Мой мир заботится обо мне

Я долго, много лет, не мог бросить курить. Как-то на Новый год загадал желания, в том числе – бросить курить. И 8-го января меня «нашел» второй инфаркт. И я бросил курить. Теперь начинаешь думать: когда формулируешь желания, надо быть очень аккуратным.

Мне кажется, что меня кто-то хранит. Мой мир обо мне заботится, с момента как меня на санках потеряли. Сказать, что я не верю в Бога – неправда. Я верю. Но во что – этого сказать не может никто. Я прекрасно понимаю, что есть что-то выше, умнее, сильнее, нечто всеопределяющее.

У меня нет ни одного основания для высокомерия. Что я сделал? Я город построил? Планету открыл? Нет. Когда говоришь: вот он – лузер, а я – молодец, ты себя пытаешься в чем-то убедить. Мне не надо себя ни в чем убеждать. Я знаю себе цену, не выше и не ниже. Я спокойно отношусь к тому, как меня оценивают люди вокруг. Я знаю уровень свой: мог бы быть выше, а мог быть и ниже, конечно.

Я прожил и, надеюсь, буду еще очень долго проживать изумительную, интересную жизнь. Вокруг меня много замечательных людей. Всё. Это главное. А это следствие чего? Что мой мир заботится обо мне.

Людмила Прибыльская,

главный редактор журнала

«Бизнес Класс»

Во вступлении принято знакомить читателя с автором. Мне кажется, в данном случае это совершенно бессмысленно, поскольку сама книга познакомит с автором гораздо лучше всяческих выступлений.

Книга приглашает вас во вселенную человека, умеющего жить не просто так, а увлеченно, присутствуя в каждом моменте своей жизни. Это качество позволяет автору не знать, что такое будни. Автор не указывает, что хорошо, а что плохо, – просто описывает ситуации из своей жизни. А жизни, как известно, не надо заботиться о правдоподобности вымысла.

Эта книга – результат везения. Каждой истории нужен автор, и этим историям повезло с автором, который умеет не только их прожить, но и описать. Автору же повезло во времени и пространстве – он живет в эпоху перемен, которая очень богата событиями и, значит, историями. Он много путешествует и умеет увидеть в новых местах то, что не замечают даже местные жители.

Юлия Кадиш

Здесь собраны истории, происходившие в разные периоды моей жизни. Я попытался выдержать некоторую хронологию событий, но это не всегда было возможно. Повествование построено так: сначала о корнях – то немногое, что я знаю о родителях, об их родителях… Потом – детство, студенчество и работа в НИИ, или, как я это называю, – работа учёным.

До этого периода было достаточно просто выдерживать рассказ последовательно, а вот дальше начинаются сложности: сильно увеличилось количество и, наверное, значимость проживаемых (чтобы не говорить – играемых) ролей – муж, отец, друг, бизнесмен, руководитель, путешественник и т. д. И потому строго соблюдать хронологию в рассказе о моей жизни во всех перечисленных ролях стало сложно. Я решил разделить дальнейшее повествование на две ветки. Первая – семья, жизнь вне работы. Вторая – бизнес.

С самого детства я очень люблю путешествовать, и сначала включил в эту книгу раздел с описаниями моих странствий, но это её слишком утяжелило, и теперь я планирую издать путевые заметки отдельно; здесь же упомянуты только те путешествия, которые, на мой взгляд, сыграли значимую роль в моем становлении или являются иллюстрацией моего везения.

Разные люди были в моей жизни, и каждый внёс свою лепту в моё формирование, становление и развитие. Как правило, я встречал замечательных, интересных и порядочных людей. Вот уж действительно, вселенский закон: подобное привлекает подобное. Это я шучу, но в каждой шутке…

Зачем я решил изложить свою жизнь на бумаге? Говорил же умный Лев Николаевич: «Если можешь не писать – не пиши». Просто иногда замечаешь, что многие «вкусные» и интересные моменты забываются и надо прилагать определённые усилия, чтобы их вспомнить. А жизнь продолжается, и интересных эпизодов и историй становится всё больше. При этом сохраняется и даже усиливается ощущение, что объём памяти уменьшается и происходит записывание новых данных поверх старых, редко используемых… Так что можно расценивать этот опус как своеобразный бэкап памяти. А ещё, когда пишешь о прошлом, невольно погружаешься в ту атмосферу и начинаешь себя ощущать тем – молодым, полным сил и надежд, перед которым открыты все пути, а закрытые – сам и открою! Иными словами: «Здравствуй, мир! Я пришёл! Я сделаю тебя лучше!» Непередаваемо прекрасное чувство. В таком состоянии порой трудно себя контролировать, поэтому иногда написанный текст может показаться довольно примитивным набором слов и предложений, за которым на самом деле стоит какая-то удивительная или значимая для меня история. Иными словами, не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет.

Итак…

I. Корни

Блажен, кто предков с чистым сердцем чтит.

    Иоганн Вольфганг Гёте

Я считаю правильным начать моё повествование с рассказа о родителях. Мой папа из семьи Кадиш. Мне повезло: один из его многочисленных двоюродных братьев, Эмиль Кодыш, где-то в 2013 или 2014 году издал книгу «Наша большая семья», первая часть которой посвящена именно семье Кодыш, или Кадыш, или Кадиш – все три фамилии актуальны и принадлежат родным братьям и их потомкам. Конечно, я воспользовался данными из книги дяди Мили, чтобы коротко описать папину семью.

Моего прапрадеда звали Бендит. Он был кантонистом, то есть солдатом царской армии. Происходил из очень бедной семьи. Отслужил двадцать пять лет, вернулся с медалями и вполне обеспеченным человеком. Женился, стал отцом четверых детей. Один из них, мой прадед Абрам (1862–1922), жил в городе Житомире и был строителем-подрядчиком, имел государственные подряды на строительство казарм и конюшен. Это было очень почётно. У прадеда было шестеро детей, две дочери: Софья и Зиел (Муся) и четыре сына: Менаше, Ефраим, Нухим и Рувим. Ефраим Кадиш, мой дедушка, родился в Житомире в 1892 году. Поступил в Одесский университет на медицинский факультет, где познакомился с моей бабушкой – Шейдель (Женей) Израилевной Лернер. Они поженились. После окончания университета дедушка уже с бабушкой вернулся в Житомир, где у них 6 октября 1926 года родился сын Абрам (Абик) – мой папа. Когда папе было полгода, его семья переехала в Керчь, где через три года у бабушки с дедушкой родилась дочка Инна. Всего Кодышей (Кадишей) поколения моего папы и его сестры Инны было двенадцать человек.

В июне 1941 года, когда началась война, дедушку призвали в военный госпиталь в Севастополь, а в ноябре 1941 года он был переведён в госпиталь Туапсинской военно-морской базы. Туапсинское сражение, развернувшееся между советскими и немецкими войсками в сентябре-ноябре 1942 года, стало одним из переломных моментов в битве за Кавказ. Гитлер действительно придавал огромное значение захвату города Туапсе. Во-первых, из-за того, что в нем был расположен нефтеперерабатывающий завод, а значит, большие запасы горючего. Во-вторых, после того как пали Одесса и Севастополь, был частично захвачен Новороссийск, – Туапсе оставался практически единственной военно-морской базой на Чёрном море. К тому же падение Туапсе означало бы окружение войск, которые не позволяли фашистам окончательно захватить Новороссийск.

Ещё одной важной (пожалуй, главной) причиной были договорённости между фашистской Германией и Турцией. В случае если бы немцам удалось захватить Туапсе и двинуться далее, на Сочи и Сухуми, турецкая армия вступила бы в гитлеровскую коалицию. А это был бы уже совсем другой расклад…

Советский писатель и военный корреспондент Борис Горбатов в одном из своих очерков, «Горы и люди», написал: «Города, как люди, имеют свой характер. Есть люди – богатыри, самой природой высеченные для дел геройских, и есть люди тихие, глубоко штатские, от которых геройства не ждёшь. Ленинград, Сталинград, Севастополь – города-богатыри, сама история, революция, войны создали их такими. Но маленький, полукурортный, глубоко штатский Туапсе… В его неожиданном мужестве есть что-то трогательно-величественное. Война потребовала, и Туапсе стал городом-воином, как десятки советских городов».

Непосредственно в гуще этих страшных, кровавых и героических событий мой дедушка спасал людей. За свой подвиг он был награждён Орденом Отечественной войны. Демобилизовался в звании подполковника медицинской службы.

Дедушка Фима (так я его называл) очень меня любил. Он завёл специальный альбом «Ваш ребёнок», куда вписал время моего рождения, записывал мои первые слова, вклеивал мои фотографии. Дедушка носился со мной, как с величайшей драгоценностью. Я помню несколько историй с его участием.

Когда меня в первый раз привезли к ним в Керчь и оставили на несколько дней, я не мог заснуть. Дело в том, что у моей мамы на щеке была родинка, и я с детства привык, засыпая, трогать её пальцем. А тут мамы нету, и родинки тоже – не могу заснуть. Дедушка нарисовал мне на щеке химическим карандашом родинку, я её трогал и засыпал. Интересно, что через пару лет у меня на этом самом месте появилась настоящая родинка.

Помню, как во дворе в Керчи услышал, что в каком-то кинотеатре шёл новый фильм «Укротители велосипедов», и ребята его очень хвалили. Я пришёл домой и рассказал дедушке – в тот же день мы с ним пошли в кино и посмотрели этот фильм. О чём он, я не помню; важно, что дедушка мгновенно отреагировал на мою просьбу его посмотреть, и я это запомнил, хотя мне было всего пять лет.

Последний раз я видел дедушку, когда он приезжал к нам в Ригу. Мы только что получили нашу первую квартиру – двухкомнатную хрущёвку около папиного госпиталя; дедушка сидел в кресле очень довольный и радовался за нас.

Бабушку Женю (папину маму) я помню плохо. В памяти остался образ тонкой изысканной аристократки. Если я не ошибаюсь, бабушка окончила университет с отличием. Из книги дяди Мили я узнал, что она с дочкой – папиной сестрой Инной – во время войны были в эвакуации в Ташкенте.

Дедушка умер в октябре 1964 года, когда мне было шесть лет, а бабушка – в 1966 году.

Папа вырос в Керчи. Война во многом определила его жизнь. Его служба началась 15 июня 1943 года, когда ему было 16 лет, на военно-морской базе в Туапсе, где дедушка служил в госпитале, а папа стал краснофлотцем. Потом он служил в артиллерийских мастерских Батумского укреплённого сектора Главной Военно-морской базы Черноморского флота.

После войны папа поступил в Бакинское подготовительное военно-морское училище, и потом уже в Военно-морскую медицинскую академию в Ленинграде. После окончания академии был распределён на Дальний Восток, где и познакомился с мамой.

Папа – выпускник Академии

Знакомство тоже было интересным. В клубе танцы; моя мама, как всегда, королева бала. Видит, что на сцене около радиолы (а танцы устраивались под радиолу) сидит молодой морской офицер. Она спрашивает у одного из знакомых парней, как зовут лейтенанта на сцене, тот отвечает: «Абрам». Мама даже обиделась, говорит: «Я вижу, что он еврей! Зовут его как?» И пошла через весь зал к нему, поднялась на сцену и пригласила папу на вальс. А он совсем не умел танцевать. Но не возвращаться же маме одной – пошли вальсировать, и он оттоптал ей ноги… Через неделю папа уже прилично танцевал и не отходил от мамы.

Папа всю жизнь очень любил маму, называл её Лидочкой, а она его – Абиком. Как-то папа уехал в командировку, и мы ждали его через пару дней. Соскучились. И вдруг раздаётся телефонный звонок. Это папа, говорит, что у него всё хорошо и послезавтра он приедет, как и было запланировано. Мама, довольная, вешает трубку – уже скоро Абик будет дома. Через несколько минут открывается дверь и в прихожую входит папа с цветами и подарками – он вернулся на два дня раньше. Из телефона-автомата позвонил и сразу же пришёл. Это был праздник в доме.

Я знал, что папа неплохо играл в волейбол и бильярд, но прочитав книгу дяди Мили, понял, что «неплохо» – это неверное определение степени папиного мастерства игры в бильярд. Приведу отрывок из книги целиком: «…приезжая поездом в отпуск в Москву он (папа – Б. К.) всегда ходил в бильярдную около Сокольников или ЦПКиО им. Горького, где играли только на деньги, и брал меня с собой. Играл часто с маклерами, которые вначале специально для затравки отдавали одну, две партии, а потом не могли выиграть у молодого офицера. Интересно было смотреть на их физиономии».

* * *

Однажды вечером папа пришёл с работы усталый в предвкушении вкусного ужина и дивана со свежей газетой под телевизор. Но жизнь в нашей семье определяла мама, и в тот вечер она решила, что надо перевесить ковёр на стену. Это не очень сложная, но тягомотная работа, и, судя по папиному настроению, он совсем не хотел этим заниматься после рабочего дня, наверняка тяжёлого. Во время ужина он не оставлял тщетных попыток убедить маму в неправильности и ненужности её идеи… Итог их спора выглядел так: папа, стоя на табуретке и прибивая ковёр к стене, недовольно и, я бы даже сказал, вызывающе приговаривает: «Не буду я вешать ваш ковёр…»

Сколько я помню папу, он всегда читал. Газеты, журналы, книги… Наверное, именно от него сначала я, а потом ещё сильнее и Юлька, моя доченька, унаследовали эту страсть к чтению.

Когда мне было шесть или семь лет, по вечерам перед сном мы с моим старшим братом Сашкой садились за стол, и папа читал нам вслух «Мальчика Мотла» Шолом-Алейхема. В комнате выключали свет, и только торшер над креслом, в котором сидел папа, освещал ему книгу, а вся комната была погружена в такой спокойный и расслабляющий полумрак. Папа с удовольствием читал нам очередной рассказ о мальчике Мотле, и мы словно перемещались в то местечко, где всё это происходило с ним, и казалось, что уже и с нами. Такие вечера как-то сближали всех нас: мама и папа в креслах под торшером, мы с Сашкой – за столом в полумраке, все вместе, как единый организм, и плакали, и смеялись над историями сына кантора Пейси. Тихо, уютно, спокойный папин голос – наверное, это и есть настоящее человеческое счастье, безусловная надёжность и единство семьи.

* * *

Если бы не война, возможно, папа связал бы свою жизнь с театром, которым был увлечен с детства. В 1972 году он пошёл на курсы вождения, чтобы получить водительские права. Там он познакомился с Аркадием Фридриховичем Кацем, который в то время был главным режиссёром Рижского Театра русской драмы. Они подружились и до конца папиной жизни были очень близкими друзьями… Папа нашёл себе отдушину: он часто после работы приходил в театр, где его знали все, сидел на репетициях, обсуждал нюансы сцен и эпизодов, и было видно, как ему это нравится.

Стоит рассказать, как мы ездили за грибами. Мама, выросшая на Дальнем Востоке, любила и понимала лес, а вот папа лес не любил совсем. И когда мы выезжали на машине за грибами, то обычно картина была такая: Сашка и я с мамой уходили в лес, а папа с газетами оставался в машине. Он даже не выходил из неё, только открывал окна. Его задачей было посигналить нам через обозначенный период времени, например, через полтора или два часа. Ситуация немного улучшилась, когда за грибами мы стали ездить вместе с Кацами: с Аркадием Фридриховичем и Райной Борисовной Праудиной. Тогда папа выходил из машины и даже бродил по лесу, разговаривая с Аркадием Фридриховичем. Иногда, практически натыкаясь на гриб, папа громко спрашивал у окружающих: «Как его фамилия?» Он не очень хорошо разбирался в грибах, если не сказать вообще не разбирался.

* * *

Короткий эпизод, который я почему-то запомнил и с одного раза изменил своё поведение в этом вопросе. Как-то я, первоклассник, пришёл с прогулки, разулся в прихожей и пошёл в комнату. Вскоре вернулся с работы папа и сразу же позвал меня. Я подошёл, и он показал мне на мои ботинки, поставленные «не по уставу»: правый стоял слева, а левый рядом с ним – справа.

– Неужели ты не видишь, что им БОЛЬНО так стоять? – спросил папа…

И с тех пор я всегда аккуратно ставлю снимаемую обувь.

* * *