Город М

– Кто?– встрепенулась Инга.

– Да никто,– Анна притиснул ее обратно и толкнул астронома в грудь.– Вы бегите. Мне трудно, я хромой. Бегите, я вас догоню. Так безопасней… Стойте! Пропеллера! Возьмите Пропеллера! Да! Все…

Нужно было время. Чтоб сообразить, что дальше. Хотя, вполне возможно, что время было нужно для чего-то другого. Вполне возможно, что требовался пустяк – хватануть воздуха и секунду-две переждать молча, без бормотаний со всех сторон.

– Все хорошо,– шепнул Анна, глядя вдаль.– Все хорошо, малыш.

Вниз, к фонарику по-блошиному вразнобой скакали две фигурки. Поглядев им вслед, Анна осмотрелся еще раз, но теперь уже – чтоб как-нибудь без грюка избавиться от кирпича. Не найдя очевидного, он дал ему скользнуть по ноге и успокоительно положил ладонь Инге на затылок. Но под рукой оказалась щека, потому что кирпич-паразит все-таки грюкнул.

– Скот,– сказал Анна.– Ничего. Все хорошо, малыш. Понимаешь, скорей всего – сон. Сон и все. Ведь ты спала? Да? Ну вспомни – спала?

– Не знаю,– вздохнула Инга.– Я не помню.

Шепот пощекотал ладонь. Самым щекотным получился кусочек "по".

– Ну вот. Значит – спала. И увидела сон. Проснулась – темно. Испугалась. Где-то что-то скрипнуло. Дунуло. Ну? Ведь это запросто. Ветер. Верно? Тш-ш:ш…– она попробовала встрепенуться опять, но Анна пресек это дело, побаюкав-покачав и легонечко пошипев ей в лоб.– Ну хорошо. Знаешь, мы сделаем так: сейчас пойдем в одно безопасное место – слышишь? – совершенно безопасное, там некого бояться, там друзья. И ты ляжешь спать. Ну – или не спать, просто подождешь, хорошо? Но лучше – спать. А я сбегаю посмотрю, кто там скрипит…

– Не скрипит,– сказала Инга.– Он спросил: "Который час?"

– Ну вот… Тем более. Посмотрю, кто там спрашивает, который час. И узнаю, почему тебе снится такая чушь. Смотри под ноги, малыш,– кивнул Анна.– Тут… дребедень.

На самом деле дребедень была в голове. И призывом беречь ноги он надеялся оттянуть дальнейшие объяснения. Он подумал, что это довольно трудно – объяснить, что безопасное место, где друзья – это кладбище. С разбойниками. Которые, кстати, тебя и обчистили. Под руководством офицера спецслужбы. Который – тоже кстати – обещался изнасиловать. Объяснить такое едва ли не трудней, чем понять. Даже если тот, кому следует понять, уже успел свихнуться.

Но в этот момент – очень к месту – с кладбища донеслось жуть фальшивое "ку-ку", и он вдруг решил, что это, может быть, и неплохо: устроить Ингу на кладбище, обозначив его – ну, хоть для начала – словом "лес". И по мере сил оградив, например, комнатенкой наверху. Решение – вероятно, под громкое "ку-ку" – показалось столь точным, что Анна даже удивился, почему не сообразил этого два дня назад. Второе "ку-ку", еще гаже первого, послужило сигналом к действию: Инга вздрогнула, и Анна поспешно обнял ее за плечо.

– Это нам,– пояснил он.– Значит – все хорошо. А это…

– А почему так темно? Я совсем ничего не вижу,– шепнула Инга.– Мы где?

– А ты… не узнаешь?

– Ой, нет. Ни чуточки. Знаешь, я как-то… Я, наверно, здорово перепугалась, да? Да еще Женя… Такой дурачок – схватил, потащил. Ты что, его за мной посылал?

– Он у меня схлопочет,– на всякий случай ответил Анна.– Напугал?

– Еще как! Я же его не узнала. Какое-то чудище с бородой! Вчера без бороды, а тут с бородой… Да, а вчера – вчера он к тебе заходил? Он говорил, что зайдет.

– Вчера?

– Да. Он говорил – что-то срочное. И секретное. А глазищами – хлоп-хлоп. Как сова. Опять разыграл, да?

– Наверно,– робко согласился Анна.– Наверно. Хотя… Послушай, а что… он так и сказал? Что – зайдет?

– Ну да. По какому-то делу. Я еще сказала – позвони, а он говорит – нельзя. Представляешь? Что-то, мол, такое-претакое и никак по телефону. Я сказала – тогда, наверно, коньяк. А он засмеялся и ушел. Сказал – к тебе. А ты где был? Часов в пять. В редакции?

– Да,– еще глуше пробормотал Анна.– Кажется.

– Ну вот. Поэтому он… Ой, ну все-таки как темно! Что же такое? Где же это мы идем? Знаешь, я так испугалась, что ничего не соображаю, честное слово. Даже не помню, как выскочила, представляешь? В каком-то, смотри, пальто… И главное, не пойму, что за пальто – везде темно. Почему, Андрюш?

– Ку-ку! – ухнуло впереди.

– Потому что лес,– брякнул Анна.

– Как – лес? Лес? Нет, я не понимаю… какой лес? А фонарь?

– И фонарь.

– В лесу?

– В лесу,– уже совсем безнадежно отрубил Анна. Он панически искал сказать что-то еще. И не нашел.– В лесу,– повторил он. Он понимал, что это единственный выход: все время что-то и быстро говорить.– Это секретный лес. Секретный объект. Совершенно секретный,– нелепо пролепетал он, поняв, что совершенно нелеп.– И давай помолчим, малыш. Иначе у нас будут неприятности. Я все потом объясню. Потом.

До шлагбаума оставалось всего ничего, и красной мигалки уже хватало, чтоб пугать глаза. В мигалку можно было нырнуть – как в нору – на несколько секунд, и Анна был ей за это благодарен.

Он понял, что произошло. Вернее, он понял, что теперь совсем неважно, что произошло, и что именно значит это вывихнутое "вчера". Это "вчера" могло взорваться в любой миг, от любого пустяка. Можно было только оттянуть этот миг. И, покосившись на Ингу, которая притихше вглядывалась в темноту за фонарем, он – с неожиданным восторгом почти – понял, что ему повезло, и что Жмурова плешь и ее запредельная дурь действительно лучшее из всего, что могло случиться.

Когда фонарь пропал, и перед ним – трафаретно подсвеченная сзади – появилась фигура часового, Анна уже знал, что и как следует говорить теперь.

– Тебе будет интересно, малыш, – шепотом пообещал он.

В сущности, без особого вранья и разве что слишком энергично, чтоб успеть до поста, он сообщил, что это местечко – чрезвычайно любопытное местечко, ей-богу – обнаружилось совсем вот-вот, пару дней назад, и представляет из себя, малыш, практически хорошо охраняемый рай, которым заправляет, как положено, Петр, по должности конюх, а по призванию садовник, но самое забавное, малыш… да, смотри, любопытно, как это он куковал в противогазе…

– Вот что я вам скажу: это комплекс вины! – загундел часовой, схватив Анну за локоть и целя в лоб отвинченным хоботом.– Комплекс вины! Это я вам говорю!

– Не исключено,– сказал Анна.

– Бе-зу-слов-но! Безусловно! Это же аксиома! Тот, другой, распят по ошибке, вместо этого, этот переживает и требует распятия. Я вам говорю, это классический комплекс вины! Вы слышите? – протрубил часовой уже без надежды быть услышанным, потому что, отцепившись от него и поднырнув под шлагбаум, Анна уже шептал, что самое-то интересное, малыш,– как раз вот это, этот взбесившийся слон и вся остальная обитающая тут презабавная компания, которая – представь себе! – нашла себе ни больше ни меньше как Христа. Который пока, правда, не желает именоваться Христом, но зато назначил себе апостолом, доверенным лицом, так сказать – знаешь, кого? – старика Мухина, да-да, Арсений Петрович, только он теперь не Арсений и не Петрович, а просто какой-то Иоан Златоуст.

Анализируя потом свой путевой треп, Анна вполне уверенно мог сказать, что не допустил ни одного промаха, включая своевременный маневр вокруг надгробий. В обходах был свой риск, и сворачивая с тропы, чтоб белесая муть впереди не успела сделаться какой-нибудь траурной девой, он сколь возможно таращил глаза, надеясь углядеть подземную дыру раньше, чем в нее влезть.

Единственным промахом был Волк, который возник в упор, в прогале меж двух стволов. Но третий ствол – потертый автоматный ствол,– по которому катнулся легкий поднебесный отблеск, тут же настроил на деловой лад. И шепнув "минутку, малыш", Анна отволок Волка шагов на пять в темноту для краткой, но на удивление конкретной информации и трех таких же распоряжений.

– Там засада,– тоже кратко сказал Волк.

– Вряд ли,– сказал Анна.– Скорей всего… она не в себе.

– Нет,– сказал Волк.– Пахнет не так.

– Вы думаете? – сказал Анна.– Не знаю… Тогда вот что: я схожу взглянуть, а вы посмотрите за ней.

– Лучше наоборот,– возразил Волк.

– Нет,– возразил Анна.– Клавдию нужен не я, а вы. Я с ним поговорю душевней.

Когда Волк отступил и исчез в темноте, Анна с удовольствием послушал беззвучие, которым сопровождалось это тайное действо, гарантирующее успех, и, вернувшись к Инге, наскоро и на ходу объяснил, что до завтра, кажется, ничего любопытного не будет, и будет лучше, если она использует шанс отдохнуть в замечательной отдельной комнатке – кстати, и от своих нелепых страхов заодно, и со снотворным, если нужно, малыш ("И без всяких Пропеллеров",– подумал Анна: это было третье распоряжение),– пока он сделает тут пару дел и заглянет все-таки, что там за ерунда у тебя скрипит, хорошо?

– А этот… ну, который был, это – он? – спросила Инга.– Ну… Христос?

– Нет. Это Николай Николаевич,– Анна решил, что "Волк" или "Фурье" или даже "мой знакомый" подойдут здесь меньше всего.– Тоже… сектант. А Христа мы посмотрим завтра, хорошо?