Мой мир заботится обо мне

* * *

Потом мы переехали в город. Жили в самом центре, на Литейном проспекте, примерно посередине между Невским и Невой. Помню длиннющий коридор, заканчивающийся огромной общей кухней, а по обе его стороны – много-много дверей, ведущих в комнаты, в которых жили наши многочисленные соседи.

Это было общежитие слушателей Академии. У нас был типичный ленинградский двор-колодец, где было полно таких же, как я, малышей. Вся жизнь проходила в этом дворе. Остались какие-то смутные воспоминания, как меня в Летний сад гулять водили (точно по Пушкину), и на Марсово поле. Самым большим богатством у нас, мальчишек, тогда считались красивые изумрудные мухи. Как золотоискатели Джека Лондона собирали золотой песок, так и мы собирали изумрудных мух. За домом был пустырь, и мы проводили там всё свободное время, охотясь на них. До сих пор помню, как мама обнаружила у нас в комнате моё сокровище – практически полную литровую банку изумрудных мух. Только тогда я узнал, что эти красавицы называются НАВОЗНЫМИ. Было обидно. Действительно, не всё то золото, что блестит…

* * *

Ещё есть какие-то отрывочные воспоминания о поездке в Петергоф: очень много золота, фонтаны и врезавшаяся в память картинка, как мы с братом фотографируемся около каменного льва и верхом на нём. Теперь я знаю, что этот каменный лев находится рядом с основным каскадом, напротив Самсона, разрывающего пасть огромного золотого льва.

Потом уже, много лет спустя, я фотографировал доченьку, а ещё позже и внученьку на этом каменном льве.

Мама, я и Саша в Петергофе

* * *

После окончания академии, папа получил назначение в окружной военный госпиталь № 289 в Риге. Первое время надо было где-то снимать жильё. Это оказалось непросто. В итоге родителям удалось снять времянку в частном доме на окраине города. Во времянке был земляной пол и большая круглая железная печка. Картина из детства, характеризующая уровень удобств этого жилья: зимний вечер, кровать уже расстелена, мы с братом Сашкой стоим готовые ко сну, в это время мама и папа прижимают к горячей печке по одеялу. Потом по команде мы с Сашкой быстро раздеваемся и прыгаем в постель, и каждого из нас тут же накрывают нагретым одеялом. Так и зимовали.

Папа работал в госпитале на другом конце Риги, а мама устроилась воспитательницей в детский сад № 24 (теперь в том здании располагается районное отделение дорожной полиции). Сашка начал ходить в школу рядом с маминым садиком, а я – в этот самый садик, но не в ту группу, где работала мама, – это было её обязательным условием. Там же я познакомился с Ромкой Дейчем, которого встретил снова уже через много лет, поступив в институт. Надо сказать, что я его тогда сразу узнал, он за эти 12–13 лет практически не изменился (имеется в виду не рост и вес, а выражение лица).

С Ромкой в садике произошёл случай, который, по-моему, запомнили все: и воспитатели, и дети. Нас водили гулять на нашу главную реку – Даугаву. Сегодня, оценивая расстояние от садика до реки, я не понимаю, как могли водить детей гулять так далеко… Там, где сейчас скоростная магистраль Краста вдоль Даугавы, тогда – пятьдесят семь лет назад – была абсолютно дикая местность, в которой протекали рукава и рукавчики реки, и между ними были маленькие и не очень участки суши – островки. В принципе, замечательное место для рыбалки. Так вот, именно туда нас водили гулять воспитатели. Как-то зимой или, может быть, ранней весной – важно, что на реке стоял лёд – нас в очередной раз повели на прогулку. И надо было Ромке умудриться провалиться под лёд… Это было ЧП! Он смог выбраться сам, и его бегом одного потащили обратно в садик. Там его растёрли спиртом, и к нашему возвращению он опять был здоровым и весёлым Ромкой. Так что, волею судьбы, мы с Ромкой с детства оба отмороженные: я – потерянный в тайге, а он – провалившийся под лёд…

Примерно через полгода папа получил квартиру в новом кирпичном пятиэтажном доме недалеко от госпиталя, и мы наконец-то перебрались в своё жильё – двухкомнатную хрущёвку со всеми удобствами. В первой комнате у нас был тёмный полированной гарнитур «Юбилейный» – насколько я помню, это была вершина мебельного производства того времени. Комплект состоял из серванта, секретера, обеденного стола с четырьмя стульями и тумбы для телевизора с деревянными раздвижными складывающимися шторками. В первой, проходной, комнате жили мы с Сашкой, а во второй была спальня родителей. У стены в нашей комнате стояла тумба для телевизора, а по бокам от неё два складных кресла-

кровати: днём это были кресла, а на ночь они раскладывались и превращались в наши спальные места, так что их изголовья практически соприкасались, то есть даже после того, как мы были уложены спать, у нас оставалась отличная возможность поговорить (только если негромко).

Конечно, жизнь в такой уютной двухкомнатной квартире со всеми удобствами никак не могла сравниться с жизнью во времянке с земляным полом. Это был качественно иной уровень.

Мама перешла работать в детский сад № 144 – там же, недалеко от госпиталя, и я, соответственно, был переведён туда же (только опять в другую группу).

Когда мне было пять лет, мама поступила в Ленинградский педагогический институт им. Герцена на заочное отделение. И время, когда она уезжала в Ленинград на сессии, было очень любимо нами с Сашкой: папа оставался на хозяйстве, но готовить он умел примерно так же, как я сейчас, – то есть никак. Поэтому в выходные дни мы обедали только в кафе и ресторанах. Почему-то запомнилось, что летом на первое мы с Сашкой всегда заказывали окрошку.

Боря – космонавт

* * *

Ещё в памяти осталось отрывочное воспоминание, как я, шестилетний, стою с папой в Москве, в огромной очереди на Красной площади. Это люди хотят попасть в мавзолей. Стояли очень долго, но было полное ощущение важности мероприятия, и я не ныл, а терпеливо ждал. Мы медленно продвигались вперёд. Наконец вошли в мавзолей. Спустились по лестнице в полутемный Траурный зал, где на возвышении лежало тело Ленина в чёрном костюме со значком в виде красного флажка на левой стороне груди. Непонятно почему, но этот поход навсегда запомнился мне и произвёл на меня, тогда маленького мальчика, очень сильное впечатление. Потом, когда я вернулся в Ригу, была организована специальная встреча детсадовцев со мной, из серии «Он Ленина видел!», на которой я рассказывал об этом походе в мавзолей.

III. Школа

Нет, не забудет никто никогда

Школьные годы.

    Евгений Долматовский

Первая моя школа, восьмилетка, располагалась рядом с нашим домом. Между школой и домом тогда был очень интересный объект – дровяной склад – нагромождение древесных стволов, которые привозились сюда по железной дороге. В этих «горах» мы проводили огромное количество времени, играли в войну, строили землянки… Как никто не покалечился, я не понимаю. Первоклассники, одни среди гор из брёвен, копошатся там, что-то строят, бегают, играют, всё это без контроля. А сразу за дровяным складом – моя школа. Удивительный красивый дом, похожий на какой-то древний сказочный замок.

Когда я пошёл в школу, мама стала директором детского сада для детей работников ЦК Компартии Латвии, который только готовился к приёму детей, и она его открывала. Я очень много времени проводил в этом садике, уже будучи школьником. Чтобы туда добраться, надо было проехать пять остановок на трамвае. Для тогдашнего Бори-первоклассника это не могло быть препятствием.

А сегодня наша рижская квартира находится рядом с этим детским садом, который по-прежнему функционирует, но, скорее всего, сегодня он уже не для детей работников ЦК Компартии.

Когда моя доченька Юлечка выбирала садик для внучки Олечки в 2012 году, то есть полвека спустя, заведующая, увидев фамилию Кадиш, спросила у Юли:

– А кем вам приходится Лидия Антоновна?

И когда узнали, что Юлька – её внучка, рассказали ей много хорошего о её бабушке.

* * *

Отчётливо помню, как нас в первом классе принимали в октябрята. Каждому на грудь повесили значок – красную звёздочку с головой маленького Ленина в центре. Это демонстрировало принадлежность к организации, большой и важной. Было два варианта октябрятского значка: типовой, обычный – металлическая звёздочка, в центре которой металлическое же изображение головы маленького Володи Ульянова, и продвинутый – пластмассовая тёмно-красная звёздочка, в центре которой под круглым стёклышком фотография маленького Володи.

Все октябрята класса, а значит все ученики, были разделены на три отделения, говоря по-армейски, или звёздочки – в октябрятской терминологии. Я был выбран командиром одной из них, и позже мама пришила мне на рукав пиджака (а мы носили школьную форму тёмно-синего цвета) красную звёздочку – так отличали командиров.

* * *

Когда я учился во втором классе, мы все начитались «Тимур и его команда» Аркадия Гайдара. Для тех, кто не читал этого произведения, в двух словах: пионеры организовали команду под предводительством Тимура, которая помогала окружающим, особенно тем, у кого родственники были на фронте, или тем, кто нуждался в помощи: пожилым, больным и так далее. Тогда по всему СССР организовывались такие отряды. Мы тоже решили стать тимуровцами. Сказано – сделано! Тимуровская команда есть: я и мой одноклассник Виталик. Осталось найти добрые дела.

Первой целью стал наш школьный истопник. Он забрасывал уголь в топку в подвале школы, и мы решили, что он старенький и ему надо помогать. Ему очень нравилось, когда мы приходили к нему: истопник с радостью открывал дверцу в топку, давал лопаты, и пока мы бросали уголь, грязные и потные, как черти, он садился на стульчик и пил что-то из кружки – наверное, чай, а может быть, и не чай, как я сейчас думаю.

Ещё одно доброе дело тимуровцев, которое мне запомнилось: весна, по улицам несутся стремительные потоки талой воды – и два полоумных «тимуровца» с мётлами помогают им добраться до сливных решёток. Тяжёлый, но, как мы думали, очень полезный труд.

Никогда не забуду наше последнее дело: мы вышли из школы на улицу в поисках добрых дел, и тут навстречу нам попалась несчастная молодая мама, которая в одной руке несла младенца, а в другой – тяжёлую хозяйственную сумку. Мы вдвоём молча подошли, один вырвал сумку, а другой сказал: «Мы вам поможем!» – и попытался забрать ребёнка. КАК ОНА ОРАЛА!

Это было последнее доброе дело тимуровцев.

* * *

Однажды я вернулся из школы, а маме надо было куда-то уйти. Папа был на работе, Сашки тоже не было. Я остался в квартире один. Мне позвонил Виталик, он жил метрах в восьмистах от меня, и позвал играть во что-то интересное. Но у меня почему-то не было ключа от квартиры, и я не мог уйти, не закрыв её. А пойти очень хотелось… И я нашёл выход. У нас в квартире были две двухкилограммовые гантели, вместе это уже целых четыре килограмма. На мой взгляд, вполне приличный вес. Я оделся, вышел, подпёр дверь изнутри двумя гантелями и в полной уверенности в безопасности квартиры – она же практически закрыта, дверь изнутри подпирает четырёхкилограммовый вес – отправился к Виталику играть. Мой Мир был милостив ко мне и в этот раз. Я вернулся, а дверь по-прежнему была «надёжно» закрыта двумя «тяжеленными» гантелями.

* * *

У нас был телевизор «Старт-3» – серьёзный аппарат с небольшим экраном, конечно, чёрно-белый, тогда ещё и не слышали о цветных. В то время это был главный «гаджет» в доме, причём не в каждом такой вообще имелся.

Как-то я пришёл из школы и в газете нашёл телевизионную программу на сегодня. Там прочитал, что сейчас покажут какой-то замечательный мультик. Включив телевизор, я обнаружил, что нужно переключить канал, что было весьма непростой задачей: пультов управления не было, и каналы переключались путём поворота специальной ручки на телевизоре по часовой стрелке. От одного до другого канала надо было сделать около пяти щелчков. Каждый из них давался с огромным трудом. А в промежуточных положениях, то есть между каналами, телевизор страшно шипел и по всему экрану бежали чёрно-белые пятна – «зёрна». Это называлось «снег». И вот где-то на середине пути до искомого канала с мультфильмом я застрял. Ручка больше не поворачивалась ни вперёд, ни назад. По всему экрану шёл «снег» под громкое и зловещее шипение телевизора. Сказать, что мне было обидно – это ничего не сказать. Я расстроился, заплакал, снова и снова безуспешно пытался повернуть злосчастную ручку. Безрезультатно. Комнату наполнила тягучая, мрачная безнадёга. И тут я увидел в окно, что во двор вошёл папа и он идёт домой. Я – маленький идиот – решил, что несправедливо, если всё горе мира достанется мне одному, надо и папе устроить неприятность. Когда он вошёл в квартиру, то услышал жуткое шипение телевизора и увидел в прихожей на тумбочке записку. Развернув её, он прочитал: «ПАПА, Я ЗАРЕЗАЛСЯ ПОТОМУ, ЧТО НЕ СМОГ ПЕРЕКЛЮЧИТЬ ТЕЛЕВИЗОР!»

Папа вбежал в комнату и увидел, что на разложенном кресле-кровати лежу я, а из меня торчит рукоятка кухонного ножа (лезвие я зажал под мышкой). По-моему, это был первый и последний раз в жизни, когда я получил от него подзатыльник. Легко я отделался, хорошие нервы были у папы…

* * *

У моего брата был велосипед «Украина» – большой, чёрный, надёжный. И вот наступил тот долгожданный день, когда и мне родители купили велосипед – тёмно-синий «Орлёнок», красавец. Я первые пару дней носился как угорелый, переполненный настоящим «щастьем». Помню, что очень любил нестись во всю доступную скорость и петь или, может быть, правильнее сказать – орать во всё горло. Было полное ощущение настоящего полёта, а не какой-то примитивной езды на велосипеде.

В то время у меня во дворе, конечно же, была команда ребят, с которыми мы вместе росли, взрослели и открывали для себя все новые и новые грани этого увлекательного и всеобъемлющего явления, которое называют жизнью (о как загнул!) Штаб нашей команды располагался на огромном дереве, растущем в нашем дворе. Конечно, центральный и самый удобный трон, устроенный на разветвившейся натрое толстой ветке, был мой, но и у каждого из ребят было своё облюбованное и оборудованное место. Когда команда собиралась в штабе, это была сюрреалистическая картина: громадное дерево, на котором штук десять-двенадцать тёмных комков. Что-то вроде «Грачи прилетели» Саврасова, только грачи – здоровенные, по 20–25 килограммов каждый.

Так вот, с появлением у меня «Орлёнка» я начал думать о создании мобильного подразделения в нашей команде, потому что, кроме меня, ещё у трёх или четырёх ребят из команды были такие же «взрослые» велосипеды. Мой «Орлёнок» ночевал в «сарае»: в подвальном помещении нашего дома находились «сараи» – небольшие кладовки, по одной на каждую квартиру. На четвёртую ночь мой велосипед украли. Это была неприятность, но почему-то совсем не горе. Через несколько дней воришек поймали. Это была группа взрослых парней, которые обносили «сараи» жилых домов в нашем районе. Их посадили и обязали выплатить стоимость похищенного всем пострадавшим, и мы, по-моему, даже дважды получали какие-то денежные переводы… Но мобильное подразделение у нас в команде так и не появилось, и к великам я с тех пор отношусь как-то спокойно, что ли.

А наше штабное дерево через пятьдесят лет спилили, потому что через наш двор проложили воздушный мост-путепровод через железную дорогу.

* * *