ДК

– И правда, домой тебе лучше… – начинаю я.

– О, – Сыч надевает очки, приглядывается ко мне. – Епт, драматург, уже классик, а еще в здравии. Сейчас исправим. – Актер разминает шею.

– Да тише, – улыбаюсь я…

– Да что там драматург. – Он наклоняется к нам ближе, точнее, пошатывается в нашу сторону. – Ладно пьесы, мы смирились, но пришла беда откуда не ждали – начал романы писать.

– Спасибо, конечно, но тебе и впрямь домой лучше.

– Э-э-э, следи за мной – потом новый роман напишешь…

– Про что?

– Про то, как главный герой, – Сыч раскрытыми ладонями обозначает себя, – то есть я, посылает свое начальство на хуй…

Он хочет рвануться в ресторан, мы его удерживаем…

– Стоп, – Серега говорит как можно тише, чтобы не привлечь внимания. Даже он, еще недавно бушующий, на фоне Сыча кажется паинькой.

Ведем его подальше от входа.

– А ты, – показывает на меня пальцем. – Создашь для меня пьесу, я там буду играть главную роль и всех убивать.

– Создам, сочиню, сотворю…

– А не сотворишь, всех начну убивать прямо сейчас.

Сыч, улыбаясь, склоняет сонно голову. Заводим его в ивовые заросли, сажаем на лавочку.

– Может, тебе такси вызвать?

– Такси? Мне? – Сыча бьет припадок смеха.

– Что смеешься? – Серега оглядывается по сторонам. – Тебе.

– Мне? – Сыч гогочет на весь проспект.

Столпившиеся за кофейным киоском таксисты оглядываются.

– А ты? – косится Сыч на Серегу. – А ты… Тебя мы возьмем на главную роль.

– Возьмешь, возьмешь.

– А потом уволим.

– За что? – смеется Серега.

– За пьянку. А знаешь почему?

– Почему?

– Да потому, что ты алкоголик… – Сыч выдавливает из себя еще несколько гоготаний и, блаженно замерев, кладет голову на плечо. – Алкоголикам у нас места нет.

– Куда его теперь? – Я протираю тыльной стороной ладони вспотевший лоб.

– На сцену, – сквозь сон бормочет актер.

Поразмыслив, находим выход. Обхватив с двух сторон, слава богу, актер включает «автопилот». Вместе с «автопилотом» включается и радио – Сыч запевает:

Вот и осталось,
Лишь снять усталость,
И этот вечер,
Мне душу лечит…

Тащим его к служебному входу.

– О-о-о-о-о,
Зеленоглазое такси…

Заносим разрывающееся от песни тело в театр. Петляем ковровыми и мрачными коридорами в поисках гримерки. Бережно укладываем на диванчик, укрываем первым, что попадается под руку, а попадается клетчатый плед.

– Под лаской плюшевого пледа, – как колыбельную напевает Серега – забота о ближнем его значительно отрезвила.

– Нет, не то, – перебивает сквозь дремоту Сыч. И с большим надрывом оглашает пустой театр хитом восьмидесятых:

– О-о-о-о-о,
Зеленоглазое такси…
Притормози, притормози!

На полуслове смолкает. Замирает в улыбке и обретает мирный сон.

В полумраке огромных зеркал и настенных грамот пробираемся в фойе. Через него уже возвращаемся в ресторан.

Культура города бесчинствует.

– Пошли отсюда? – говорит Серега.

Я сквозь пьяный гам подхожу к жене.

– Лен, я отойду.

– Хорошо, Платон, – с должным официозом отвечает она.

– Если что, я на сотовом, звони.

Уже выйдя на улицу, слышу голос Олеськи:

– Такси вызвала, жду… Не кричи на меня.