Мой мир заботится обо мне

* * *

Где-то в начале второго курса у нас в группе выкристаллизовалась внутренняя команда, в каком-то смысле даже «орден», в состав которого вошли семь девчонок-красавиц: безудержная спорщица и весёлая выдумщица Ольга; высокая, утончённая Света; спокойная, рассудительная Надя – одноклассница моей Ирочки; огненно-рыжая, невысокая Таня; мои одноклассницы Нелля и Наташка; моя будущая жена Ира. И «три богатыря»: Ромка, Борька Оксман и я.

Надо отметить, что эта команда в чуть усеченном виде осталась дружна и через пять, и через десять, и даже через сорок лет после окончания института. Ольга, Света, Надя и Ира каждый год первого марта встречаются и отмечают приход весны, хотя жизнь их разбросала: Света живёт в Питере, Ольга в Москве, а Ира с Надей теперь в Риге, а было время – Ира в Лос-Анжелесе, а Надя в Торонто. Про нас с Ромкой всё станет понятно из этого повествования… И очень трудно сейчас, через сорок лет, сказать, есть ли у нас кто-то ближе, чем эта студенческая команда…

* * *

Пришло время познакомить с моей Ирой. Ира родилась на Колыме в посёлке Мяунджа. Её отец Петер Плаценис, латышский крестьянский парнишка 1929 года рождения, отказался жениться на девчонке с соседнего хутора, и она написала на него донос. Как результат – арест, 58-я статья, Колыма. В то же время офицер-дорожник из Херсона – Михаил Очаковский, участник войны – в ожидании гонений на евреев сам попросил назначение на Колыму в автодорожную часть. Это из серии «дальше тундры не пошлют». Когда в 1955 году Петер вышел из лагеря, он познакомился с дочкой Михаила Очаковского Викторией, и они поженились. В 1958 году у них родилась дочь Ирена – это моя Ирочка. До девяти лет Ирочка с родителями жила на Колыме, а в 1967 году вся Ирина семья переехала в Лиепаю – на родину Петера. В Лиепае Ира закончила физмат-школу, где сидела за одной партой с Надей. После окончания школы они вместе приехали в Ригу и поступили в РПИ на АСУ, где мы и встретились.

* * *

С благодарностью хочу написать об Ольгиных родителях. Она выросла на Камчатке, в семье знаменитого, даже легендарного подводника, капитана первого ранга Вячеслава Юрьевича Камышана и преподавателя политической экономии, окончившей МГУ, Нинель Павловны. Вячеслав Юрьевич окончил Военно-морскую ордена Ленина академию в Ленинграде и в 1961 году получил назначение на Камчатку. Ольга была младшей дочкой в семье. Старшая дочь Марина – психолог, также окончившая МГУ. В 1973 году Вячеслав Юрьевич получил новое назначение, и вся семья Камышан переехала в Ригу. Нинель Павловна преподавала нам политэкономию.

Эта замечательная семья в значительной мере стала родной для каждого из нас, а потом и наших детей. Очень многие важные для нас события праздновались в их квартире. Сначала мы, студенты, отмечали в этом гостеприимном и родном нам доме наши текущие праздники – окончание сессии или сдачу «Научного коммунизма». А через годы уже наши дети делали в этой квартире концерты или показывали кукольные спектакли. Мы могли обсуждать с Ольгиными родителями самые разные вопросы, как с очень близкими людьми. Да они и были очень близкими, родными. Навсегда запомнилось трепетное, даже в чём-то сакральное отношение Вячеслава Юрьевича к Дружбе – именно так, с большой буквы. Этот его неизменный тост: «За друзей!», а ещё его пожелание нам: «Любите друг друга такими, какие вы есть…» А как он пел Визборовскую – «Если я заболею, к врачам обращаться не стану»…

Сегодня можно с уверенностью сказать, что нам крупно повезло с Ольгиными родителями и они сыграли значительную роль в нашем становлении. Близкие отношения с ними у каждого из нас сохранились на всю жизнь…

* * *

Куратором нашей группы была Ирина Горобец – преподаватель математики. Я практически не посещал её лекции, так как программу первого курса мы прошли ещё в школе.

Закончился первый семестр, сессия, экзамен по математике. И вот я что-то отвечаю, всё просто. Она мне говорит:

– Хотя ты и пропускал мои занятия, но предмет знаешь. Давай зачётку, поставлю тебе хорошо…

– Почему хорошо, – спрашиваю, – я претендую на отлично.

Она, обалдев от моей наглости, говорит:

– Ты не ходил на многие лекции, и я не могу поставить тебе отлично.

Тут я начал бухтеть:

– На экзамене идёт проверка знаний, а не посещаемости. Прошу дать мне дополнительные задачи.

После, наверное, третьей решённой дополнительной задачи она мне ставит отлично, и с тех пор года два я получал у неё отлично автоматом. Это меня и подвело. Я совсем забросил этот предмет, а багаж, наработанный в школе, закончился где-то в середине второго курса. И вот на третьем курсе я не получаю экзамен автоматом и вытаскиваю вопрос о Гильбертовом пространстве – оказывается, мы и это уже изучили… Я понимаю, что экзамен мне не сдать, прошу назначить пересдачу, после чего несколько дней и ночей живу в математике, навёрстываю всё, что упустил, и в итоге иду и получаю привычную оценку отлично. С тех пор я математику не пропускал.

* * *

Был ещё у нас удивительный предмет – теория автоматического управления (ТАУ), а может, это был не предмет удивительный, а преподаватель – Димо Стефанович Кристинков. Замечательный, общительный, весёлый мужчина болгарских кровей. Как-то в самом начале семестра, когда ТАУ только появился в нашей программе, он проводил первый семинар. Написал какой-то дикий интеграл на доске и предложил отчаянным его взять. Я – отчаянный, вышел к доске, долго пыхтел, но безуспешно, однако Димо Стефанович отметил, что я выступал на семинаре.

По программе мы должны были сдавать и зачёт, и экзамен по этому дивному предмету. В конце семестра я поднимаю руку и говорю:

– Димо Стефанович, я как староста волнуюсь и за студентов своей группы, и за преподавателей. И поэтому хочу предложить вариант, который поможет уменьшить вашу нагрузку и психологическое напряжение студентов, а именно предлагаю всем, кто выступал на семинарах, поставить зачёт автоматом как наиболее активной части группы.

Димо Стефанович внимательно выслушал меня, а потом согласился – по-моему, с радостью. Через неделю я поднял руку и выступил опять, с предложением поставить экзамен автоматом тем, кто освобожден от зачёта, объяснив, что это было бы логично, так как зачёт автоматом сам по себе предполагает достойное знание предмета. И он опять со мной согласился. Так я и изучал ТАУ: на первом семинаре каждого семестра я выходил к доске, иногда удачно, иногда не очень, но в итоге имел экзамен автоматом. Дошло до того, что, окончив курс ТАУ, я понял, что ни разу не открывал и даже в глаза не видел учебника по этому предмету. И всё бы было хорошо, но на четвёртом курсе я женился на Ирине, и в этот раз Димо Стефанович мне не поставил экзамен автоматом. На мой вопрос он мне ответил, что теперь я обязан присутствовать, чтобы помочь Ирине…. Это было нечто: Ира давно сдала и вышла, а я всё сидел как баран над листочками и что-то там решал. Мой ответ был жалким и постыдным… Димо Стефанович посмотрел мне в глаза и, еле сдерживая смех, сказал, что может мне поставить максимум пять с минусом, хотя мы оба понимали, что мой ответ не тянет и на двойку…

* * *

Физика. Валтерс – замечательный, прекрасно знающий предмет и уважающий студентов преподаватель. Он славился тем, что у него невозможно было списать. Но мне удалось. На экзамене мне попался вопрос, в котором была огромная эмпирическая формула, которую нельзя вывести – её надо помнить, а это просто невозможно. Я, сидя за столом, роняю ручку, нагибаюсь за ней и там, под столом, со всей дури бью себя кулаком в нос. Я с восьмого класса занимаюсь боксом и боли особенно не чувствую. Из носа хлынула кровь – чего я и добивался. Вылезаю из-под парты весь в крови и тихо, вежливо спрашиваю:

– Можно выйти?

– Конечно! – почти кричит преподаватель.

И вот я за дверью в коридоре, сердобольные девчонки мне протягивают носовые платки, а я судорожно хватаюсь за учебник, нахожу нужную формулу и, утеревшись, возвращаюсь в аудиторию и записываю на лист стоящую перед глазами формулу.

* * *

На первом курсе был предмет начертательная геометрия. Я бы ничего о нём и не говорил, если бы не забавный случай. Была у нас в группе симпатичная девочка Майя. А в начертательной геометрии бывают задачки, когда необходимо показать чертежи объекта в трёх проекциях. И я до сих пор помню консультацию по начерталке, на которой Майя просит преподавателя объяснить ей про три проекции отрезка прямой. Преподаватель долго, терпеливо и понятно, с примерами объясняет, как от отрезка прямой на одну из плоскостей получается такая проекция в виде отрезка или точки (если он перпендикулярен данной плоскости), на другую – вторая проекция, а на третью – третья. После долгого и подробного объяснения преподаватель спрашивает у Майи, поняла ли она.

– Поняла, – отвечает Майя и тут же спрашивает: – Но почему у нас отрезок был один, а теперь уже три?

Ну и для закрепления. Идёт экзамен по ТММ – теория машин и механизмов, этакий упрощённый вариант сопромата. Там есть такой тип крепления – «ласточкин хвост», это когда на одной детали есть паз в виде трапеции, а на другой – шип такой же формы. Если вставить шип в паз, то вынуть простым выдёргиванием не получится. Мы сидим в аудитории и ждём своей очереди на сдачу экзамена. Ко мне подходит Майя и просит, чтобы я ей объяснил принцип работы этого крепления. Я объяснил, нарисовал, спросил, понятно ли.

– Да, спасибо, – ответила она.

Подошла наша очередь сдавать экзамен. Зашли, вытянули билеты. Сидим, готовимся. Майя начинает отвечать. Когда она закончила, преподаватель говорит:

– Что-то я не могу определиться, что ставить тебе, Майя, – удовлетворительно или хорошо. Давай сделаем так: пусть кто-то из аудитории задаст тебе вопрос по предмету, и если ты ответишь, то получаешь хорошо.

Конечно же, я сразу поднимаю руку и прошу объяснить принцип крепления «ласточкин хвост» – мы же только десять минут назад с ней это обсуждали. Майя отвечает, что она не знает, как выглядит это крепление… и вроде бы даже обиделась на меня.

* * *

Политэкономия социализма. Феерический предмет, в котором, по-моему, никто ничего не понимает, но идёт игра в серьёзность и важность данного предмета. А вот преподаватель – отличная женщина по фамилии Рыжова. Курит в перерывах вместе с нами, рассказывает анекдоты и смеётся над нашими, в общем – своя. По этому удивительному предмету организовали олимпиаду, и я, непонятно с какого перепуга, решил в ней участвовать. Списал все три вопроса из трёх у соседей: первый вопрос списал у очкарика справа от меня, второй у соседки слева, а третий, по-моему, и сам знал, но удостоверился, что прав, прочитав ответ соседки сзади. Сдали работы, и выяснилось, что мне опять повезло: я удачно списал ответы, оказавшиеся правильными, и в итоге попал в пятёрку лучших знатоков политэкономии социализма. Рыжова в связи с этим поставила мне экзамен автоматом. И вот в конце декабря у нас в группе экзамен по политэкономии социализма. Экзамен проходит в основном здании РПИ на Ленина, 1, это на площади Латышских стрелков. Прямо посередине площади стоит громадный (тринадцать метров в высоту) гранитный памятник – на высоченном постаменте плечом к плечу, спина к спине стоят три гигантских гранитных стрелка. Сидим в коридоре, ждём, когда Ира пойдёт сдавать. Вдруг в нашу аудиторию заходит проректор института и минут через пять выходит оттуда довольный. Вслед за ним в коридоре появляется наш преподаватель Рыжова и, увидев меня, говорит:

– Кадиш, как хорошо, что ты здесь. У тебя же автомат, тебе сдавать не надо, поэтому пойди возьми ведро с водой и швабру и иди помой памятник стрелкам. Дело в том, что завтра на площади какое-то важное мероприятие, а памятник весь расписан всякими «Маня + Саня» и ещё хуже. Приходил проректор и попросил помыть…

Я отвечаю, что всё понимаю и рад бы помочь, но не могу…

– Почему?

– Я здесь, чтобы за Иру волноваться, ей сейчас экзамен вам сдавать.

– Я буду за неё волноваться, иди спокойно, – гово-

рит она.

– Нет, вы так не сможете, я же на отлично волнуюсь! – говорю я, глядя ей в глаза.

– Всё поняла. Иди!

На улице холод, снег… Идиот с «дымящимся» ведром и шваброй вымыл памятник стрелкам, а Ира получила отлично.

Памятник Латышским стрелкам

* * *