не хотелось об этом говорить. Ладно? Как-нибудь в другой раз.
– Хорошо. Я понял.
Дион доел гамбургер, скомкал обертку и бросил в ближайшую урну. Но чуть-чуть промахнулся. Он не поленился встать, поднять с пола сверток и снова бросить в урну. Он развернулся кругом и сквозь ткань ее блузки отчетливо различил очертания лифчика.
– А кто же мы с тобой? – неожиданно спросил он, садясь рядом. Ему хотелось, чтобы вопрос прозвучал обыденно. – Мы просто приятели или… все-таки больше, чем приятели?
Она облизнула губы и не ответила.
Его сердце гулко стучало в груди, и он уже пожалел о своих словах.
– Ну так как? – повторил он вопрос.
– Не знаю.
– Не знаешь? Я тоже. – Его голос звучал слишком громко.
Некоторое время они молчали.
– Мне бы хотелось, чтобы мы были больше, чем просто приятелями, – мягко проговорила Пенелопа.
Никто из них не произнес больше ни слова. Шумовой фон кафетерия несколько изменился, стал как-то глуше, отошел на второй план. Они смотрели друг другу в глаза, не зная, что сказать, не в силах отвернуться. Молчание было неловким, но это была приятная неловкость, сладостное смущение первой интимности. Дион робко улыбнулся.