Мой мир заботится обо мне

И вторая книга – «Книга будущих командиров», история полководческого искусства со времен древних греков до Второй мировой войны. О великих битвах и тактике знаменитых полководцев, о героических подвигах и уникальном военном оружии всех эпох и народов, о силе духа и служении Родине.

* * *

После четвёртого класса родители перевели меня в физико-математическую школу № 13 – в самом центре города, на улице Свердлова (теперь Пулквежа Бриежа). Добираться туда от дома было очень непросто: сначала десять остановок на трамвае № 11, потом надо было пересесть на троллейбус № 1 и проехать ещё остановок восемь. Началась совсем другая жизнь.

В пятом классе математику преподавал Абрам Львович Пикус – громадный пожилой дядечка, почему-то всегда злой. Он требовал наличия двух тетрадей по математике: одна – для классных работ, другая – для домашних. Я считал это блажью, и, естественно, у меня была только одна тетрадка. Когда он это понял, он озверел – размахивал руками, стоя у доски, орал, брызжа слюной метра на четыре вокруг, и в итоге разорвал мою единственную тетрадь в клочья. Конечно же, у меня после этого было две тетрадки, как положено.

В шестом классе математику преподавала Нелля Ивановна (если я не путаю имя) – солидная сорокалетняя женщина со своеобразным чувством юмора. Навсегда запомнился урок, на котором она заявила, что из точки вне прямой на эту прямую можно опустить только один перпендикуляр, и предложила добровольцам выйти к доске и доказать это утверждение. Кто докажет – получит пятёрку. Я вызвался, вышел и доказал. Известно, что сумма углов любого треугольника равна 180 градусам. Если перпендикуляра два, то мы имеем треугольник, сумма углов у основания которого равна 180 градусам, тогда угол в вершине равен 0, иными словами, угла нет, а значит перпендикуляры совпадают, т. е. он один. Она говорит: «Молодец, садись, ставлю тебе тройку». На мой почти крик: «ПОЧЕМУ?» – отвечает: «Решил на пятёрку, но за красивые глаза забираю у тебя два балла».

Вот такой специфический юмор.

* * *

Примерно через полгода после поступления в эту школу мы сколотили небольшую компанию мальчишек-одноклассников и каждый день проводили вместе пару-тройку часов после уроков. Но нам не хватало идеи, что делать и зачем…

В «Литературной газете» вышла какая-то статья про Ку-клукс-клан, или ККК, с фотографиями людей в белых балахонах, в капюшонах с прорезями для глаз… Мы совсем не понимали, да и не пытались, что это, зачем и какие у них цели, но атрибутика нас очень впечатлила.

У всех нас появились такие же капюшоны с прорезями для глаз, только не белые, а чёрные – нам казалось, что так круче, загадочнее и, безусловно, практичнее. Мы сделали себе небольшие арбалеты и по колчану чёрных стрел. Потом были назначены дежурства по району, во время которых мы искали случаи проявления несправедливости в разных её вариантах: от отшлёпанного прилюдно ребёнка до нечестной потасовки подростков (ну, когда двое или больше на одного), выслеживали этих людей и потом вечерами, надев чёрные капюшоны, стреляли из арбалетов им в окна (правда, исключительно в открытые) чёрными стрелами – как бы посылали им чёрную метку, точно как у Стивенсона. Как мы ни во что не вляпались, никого не ранили – я удивляюсь до сих пор. Эти идиотские приключения сами собой сошли на нет.

А после этого были «Битлы». Наша школа располагается в районе морского торгового порта, и отцы некоторых одноклассников были моряками. Кто-то притащил в школу здоровенную книгу на английском языке, она называлась Beatles Bible. Примерно три четверти её объёма составляли фотографии знаменитой четвёрки, а остальное – какой-то текст. Текст мы, конечно, не читали, а вот фотографии все перефотографировали и размножили. Вот тогда-то нас охватила битломания: в нашу жизнь вошел английский язык, помимо преподаваемого в школе, мы старались стричься, как «Битлы», то есть старались не стричься вообще и морочили головы парикмахерам, когда нас все же к ним загоняли. Обычные тогда «полубокс» и «канадка» перестали пользоваться спросом. Тогда же у нас появилось понятие «битловка» – так называли тонкие обтягивающие свитера с воротом, закрывающим шею, которые носили «Битлы». Менее «просвещённые» люди называли их по старинке – водолазками. И да, мы записывали песни на рентгеновских снимках. Надо отметить, что «Битлы» помогли многим из нас улучшить свой английский. По крайней мере, слова практически всех (ну ладно, очень многих) песен мы знали наизусть.

* * *

После шестого класса мы проходили производственную практику на Рижском электромашиностроительном заводе (РЭЗ). Предприятие представляло собой целый город с большим количеством высоких, просторных зданий, с тротуарами и «улицами» на территории, с массой людей. Этакий гигантский организм, живущий по своему чёткому распорядку…

Мы стояли у конвейера и что-то делали – я уже не помню, какие именно операции; важно, что позже, где-то через двадцать лет я опять появлюсь на этом заводе, решая уже совсем другие задачи.

* * *

Был у нас в классе Славик – высокий, красивый парень, сын военно-морского офицера. Он занимался в театральном кружке дворца пионеров, и мы всем классом даже ходили на премьеру какого-то их спектакля. Вот тогда первый раз я испытал интересное чувство, когда ты, сидя в зале, наблюдаешь за хорошо знакомым человеком, играющим на сцене роль, в которой он – совсем не он, а совершенно другой, незнакомый тебе человек… Дворец пионеров располагался в Рижском замке, который когда-то был замком Ливонского ордена, а сегодня в нём располагается резиденция президента Латвии.

Однажды на уроке учитель обратил внимание, что с дальних рядов раздаётся какое-то металлическое клацанье. Подошёл к Славке, сидящему за последней партой, и увидел у того в руках пистолет. «Вальтер»! Вот это было ЧП. Славку даже хотели исключить из школы. Конечно, вызвали родителей, но постепенно как-то всё обошлось. А сам эпизод первой в жизни встречи с боевым оружием врезался в память, наверное, всем нашим мальчишкам.

Была очень интересная поездка классом в соседнюю Литовскую республику. Посещали Вильнюс и Каунас. Тогда мы, шестиклассники, в первый раз попробовали их национальное блюдо «цеппелины» – такие большие картофельные клёцки с мясной, грибной или ещё какой-нибудь начинкой – мне они не понравились.

Из всей поездки я запомнил только два эпизода. Первый – танцы ночью на улице Вильнюса. Славка взял с собой переносной радиоприёмник «Рига 103» – это был очень продвинутый по тем временам аппарат. Вечером, после ужина и обычных посиделок, Славка нашёл «Радио Люксембург» – одну из самых-самых музыкальных радиостанций, которые удавалось ловить в СССР. Мы все вышли на улицу, поставили радиоприёмник на асфальт и устроили танцы вокруг него.

И второй – последняя наша экскурсия в Каунасе перед отъездом в Ригу. Это было посещение девятого форта, который был создан в самом начале XX века, как часть оборонительных сооружений вокруг города, являвшегося приграничным и стратегическим объектом Российской империи. Но форт практически сразу стал тюрьмой – вначале Литовской республики, потом СССР, а фашистскими оккупантами был превращён в место массового уничтожения советских и иностранных граждан. В 1958 году тут был открыт музей. Именно в этот музей – наш ровесник – и была организована последняя экскурсия. Конечно, вышли мы оттуда подавленными и задумчивыми, и ещё долго в автобусе, везущем нас домой, стояла угрюмая тишина. Но через какое-то время юность взяла своё, и в Ригу автобус въезжал уже под весёлые песни пассажиров.

* * *

В шестом классе я увидел у кого-то из ребят-старшеклассников книгу Евгения Айсберга «Радио? Это очень просто!». Прочитав буквально несколько страниц, я загорелся темой, нашёл в книжном магазине эту книгу, купил её и начал внимательно, наверное, правильно сказать – изучать, а не читать. Она, хотя и написана простым и доходчивым языком, требует определённого умственного напряжения… Под влиянием этой книги я записался в радиокружок, расположенный рядом с железнодорожным вокзалом. Я с удовольствием посещал занятия, где нам объясняли конкретные теоретические вопросы, но большую часть времени занимала практика. У каждого из присутствующих было своё дело – своя схема, и мы все увлечённо паяли. А когда кучка железных деталек, соединённых припаянными тобой проводками, вдруг в первый раз или что-то говорит человеческим голосом, или воспроизводит какую-то музыку, возникает удивительное ощущение, что это ты сам вдохнул жизнь в неживую природу. Что-то запредельное и мистическое.

* * *

Нашим классным помещением был кабинет технических средств, а его директор, или начальник, Аркадий Ильич Барышман был нашим классным руководителем. Замечательный мужчина, внешне очень похожий на Луи де Фюнеса. Этот кабинет словно был комнатой из фантастических фильмов: одним нажатием кнопки окна закрывались тяжёлыми шторами, другая кнопка убирала классную доску и открывала громадный экран во всю стену. За противоположной от экрана стеной была небольшая комнатка, в которой стоял настоящий кинопроектор, и мы иногда смотрели кино, как правило, какие-то учебные фильмы, но изредка нас баловали – и мы смотрели и художественные. Мы все умели пользоваться кинопроектором и хитро заправлять в него плёнку. Было интересно.

А ещё Аркадий Ильич летом был начальником трудового лагеря в местечке Таурупе в девяноста километрах к востоку от Риги. Каждое лето ученики нашей школы выезжали в этот лагерь, причём для закончивших, по-моему, девятый класс такая поездка была обязательной, а для всех остальных – по желанию. После шестого класса мы, шесть или восемь парней-одноклассников, поехали в этот лагерь.

Все жили в здании школы, а нас – самых младших – поселили в отдельно стоящем маленьком домике. На первом этаже были туалеты и кухня с печью, в которую был вмонтирован большой котёл для нагревания воды, а на втором этаже находились две комнаты, в которых мы и жили или по трое, или по четверо. Пару раз мы устраивали из кухни баню-парилку. Топили печь и поливали её холодной водой, получая много пара. Потом выяснилось, что от этих процедур треснула стена домика…

Именно в этом лагере мы от кого-то узнали, что одна минута смеха продлевает жизнь на десять минут. Или наоборот. Это неважно, важно, что с этого дня я ввёл в нашем домике вечернюю процедуру – десять минут смеха. Сначала я корчил рожи у зеркала, выдавливая из себя смех, потом мне начинали помогать ребята, а потом мы действительно ржали как ненормальные, глядя друг на друга. И так каждый день.

В двух километрах от Таурупе было озеро, куда нас несколько раз за сезон водили купаться.

После седьмого класса мы опять поехали в лагерь. В этот раз жили в здании школы, а маленькое здание стояло пустым с трещиной в кухонной стене. Через неделю пребывания в лагере мы втроём самовольно, никого не предупредив, отправились пешком к озеру. Искупались, вернулись, и на следующий день нас выгнали из лагеря и в сопровождении десятиклассника отправили в Ригу.

* * *

Когда я учился в седьмом классе, папе дали четырёхкомнатную квартиру. По проекту она была трёхкомнатной, но во всех квартирах, расположенных в торцах дома, была возможность прорубить дополнительное окно, что позволяло стандартную комнату разделить на две маленькие, и поэтому все торцевые квартиры были четырёхкомнатными, а площадью – как стандартная трёхкомнатная. Квартиру мы получили в Кенгарагсе – это, наверное, первый спальный район в Риге. Буквально на одну остановку дальше от центра города, чем наше первое рижское жильё – времянка с земляным полом. Теперь в этой времянке был гараж.

Наша квартира была на третьем этаже, а на первом, строго под нами, располагалась КЭЧ – коммунально-

эксплуатационная часть, так назывались военные домоуправления. С нашего балкона открывался вид на военный городок: штук десять двухэтажных домов, стоящих вокруг внутренней площадки – парка, за ними трасса Рига – Даугавпилс или конец улицы Московской и начало Московского шоссе. За дорогой располагалась военная авиационная часть и дальше река Даугава. Вдоль реки рос сосновый лес, и мы, мальчишки, занимались строительством домов на ветвях. Было очень интересно, и лес выглядел, словно из какого-то современного фэнтези, – целый городок на деревьях.

В авиационной части достаточно часто проводились учебные полёты. Когда истребитель шёл на взлёт, то в квартире, даже если выставить громкость телевизора на максимум, всё равно не было слышно ни единого звука, пока самолёт не улетал. Сначала это пугало, а потом привыкли.

Чуть ближе к центру, за шоссе на берегу реки располагались огородные участки. Это тоже было место наших приключений: мы часто забирались в огородные домики и проводили там время, сидя на чужих креслах и диванах, слушая чужой магнитофон…

* * *

В восьмой класс я перевёлся в школу № 62 рядом с нашим новым домом. После «центровой», физико-математической 13-й, казалось, что я попал в какую-то страшную глушь.

Школа № 62 была новой, и школьников там было очень много. Так, например, я учился в 8 «Д» классе, это означает, что были ещё восьмые – «А», «Б», «В» и «Г». Преподавательский состав был слабый, и на этом сером небосклоне выделялась потрясающая звезда – историк по фамилии Юрьев. Он просто называл наш «Д» класс «дебилами в квадрате», причём, должен сказать, не без оснований. Например, на очередной контрольной одна наша одноклассница написала фразу: «После этих реформ, крестьяне ЕЧО ПОЛЕЕ СПАЧИЛИСЬ». Юрьев озверел: он собрал педсовет, чтобы расшифровать сообщение, а на следующем уроке вызвал эту девочку, по-моему, Аллу, к доске, заявив, что ему необходимо точнее определить уровень её знаний, чтобы решить, что ей поставить за контрольную – двойку или всё же единицу. И когда услышал, что шведский король выдал своего сына замуж за кого-то, совсем рассвирепел и поставил-таки единицу. Да, а в контрольной следовало читать: «крестьяне ещё более сплотились» – это выяснилось в процессе устного допроса Аллы у доски.

Надо сказать, что Юрьева мы «любили» приблизительно с тем же накалом, что и он нас. Например, мой приятель Сашка Шелегов на какой-то контрольной сдал ему листок следующего содержания:

Контрольная работа

ученика 8 «Д» класса

Шелегова Александра

Ха-ха-ха, хе-хе-хе, хо-хо-хо

И всё.

Так и учились.

* * *

С Сашкой Шелеговым связана масса воспоминаний. Он, я и ещё один одноклассник, Мишка Кузнецов, решили всерьёз заняться охотой. Оружие – обыкновенные «поджоги». Так назывался пистолет, изготовленный из трубки, желательно, медной, сплющенной намертво с одного конца и с небольшим отверстием недалеко от места сплющивания. Эта трубка приматывалась проволокой к деревянному ложу в виде пистолета или – реже – винтовки. Заряжалась она со ствола серой со спичек, затем пыж, потом пуля (дробина или несколько кусочков свинца) и опять пыж. Около отверстия примотано несколько спичек. Прицеливаешься, чиркаешь коробком по спичкам – раздаётся выстрел.

Мы охотились круглый год. Самая результативная охота шла на воробьёв и голубей. Из воробьёв мы жарили шашлыки, а голубей готовили уже как серьёзную добычу, как дичь. Самое жуткое, что мы это ели. Как не подцепили какую-нибудь заразу – не понимаю. Видно, кто-то нас хранил.

Случалась и серьёзная охота: мы ходили в Шкиротавский лес, где охотились на косуль. Ни разу нам не удалось попасть в косулю, но по лесу мы бегали, как ненормальные, и так проводили много времени. Ещё один вид охоты – это зимняя охота на зайцев. На противоположной от нас стороне Даугавы было громадное поле, которое заканчивалось забором дачного посёлка. Зимой мы по льду переходили Даугаву. Мы с Сашкой были загонщиками, а Мишка лежал в засаде у конца забора в снегу, готовый к стрельбе по зайцам. И вот два взрослых идиота идут-бегут по полю. Грязь утяжеляет ноги в разы, но мы идём и шумим, а в это время в снегу лежит замёрзший Кузнецов и ждёт дичь. Почему он не замерзал совсем, для меня до сих пор загадка. Так мы охотились раза четыре и однажды всё же подстрелили какого-то кролика. Вот это был трофей!

Потом мы переключились на рыбу, а точнее, на щук. Дело в том, что недалеко от наших домов, километрах в шести вверх по течению реки, уже было закончено строительство Рижской ГЭС, но в эксплуатацию её ещё не сдали. Ниже ГЭС было очень много речушек и ручьёв, так как плотина перекрыла реку и сразу за ней образовалось мелководье с островками и заводями. Мы втроём, в болотных сапогах и с «поджогами», медленно и молча, тихо и незаметно бродили по этому мелководью, а увидев стоящую щуку – стреляли в неё. Надо сказать, что у нас была хорошая результативность и щук мы добывали в приличных количествах…