Вначале было слово

Ранняя осень. Воздух звонкий, хрупкий, ломкий. Тронь – рассыплется.

– Ишь, чего придумала, – донеслось до меня еле слышно. – Хочу, говорит, с тобой проснуться. Глупость-то какая, господи. Глупость и есть…

…Он стоял так, пока все за окном не начало расплываться и терять очертания, и сливаться с небом.

Наверное, пошел дождь.

Потому, что не может быть у человека столько слез…

Как вы думаете?

Сказка про слишком

Конечно же, я прочитал это ее письмо. И что прикажете с этим делать? Вот так всегда, она заварит кашу, а расхлебывать – кому?

Впрочем, вы ведь и сами догадались, да и она догадывается. Нет, пожалуй не так, какие уж тут догадки, она, как никто другой, знает точно. Ну что делать – не может она иначе. Потому, что – такая. Странная, непредсказуемая, суматошная. Моя. А стало быть, все, что у нее внутри, из чего она состоит, тоже – мое. И значит – внутри. У меня внутри. Сиамские близнецы – слыхали? Это про нас. И длится это уже… неважно, всю жизнь. И – особо хочу сказать – с каждым прошедшим годом все меньше надежды, что когда-нибудь закончится. Так, как это бывает обычно – у всех, у каждого и всегда. И я не жалуюсь.

Потому, что все очень просто. Вот – очень, вы не поверите. И даже еще проще.

Во-первых, из каждого правила есть исключения, как бы ни трудно было в это поверить.

Во-вторых, чтобы оказаться исключением из этого самого правила, нужно, на самом деле, совсем немного – понять, принять и смочь. Понять, что это так, принять это, хотя это совсем не так легко, как может показаться и, наконец – суметь, смочь быть им, на самом деле. Ну, хотя бы – друг для друга. Остальное – ерунда, семечки.

И тогда, какие бы письма ты не получал, главным в них становится не текст, не слова и даже не их явный и тайный смысл, а то, что написаны они – ею. Я же говорю – просто, но она все еще, временами, не верит – потому, что трудно, без дураков. И начинает выдумывать, фантазировать и фонтанировать. Но за… неважно сколько лет, можно научиться с этими ее фонтанами и фантазиями разбираться? Скажу без ложной скромности… Нет, лучше вы у нее самой спросите, так вернее. Бывают, конечно, особые случаи, но и тут, при желании, именно при желании, всегда находится лекарство.

Например, всего несколько строк и фантазии превращаются в историю, правда, несколько необычную – у которой только начало. А больше – ничего – ни продолжения, ни развязки, ни конца – начало и все. А уж превратить эту историю в жизнь совсем ничего не стоит – поверьте. Просто, вдруг, видишь, что живешь-то ты, оказывается, там, внутри, и это и есть твоя жизнь и ни что иное. И остается лишь одно – соответствовать.

То есть – жить дальше.

Просто жить…

Ее письмо

Прошлой зимой у меня под окном сломалась яблоня. Вполне еще крепкая, в соку, и укутана была снегом до самых бровей, просто здорово – белая шапка, шаль, рукавички – красота. Так много снега и солнца было на ней, и вдруг – заскрипела, затрещала и медленно повалилась на бок, выставив вверх то, что осталось – свежую, почти такую же белую, как снег вокруг, древесную мякоть излома.

Вот я и спрашиваю – а может ли быть так хорошо, чтобы – слишком? Чтобы раз – и не выдержишь, сломаешься, упадешь?

На самом-то деле, я не о грустном. Как раз, наоборот, потому что – праздник. Годовщина. Наша с тобой годовщина.

И письмо это, поэтому, мое поздравление тебе. Ты ведь уже так привык их получать – утром, вместе с первой чашкой крепкого – чтобы ложка стояла – черного кофе. Вприкуску. Кофе и письмо от меня. Это потом у тебя будет все, как всегда – больные, операции, операции, операции. Чуткие, уверенные пальцы. Разрез, тампон, дренаж…

И ты даже не попытаешься мне ответить, ведь ты весь уже там – в своей работе. И новость, та, что уже давно пора бы мне… Она тоже промелькнет краешком сознания – вечером, все вечером…

Я знаю, я все это – знаю…

Оно будет с тобой весь день – мое письмо. Оно будет иногда прорываться сквозь обычный поток сознания и свет бестеневой лампы. А однажды, бросив, не глядя:

– Зажим, быстро! – и так же, не глядя, протянув руку с раскрытой ладонью, ты даже помедлишь, нет, не секунду, это много – полсекунды, четверть секунды – чтобы снова сказать себе:

«Да, лучше, в самом деле, вечером. Сегодня же…»

…А вечером – снежные хлопья из разбухших от влаги туч, столик в углу, негромкая музыка и даже – не поверите – настоящий рояль в глубине зала. Все, как всегда, вот уже… неважно, сколько лет, а просто – всю жизнь. И я, как всегда – тоже. Платье светло-серого шелка и глаза, в которых – ты. И какие еще нужны украшения?

Как же много тебя, боже мой… и снаружи, и внутри – везде. И, волей-неволей, вспоминается та самая яблоня – неужели, неужели, может быть так хорошо, что – слишком?

Потому, что иначе, а чего же это она сломалась? И почему я не могу об этом не думать?

И еще – о той самой новости, о которой ты снова промолчишь.

Ну и что? Просто, ну… не пришлось к слову.

Но я – все равно – жду…

Я – выдумщица и болтушка. Я привыкла болтать без умолку, хохотать и прыскать от смеха. И вдруг – замолкать на полуслове и глядеть на тебя глазами, полными слез. Знаешь – почему?

Да, рассказать об этом – невозможно, но я написала стихи, потому что, ну, должна же я тебе объяснить. Хотя бы попытаться…

Еще не ветер. Постой, постой!
Ты держишь небо над головой.
Ты говоришь, что все будет ОК.
Хоть между строк…

Конечно, верю – но смерть? Но смерчь?
К ногам прижаться, на снег прилечь,
Чтоб, замерзая, сказать: «Домой».
Чтобы – с тобой.

За небом – небыль – леса и дым.
Еще не ветер, но мы летим.
Вся из тумана. Из силы весь.
Мы – вот. Мы – есть.

…Мы будем говорить, говорить, говорить, захлебываясь от счастья и друг от друга, ведь всего за несколько лет у нас накопилось столько воспоминаний – у иных за всю жизнь, да не за одну, столько не наберется. Но как раз о прошлом мы почти не говорим, наоборот, все время – о будущем. О пропасти, у которой нет дна и, значит, надо просто раскинуть руки и – лететь. А потом мы вдруг засобираемся домой, ко мне домой, когда я увижу, как изменился твой взгляд и как, совсем чуть-чуть, едва заметно, ты покусываешь нижнюю губу. И значит, смотреть уже мало, а праздник – он только начинается…

Мы – вместе. И не просто вместе, а один в другом. По самую шляпку, по самое-самое….

И на целую эту ночь, мой дом – это твои слова, твои руки и твои губы. И – твое тепло. Точно как у той яблони. Ей тоже было тепло, снег – он греет. Но пока это совершенно неважно, правда? Потому, что я чувствую, как внутри у меня распускается цветок. Нет, целый букет цветов. Маковое поле. Ведь спать рядом, вместе – это почти несбыточно, а вот – случилось.

Утром я сварю тебе кофе, такой, как ты любишь. Обниму на пороге, поцелую, провожу на работу. И, уже спускаясь по лестнице вниз, ты снова, в который раз, вспомнишь и с досадой хлопнешь себя по лбу – опять, опять забыл… Ну, что же делать-то? Совсем вылетело из головы.

И сегодня, как назло, сплошные тяжелые случаи, и точно будет не до того.

А мой прощальный поцелуй – он весь день на твоих губах.

Годовщина…

И лишь вечером, в машине, по пути домой, ты в последний раз вспомнишь про эту злосчастную новость, и – нельзя, нельзя откладывать, пока не передумал, да и все равно, дождь со снегом, ветер, ноябрь – самая середина. Надо же, наконец, решиться – пора. Да и… она – та, другая – тоже. Она ведь больше не может, все равно не будет покоя. И потом – честнее… И просто, чтобы поскорее и больше не думать, и дома сразу завалиться спать, ты тормозишь у тротуара и пишешь. Пальцы бегают по клавиатуре, фраза выходит длинной, как змея, а так хочется покороче – короткий быстрый разрез, чтобы поменьше крови и не так больно: «Прости, я встретил другую. Мы расстаемся. Будь счастлива. Прощай». Точка.

И – выключаешь телефон.