Автобиография духовно неправильного мистика

Но я сказал твердо:

– Буду изучать философию.

– Что ты такое говоришь? – удивлялись они. – Ни один человек в здравом уме не станет изучать философию. Шесть лет потратишь на изучение какой-то ерунды? И что потом? Кому ты будешь нужен со своей философией? Ты не сможешь устроиться даже на самую низкооплачиваемую должность.

И они были правы. В Индии если хочешь устроиться на какую-нибудь самую мелкую должность, вроде почтового клерка, тебе достаточно лишь школьного аттестата. Но если у тебя университетская степень по философии, ты был лучшим в университете и закончил его с красным дипломом, тебя никто не возьмет. Именно потому, что у тебя есть все эти регалии! Образование попросту мешает! Клерк не должен философствовать, иначе с ним хлопот не оберешься.

В общем, мне говорили:

– Ты потом всю жизнь страдать будешь. Подумай хорошенько.

А я сказал:

– Вы знаете, я никогда ни о чем не думаю. Я просто вижу. Мне не нужно выбирать, я знаю, чему буду учиться. И не важно, что эта профессия не сделает меня богатым. Мне все равно, я буду изучать философию, даже если мне придется стать нищим.

– Далась тебе эта философия, – говорили они растерянно. – Что ты в ней нашел?

– Я намерен посвятить свою жизнь борьбе с философами, вот и хочу знать о них все, – объяснял я.

– Господи! Ты сам до этого додумался? – изумленно спрашивали они. – Подумать только, человек собирается изучать философию, чтобы потом всю жизнь бороться с философами! Да разве можно себе такое представить?

Впрочем, они уже давно поняли, что я ненормальный.

– Этого и следовало ожидать, – говорили они, но потом снова принимались меня уговаривать. – Еще есть время, подумай. Занятия начнутся только через месяц. Может, ты все-таки выберешь что-то другое?

А я сказал:

– Месяц, год, вся жизнь – какая разница. У меня нет выбора. Это мой долг.

Один из моих дядей, окончивший университет, сказал:

– Да с ним же говорить невозможно! Он несет какую-то ахинею: нет выбора… долг… Что ты будешь делать со всем этим в реальной жизни? На что купишь дом и станешь содержать семью? Деньги-то все равно нужны.

– Не буду я жениться, – ответил я. – Да и дом мне не нужен. И вообще я не собираюсь никого содержать!

Так и было: я никого никогда не содержал, и у меня нет собственного дома. Я самый бедный человек на свете!

Им не удалось сделать из меня ни врача, ни инженера, ни ученого, и потому они ужасно разозлились. Но когда я стал странствующим учителем, начал скитаться по стране и делать то, ради чего я учил логику и философию – на самом деле я хотел досконально изучить своего врага, – то вскоре не было ни одного философа, который осмелился бы со мною спорить. И тогда мою родню замучила совесть. Они поняли, как хорошо, что я не стал врачом, инженером или ученым. Я доказал, что они ошибались. И они начали просить у меня прощения.

– Все в порядке, – ответил я. – Я ведь не послушался ваших советов. Вы не смогли бы переубедить меня при всем желании. Я бы все равно стал философом, даже если бы весь мир был против меня. Поэтому не стоит переживать. Я ваших советов и не слушал. Я слышал, что вы говорили, но все равно не слушал. Во мне уже тогда созрело решение. Я уже видел свой путь.

В поисках бессмертия

Вопрос: Вы уверены, что будете существовать в какой-либо форме после ухода из этого мира?

Ответ: Буду существовать, но без всякой формы.

Вопрос: Вечно?

Ответ: Вечно. Я был здесь вечно и буду вечно.

Вопрос: После смерти ваше сознание сохранится?

Ответ: Да, потому что смерть не имеет отношения к сознанию.

Вопрос: Останется ли у вас после смерти та же личность?

Ответ: Никакой личности.

    Из беседы с Джоном Мак-Коллом, «Сиэттл пост-интеллидженсер»

На Востоке принято обращать внимание на то, как человек умирает. Смерть отражает всю жизнь человека, то, как он жил. Если бы я увидел человека сразу после его смерти, то мог бы написать целый том его биографии, потому что жизнь концентрируется в одном этом мгновении. Смерть подобна молнии, высвечивающей все, что с человеком было.

Жалкие люди умирают со сжатыми кулаками. Они цепляются за жизнь, не желая умирать. Они никак не могут расслабиться даже в самые последние минуты. Любящие люди умирают с раскрытыми ладонями, повернутыми к миру. Им хочется поделиться всем, что у них есть, поделиться своей смертью так же, как они делились своей жизнью.

В момент смерти у человека на лице написано все. По его выражению можно понять, дышал ли он полной грудью, любил ли он эту жизнь, был ли он осознан и бдителен. Если это так, то на его лице отразится внутреннее сияние, и тело его будет слегка светиться. А подойдя к нему ближе, вы ощутите невероятный покой – не печаль, а покой, глубочайшую внутреннюю тишину. Иногда бывает даже, что если человек испытывает блаженство в момент смерти, если он благословен, то рядом с ним люди чувствуют себя счастливыми.

Я понял это еще в детстве. В моем городке умер один праведник. Я был к нему привязан. Этот почти нищий человек был священником в маленьком храме. Каждый раз, когда я проходил мимо, – а это случалось дважды в день, по дороге в школу и обратно, – он подзывал меня и угощал фруктами или сладким.

Когда он умер, я был единственным ребенком на похоронах. Весь город пришел проститься с ним. Я не мог поверить случившемуся и начал смеяться. Там был и мой отец. Ему стало ужасно стыдно: ведь на похоронах не принято смеяться. Он пытался меня остановить и постоянно твердил: «Тихо! Не смейся! Замолчи!»

Никогда прежде я не испытывал такой безудержной радости. Кстати, и после этого у меня не было подобных приступов смеха. Я хохотал так, как будто произошло настоящее чудо. Я не мог сдержаться. Я смеялся громко, а все вокруг возмущались. Меня отправили домой, а потом отец сказал мне:

– Никогда больше не пущу тебя на серьезные мероприятия! Ты всех нас опозорил. Почему ты смеялся? Что с тобой случилось? Разве можно смеяться над смертью? Это же надо – все плачут, а он хохочет во все горло!

– Да, кое-что случилось, – ответил я. – В смерти этого старика было нечто невероятно прекрасное. Он умер в экстазе.

Я, конечно, не совсем так сказал, но я пытался объяснить отцу, что для того человека смерть был приятной, она принесла ему огромное блаженство, он умер счастливым, и я хотел разделить с ним его радость. Умирая, он смеялся, и все вокруг было наполнено смехом.

Мои родственники решили, что я попросту сумасшедший. Как может человек смеяться в момент смерти? С тех пор я видел много смертей, но с такой не сталкивался больше никогда. В момент смерти у человека высвобождается вся его энергия, а вместе с ней и его жизненный опыт. Был ли он печальным, счастливым, любящим, агрессивным, страстным, умел ли он сопереживать – все это отражено в вибрациях той энергии. Быть рядом со святым человеком в момент его смерти или сразу после – вот величайший дар судьбы. Просто находиться рядом и напитываться его энергией – это неземное благословение. Вы тут же окажетесь в совершенно ином измерении. Эта энергия увлекает, манит, опьяняет. Смерть может стать полнейшим счастьем, но только при условии, что вы были счастливы в жизни.

* * *

В детстве я любил следовать за каждой похоронной процессией. Мои родители постоянно беспокоились: «Ты же не знал этого человека, ты даже не был с ним знаком, что уж говорить про дружбу. Зачем ты попусту тратишь время?» – в Индии ритуал погребения занимает три, четыре, а то и пять часов.

Сначала процессия движется за телом, которое провозят через весь город на окраину, а потом его сжигают на погребальном костре… Вы ведь знаете индийцев, у них вечно ничего не получается. Костер не разгорается, ветки едва тлеют, тело не хочет гореть, и собравшиеся начинают суетиться, потому что всем хочется поскорее покончить с этой тягостной церемонией. Но у покойников тоже есть свои хитрости. Они изо всех сил стараются задержаться тут как можно дольше.

Я как-то сказал родителям:

– Какая разница, родственник он мне или нет. Нас всех роднит смерть, и этого никто не станет отрицать. Не важно, кто умирает. Для меня это очень символично. Однажды я тоже умру и хочу понять, как живые ведут себя по отношению к мертвым, как мертвые ведут себя по отношению к живым. Как еще мне это узнать?

– Ты как-то странно рассуждаешь, – говорили родители.

А я сказал:

– Убедите меня в том, что смерть не связана со мной, что я никогда не умру. Сможете мне это доказать? – я перестану ходить на похороны. А иначе дайте мне во всем разобраться.

Но никто не осмеливался утверждать, что я никогда не умру, и потому я говорил: