Русское зазеркалье

‘Good night!’ says the inspector after he has finished his scornful tirade. ‘Let us make a break before we deal with your answers to my questions,’ says your humble lecturer.

~ ~ ~

Есть много способов семинарской работы со студентами. Вы можете спрашивать желающих или по списку, или, к примеру, использовать детскую считалку, чтобы определить следующего, или взять маленький резиновый мячик и дать его первому отвечающему, чтобы он потом сам передал мячик кому угодно. Все эти способы, увы, не работают, если студент упрямо отказывается отвечать. С Патриком на третьем семинаре случилось именно это: ближе к концу моей лекции он вырвал из блокнота лист бумаги и принялся писать. Мы перешли к обсуждению, а он всё писал, на любую попытку узнать его мнение по тому или иному вопросу отделываясь фразой вроде

[сноска дальше]:

– I would rather skip this question, sorry.

Это не вызвало никакой реакции на первом вопросе, но к второму появились улыбки, а к третьему и приглушённые смешки. Конрад демонстративно-комично попробовал вытянуть шею, чтобы заглянуть в эту записку – Патрик прикрыл её рукой, что, конечно, спровоцировало новое веселье.

Обсуждение шло своим чередом – иногда мне приходилось комментировать откровенные глупости, иногда попадались очень умные, даже зрелые ответы, – и мы добрались в итоге до последнего вопроса. Патрик, слегка вскинув руку и неопределённо махнув пятернёй в воздухе, приподнялся с места и протянул мне исписанный листок бумаги.

– You don’t want to read it aloud, then? – уточнила я.

– No, not really. I st-stammer a bit, – ответил Патрик с серьёзным лицом. Новый смех, и я тоже невольно улыбнулась: он раньше не был замечен в заикании. Патрик и ухом не повёл: то ли получал удовольствие от того, чтобы быть комиком группы, ведь хорошие комики своим шуткам не смеются, то ли демонстрировал, как мало ему интересно, что о нём думают.

Я взяла листок из его рук, пробежала глазами наискось и прикусила, сдерживая улыбку. Заметила вполголоса:

– Or maybe you simply don’t have the courage to read it aloud…

– Yes, sure, because I am not Leo Tolstoy who commands, ‘B-b-battery, fire!’ – откликнулся Патрик, вновь ко всеобщему удовольствию.

Что же, перед лицом вызова нельзя прятать голову в песок, так меня научили… Откашлявшись, я отчётливо произнесла:

– I appreciate your tact, Patrick, but I think that your answer provides enough food for thought to be read aloud, and I also repeat that honest confrontation is better than dishonest harmony – just you try to stop me! – прибавила я, увидев, что он открыл рот, чтобы возражать, и начала читать вслух.

An example of a person who transgresses the boundaries of her personality is Ms Alice Florensky, a visiting professor at the College of Contemporary Music in London. Below, I explain four ways of how she does it.

Ms Florensky is a war-monger, firstly. She justifies the civil war in Ukraine and probably the annexation of Crimea, saying that it is Russia’s own affair or maybe an act of self-defence. She justifies military propaganda, saying that it serves the good cause, and she actually poses herself as a propagandist. Perhaps she even is one.

Ms Florensky, secondly, belittles pacifists in general and the Russian anti-government intellectuals in particular, those very people who are the only decent people in Russia we can shake hands with.

Thirdly, she is openly homophobic, without even thinking of the fact that her homophobia intimidates her homosexual students. (I must note in parenthesis that there is no such word in our language as homosexualism, not any longer, because it is not a disease to be categorised as an ‘-ism’.)

And, last but not least, her lectures in general are brilliant rhetorical exercises rather than real academic talks covering essential matters.

Unfortunately for her, what she sees as boundaries of her personality can be seen by others as boundaries of common sense and common propriety.

Всё время моего чтения раздавались отдельные, а иногда и дружные смешки или реплики вроде Hear, hear! – но к последней фразе, при всей её вежливости достаточно оскорбительной, они смолкли. Патрик слегка покраснел, но при этом держался уверенно: скрестил руки на груди, откинул назад кудрявую голову. Я отложила листок в сторону; слегка улыбаясь, прошлась немного перед первым рядом справа налево. Надо отвечать…

– Thank you, Patrick, it was brave of you, and I also appreciate your chivalrous attempt to save me from public disgrace that you imagined the reading of your note in front of the class would be, – начала я (смешки). – I think I would be able to reply to each of your objections—I must, in fact.

To begin with, people who live and die in the Donbass region see themselves as Russians. So yes, it is an act of our national self-defence to protect them. And yes, it is Russia’s own affair, because your army, my dear friends, has never been invited to the Crimea, neither today nor in 1853. Yes, I am a propagandist, who enjoys being in a good company of Christ, or Rev. John Bunyan, or Rev. Dr. Rowan Williams, or other such people defending Christian values.

Your very dubious assumption that the Russian anti-government intellectuals are the only decent people in Russia automatically excludes me from the number of the decent people whom you might want to shake hands with. (Смешки.) My dear Patrick, you don’t really have to shake hands with me, students don’t greet teachers this way, and you have also clearly forgotten to ask me if I want to shake hands with you.

Any attempts to accuse me of homophobia look to me as a very Stalinian method to prevent me from saying what I want to say—I must mercilessly turn them down and officially declare that your humble lecturer used to be a lesbian (сдержанные восклицания удивления или, возможно, одобрения)—and I used to be one in Russia where any attempt to be a member of a sexual minority is in itself an act of civic courage. (Новые смешки.) Now, I, too, may be hurt in my feelings of a sexual minority member.

Fourthly, and lastly, I do admit that I sometimes digress from the subject of our lessons—but I absolutely disagree with you when you say that those digressions are just rhetorical exercises on my side. How are you supposed to know what is, or will be, essential? Not that I pretend to possess this knowledge… Do you really think that such concepts as war and peace, life and death, or sacrifice and duty versus hedonism and individualism are not essential and that the only thing which matters is the names of Russian song-writers and such? If you think so, you are free not to attend my classes, as I am utterly unable to teach you what you think is essential.

I do thank you all the same: it was a meaningful discussion.

Я коротко поклонилась в его сторону и, глянув на часы, прибавила:

– Our time is over, by the way. See all of you next week.

Кэролайн изобразила нечто вроде трёх хлопков – не знаю, в насмешку или искренне, – и пара человек к ней присоединилась. Ухмыляющийся Люк, легонько ткнув Патрика кулаком в плечо, выдал что-то вроде:

– Don’t try to argue with her, Patrick boy, you are not up to it…

Я не слушала дальнейшего, потому что уже выходила из аудитории.

На первом этаже колледжа имелся студенческий кафетерий, то есть, говоря по-русски, столовая, но как столовая он не выглядел из-за стильных столов и стульев (здесь было четыре круглых стула и четыре квадратных, видимо, в соответствии с догмой политкорректности celebrate diversity

; будь здесь больше места, и треугольный обязательно бы втиснули). Я взяла Lunch pack («комплексный обед») за ?5.79: сэндвич, суп в картонном стакане, чипсы, шоколадный батончик, яблоко – и отдельно большой кофе за фунт. Выходило, по студенческому тарифу, дешевле, чем питаться дома; для получения скидки позавчера дали мне наконец-то «карту сотрудника»: карточку размером с банковскую. Правда, не самая здоровая еда, чипсы особенно – но можно подумать, магазинная много полезней, а с готовкой заморачиваться я всё равно не буду, обленилась за три года… Ура, незанятый столик у окна, повезло! Надо теперь каждый раз отпускать их за три минуты до звонка… Сев за столик, я радостно вгрызлась в яблоко. Так и не удосужилась узнать у директорши, есть ли у них специальная столовая для преподавателей. Это вряд ли, конечно: тут же все демократы…

[Сноска дальше.]

– May I? – это был Патрик со своим подносом.

– Of course! – беззаботно откликнулась я. А он смелый, однако…

Некоторое время мы молчали. Я, закончив есть яблоко, размешивала горячий суп пластиковой ложечкой. Патрик, несколько раз откусив от своего сэндвича, глядел на него со смесью голода и отвращения. Отвращение победило: встав, он донёс его до мусорного ведра и выкинул. Эх, не учили этих деток беречь хлеб, не висели в их школьной столовой плакаты «Хлеб – всему голова»… Вернулся.

– Do you want my crisps? – предложила я (всё равно собиралась выбрасывать). Патрик аж вздрогнул:

– N-no, thank you, no! Er… you know, Ms Florensky, I didn’t want to be rude, actually.

–You weren’t, – невозмутимо отозвалась я – Nothing bad has happened.

– No, I mean… I knew how it all would end—that is, that you would defeat me on all points, but I still felt like I must, I absolutely must raise my voice and—

– And confront me?

– Yes! Not you exactly, don’t take it personally, please; you might be a nice person, after all, but—don’t you see that it is you who provokes us each time?

– A part of what a good teacher should do, probably.

– Probably, – согласился он, – but you just—you attack everything that is sacred to each sensible human being, to each Briton, I mean; you only touch on things, and they fall on earth, figuratively speaking, and break into pieces, and they break, and break, and break; and you crush everything!

– As a dinosaur, – предположила я с улыбкой.

– Yes—as a dinosaur, – согласился он без всякой улыбки.

– Don’t you think that it is not my fault that these ‘sacred’ things are so fragile? And what is sacred to you, by the way? – он так долго навязывал мне этот бой, что я решила перестать отшучиваться и принять его, наконец. – Is homosexuality sacred?

– Witty as everything you say, but not true. Is homosexuality sacred? Imagine, it is! As a part of our free choice, and it is our free choice which is sacred, not homosexuality. You know, Ms Florensky, I think you are the only person in this building who dares ask such a question to someone who is homosexual.