Прятаться больше не с кем

шесть

семь

семь

семь

восемь

девять

Всё. Спускаю в неё, вытаскиваю, наблюдаю, как медленно вытекает густая смесь крови и спермы из её пизды, капает на цветастую простынь, просачивается на обивку дивана. Отодвигаюсь, встаю, Кей бездвижна, иду в ванную и мою хуй под краном, изучая вены, родинки и пятна на коже. Я вспотел, умываюсь с мылом, глаза чешутся, тру их до красноты, часто моргаю, в зеркале отражается Кей.

– Можно мне в душ?

Я смотрю на её отражение – она прикрыла одной рукой грудь, а второй – пизду, но сквозь пальцы видно, что там всё в крови. Вытираю лицо и иду мимо Кей в комнату, она шарахается в сторону, впечатывается плечом в дверную раму, одними глазами следит за мной, закрывает дверь, как только я захожу в комнату. Беру сигареты, иду на балкон.

Темно. Небо ясное, но луна светит тускло, уличные фонари горят через один, движения на дорогах нет, движения в моём сердце нет, я не испытываю чувства вины, хотя это предполагалось, ни вины, ни угрызений совести, ни сочувствия, ни понимания. Я падаю вместе с недокуренной сигаретой, которую отпустил, задумавшись. Падать низко, тут не успеешь испугаться. Мне не хочется идти в ту комнату, но я привык к ней, так же, как привык к Кей и ко всем её выебонам. Привычка здесь, в этом случае – то, чего лучше бы не случалось, должна же была остаться страсть, какой–то взаимный интерес, это даже не должно было остаться, а должно продолжаться, длиться, не обязательно ровной, но живой линией.

Они тебя даже не заставляют – ты сама раздвигаешь пальцами губы, открывая доступ к вагине, открывая доступ к тому, что не объясняет тебя, как ты думала в тринадцать, не даёт ни малейшего представления о тебе, если только они не отвезут тебя в лабораторию и не возьмут мазки и пункции. И всё равно это будет просто набор данных, моча в банке и говно в пластиковом контейнере. Ты не можешь раскрыть себя через устную речь, через текст, немного помогают поступки и сочетание действия и бездействия. Сеточка на коже, образующая отпечатки пальцев, изначально была нечёткой, нечёткость впиталась и растеклась по телу вместе с кровью. И всё–таки тебя нужно заставлять – так удовольствие обретает привычную для тебя форму, такую, где не остаётся места, где не хватает воздуха, чтобы вдохнуть и выдохнуть «нет».

Падаю на диван, накрываюсь одеялом с головой, ложусь на бок и закрываю глаза. Вода в ванной по–прежнему шумит, хотя прошёл уже час. Я слышу, как время от времени шевелится там Кей, включает и выключает душ. Когда она заканчивает и выходит, я уже в полусне. Она голая, выключает свет и ложится рядом, не укрываясь одеялом. Шмыгает носом, смахивает что–то с лица, вытягивает руки вдоль туловища и шепчет

–

Мне ничего не понятно, повторить я не прошу. Я засыпаю, чтобы время шло быстрее. Я засыпаю, чтоб наконец–то выспаться.

Party 11

Пеликан пропал. Со временем знакомых у него становилось всё меньше и меньше, узнать что–то о нём было трудно. Он часто менял номера, терял телефоны, я мог пойти к нему домой, но там чаще всего никого не было. Джон часто заходил к семье, которая жила в соседнем доме – ничего, мы даже попросили их последить за домом Пеликана пару дней, заходила и выходила оттуда только его сестра, кормила собаку. Он позвонил мне сам и попросил помощи в побеге из рехаба.

– Что за рехаб, Пеликан? Давно ты там?

– Ой, блядь, Рэ, ну столько вопросов, ты можешь просто помочь мне? Мне очень нужна твоя помощь.

Рехаб, рехаб.

– Ну и где ты?

– Да тут,

Он говорит адрес. Полчаса от моего дома.

– Только отделение полиции рядом. Мы должны быть осторожны и не привлекать внимания.

Картавит теперь так, будто все зубы потерял.

– Есть варианты покинуть помещение через главный вход, не перелезая через забор? Или как ты там собрался это сделать.

– Исключено. Я не прошёл программу полностью, меня выебут в жопу и вернут обратно.

– Это обязательный пункт программы?

– Если ты сейчас будешь шутить, то это будет пункт обязательной программы исключительно для тебя. От меня.

Пеликан сопел в трубку, я прикидывал, стоит ли в это ввязываться.

– Так ты оставайся, подлечись,

– Сука, Рэ, ты сможешь мне помочь или нет? Мне больше некого просить, долбоёб ты тупой. Не зли меня.

– Ага, повышенная нервная возбудимость.

– Я жду.

–

– Да что ты ссышь, я вытащу тебя из копстерской, заплачу – они легко берут бабки.

– Откуда вытащишь?

– Я сейчас залупу вытащу и подрочу тебе в рот! Не прикидывайся, что не понимаешь. Копы, Рэ, которые сидят в своём помещении,

Пеликан сейчас объясняет действительно терпеливо.

– Копы в копском помещении. Помещение, где сидят копы – копстерская.

– Я понял, понял. Хорошо, когда, куда и во сколько мне подъезжать?

– Сегодня к десяти вечера. Чуть сбоку от отделения увидишь забор из металлических прутьев, он тянется по периметру, но нам нужно именно то место. Там прутья ржавые, поможешь разогнуть.

– А искать тебя будут потом?

– Будут, но недолго. Забей.

– Давай попробуем. На связи.

– Ага, покеда.

Закончив этот разговор, я сразу же пожалел, что согласился поучаствовать в веселье такого рода, не из–за страха быть пойманным и не из–за страха, что что–то может не получиться – Пеликан часто раздавал обещания, которые не выполнял, я даже привык к этому, и ни на что не рассчитывал, смеялся, когда он становился серьёзным и говорил, по большому счёту, правильные вещи, он хорошо врал, но я не мог его кинуть.

Я приехал на место без десяти десять, у копов было тихо, вообще вокруг было совсем тихо – по крайней мере, в радиусе 200–300 метров. В десять я подошёл к забору. Пеликан выбегает из двухэтажного здания и кричит

– Жми, разжимай!

Он бежит неуклюже, хромая на правую ногу, джинсы спадают как всегда, за ним никто не бежит. Начинаю раздвигать прутья, левый так быстро отрывается, что я со всей силы впечатываюсь напряжённым кулаком в соседний прут, одёргиваю обе руки и скачу по кругу, зажав травмированную руку между ног,

– Бля! Бля! Ай, твою мать..