Ты знаешь наизусть все монографии, где встречается слово «почка». А знаешь ли ты уролога у нас или за границей, кто бы занимался кислородотерапией при нефрите? Кислородные подушки несут людям с больным сердцем, когда оно уже начинает останавливаться. Но и кардиологи отмахиваются от грамотного дыхания. Они убеждены: глубокое дыхание с задержкой нужно только ловцам жемчуга.
Какие объемы кислорода поступают в организм при т. н. обычном (то есть очень бедном) дыхании, мы все изучали еще в школе, в восьмом классе на уроках по анатомии. А сколько кислорода может поступить при полном йоговском – этого в Европе не замерял никто. И мы с тобой не замерим. Для этого нужны клиника, оборудование, больные, готовые таким способом лечиться. У нас ничего этого нет. Но помочь Сереже нам с тобой по силам.
Легко сказка сказывается…
Сережа в детстве не отличался покладистостью. Я потратил немало нервов, пока научил и приохотил его дышать. Когда он сидел с закрытыми глазами в позе лотоса, а грудная клетка его то волнообразно наполнялась воздухом, то медленно опадала, он был похож на юного восточного божка.
Сережа занимался трижды в день. Сначала он тратил на упражнения несколько минут. Потом – четверть часа. А там по 30 и 40 минут. Это было не очень много, но уже значительно.
Сережа стал себя лучше чувствовать. Сделался здоровым цвет его лица. Он начал выходить на улицу. Его потянуло к книгам.
Он стал просить разрешения «попаять».
С четырех лет Сережа увлекся электроникой. У него были собственные разработки радиоприборов. Многие, по отзывам специалистов, оказались дельными. Их можно было даже патентовать. Две или три, еще школьником, он опубликовал.
Но в Советском Союзе эти конструкции негде было применить. Бытовой электроники у нас практически не существовало. Даже телевизоры и магнитофоны выпускали военные заводы.
Однако до полного выздоровления сына было еще далеко. Уже не происходило серьезных задержек мочи. Не возникало приступов слабости, когда он внезапно бледнел и весь покрывался крупным потом. Тем не менее анализы показывали, что воспалительный процесс не остановлен. А лекарства уже давно не помогали. Тогда я решил испробовать то, чего не делал никогда, – лечение руками. В самиздатовских пособиях по йоге говорилось: «Это очень просто». Но я уже знал историю Индры Дэви.
Родом она была из России. Замуж вышла за англичанина. Несколько лет провела в Индии. По возвращении в Европу Индра Дэви обнаружила, что тяжко болен близкий ей человек. Врачи ему помочь не сумели. Он погибал. С отчаяния Индра Дэви вспомнила, что йоги лечат наложением рук. Попробовала. Получилось. Больного спасла – но тяжко заболела сама. Лечилась у самых знаменитых медиков Европы. Результатов не было, но один вдумчивый врач посоветовал: «Вы спасли друга методами йогов. Только йоги могут знать, как спасти вас».
Женщина вернулась в Индию. Там ее без труда сделали здоровой.
Свою жизнь после этого Индра Дэви посвятила изучению и преподаванию йоги и лечению тяжелых больных. Лет пятнадцать назад Индра Дэви посетила Москву. Было ей около 100 лет. Жажда, видеть и путешествовать не оставила ее и в таком возрасте.
Готовясь без должной подготовки лечить Сережу своей энергией, я догадывался, что рискую не меньше юной Индры Дэви. Только в случае неудачи у меня не будет возможности поехать в Индию… Но выбора не было. Мальчишкой я прочитал в одной книге: «Смелое решение – всегда правильное». Словаэти стали моим девизом и выручали во многих ситуациях. Я решил довериться их магии еще раз.
С чего начать, я не знал. Спросить было не у кого. Так, вероятно, чувствовал себя первый целитель на Земле, когда увидел, что рядом кто-то погибает. Из книги йога Рамачараки «Наука о дыхании» я усвоил, что должен сначала накопить энергию в себе, наполнить свои энергоцентры-«чакры».
Главной чакрой считалось солнечное сплетение. А после этого мне следовало передать накопленную энергию Сереже.
Целительство: тяжелая работа
…Я вскакивал на рассвете – в 4–5 часов. Принимал душ.
Съедал легкий завтрак. Садился у открытого окна лицом на восток. Выдох через нос. Медленный вдох через нос – на восемь секунд. Задержка на вдохе – четыре секунды. Выдох – опять восемь. Задержка на выдохе – четыре. Это составляло один цикл. А методика называлась «ритмическое дыхание».
Сначала я циклы считал. Потом замерил по секундомеру, сколько времени занимает один цикл. Получилось – тридцать секунд. Двадцать минут занятий – это было сорок циклов. Сорок минут – восемьдесят. Полный час – сто двадцать вдохов и сто двадцать выдохов. Трижды в день по часу – триста шестьдесят.
Дыхание само по себе было тяжелой работой. В процессе вдоха и выдоха трудились большие группы мышц. Для сравнения представьте, что в течение получаса вы делаете несложную работу: стоите посреди комнаты, наклоняетесь вперед и затем распрямляетесь. Сначала это будет вам доставлять только удовольствие, т. н. мышечную радость, а потом наклоны станут менее приятны.
Я еще не знал, что существуют более эффективные и менее утомительные способы накопления энергии. Последние двадцать лет энергия поступает ко мне сама, лишь только я сажусь возле больного. Чем тяжелее состояние пациента, тем больше я ее получаю. Для самого себя, как бы плохо мне ни было, получить такой объем энергии я не могу. Что я готов к работе с ними, больные чувствуют по тому, как разогреваются мои руки: «Они у вас, как утюги», – часто говорят мне пациенты. Но чтобы безотказно в нужную минуту совершалось подобное чудо, мне пришлось много лет тренироваться. Занимаюсь я по утрам дыхательной гимнастикой до сих пор.
Пятьдесят – шестьдесят утренних циклов и другие упражнения были только подготовительной работой. Ее основная часть протекала в моем кабинете. Там, на угловом диване, лежал Сережа. Я садился с ним рядом, клал руку ему на лоб. И снова начинал дышать. На вдохе я мысленно говорил себе: «Я получаю энергию». На выдохе – «Посылаю энергию в голову». Голова у Сережи начинала согреваться. Тогда я принимался разогревать его солнечное сплетение и ждал, пока тепло начнет разливаться по его животу. Но и это было только подготовкой. Главное начиналось, когда Сережа переворачивался на живот, и я клал ему руки на зону почек.
Я продолжал дышать. Мне давно было жарко. Руки у меня раскалялись, а Сережина спина оставалась холодной. Я ощущал этот холод, будто Сережа перекупался в реке и не мог согреться.
– Ты чувствуешь мои руки? – спрашивал я.
– Да.
– Тебе тепло от них?
– Нет.
Я задавал тот же вопрос через несколько минут. Затем спустя четверть часа. Ответ был прежним. Я ощущал, как от страха поражения сжимается мое солнечное сплетение. Моим главным врагом становился холод в Сережиной спине. После 30–40 минут такого безуспешного лечения я шел на улицу. Я бродил по переулкам возле проспекта Мира, где мы тогда жили, заходил на стадион «Буревестник» или в парк ЦДСА. Было чувство полной опустошенности. Так, по всей видимости, ощущает себя человек, который сдал слишком много крови. Не было эмоций. Не было мыслей. Ноги мягко пружинили, словно в них не осталось костей.
Брожение по улицам частично возвращало силы. Тогда во мне просыпался аппетит. Это было подтверждением моих догадок, что я отдаю больше энергии, чем могу себе позволить, и что я приближаюсь к тому краю, откуда сорвалась Индра Дэви.
Я все время помнил об этой опасности, но не имел представления, в какой момент во время занятий следует остановиться. Во-вторых, я ни разу не пробился клочкам. В-третьих, я не знал, сколько времени у меня еще остается в запасе…
Я много ел, постоянно был голоден, точно круглые сутки махал топором, и невероятно похудел. Я уже давно не садился за письменный стол – занимался только лечением Сережи. Меня спрашивали: «Что с вами? Вы больны? У нас тут есть хороший врач». Я старался уйти от ответа. Если бы я ответил: «Спасибо. Я здоров, а худею оттого, что лечу йоговским дыханием сына, у которого пиелонефрит», – никто бы не усомнился, что лечить нужно меня. В эту пору, чтобы скрыть худобу лица, я начал отращивать бороду.
«Баня парит баня правит»
Я продолжал заниматься Сережей без всякого движения вперед. Прерви я утренние сеансы, это означала бы правоту знаменитостей и, так сказать, «торжество науки»… Дыхательная гимнастика, которой Сережа занимался, улучшила его самочувствие, увеличила выделительные способности почек, но Сереже недоставало мощности поднять собственный иммунитет, чтобы организм истребил инфекцию в почках. У меня мощность была, но я не мог к этим почкам пробиться. Сквозь тонкий слой кожи и ослабевших от долгого лежания мышц моя энергия не проникала.
– Но так не может быть, – пытался я убедить Сережу. – Посмотри на мои руки. Они даже не красные, а сине-лиловые. Такого цвета бывает раскаленная сталь. Как можно не чувствовать их тепла?
– Я не хотел тебя расстраивать, – признался он однажды. – Я не только не чувствую тепла – мне под твоими ладонями становится еще холодней.
У меня в прямом смысле опустились руки. Я прервал занятие.
Мои тогдашние знания по йоготерапии были скудны и беспорядочны. Как все наше искалеченное поколение, я десятки раз был вынужден зубрить и тарабанить марксистскую схоластику. Моим мозгам было трудно в одиночку проникнуть в толщу витиевато-поэтичной философии Востока, в постулатах которой на самом деле были закреплены практические знания и практические советы наподобие инструкции, приложенной к пылесосу.
Это была мудрость, присущая историческим памятникам любого народа, включая русский. На Руси не было древней законченной философской системы, но и ее фольклор содержал опыт давних наблюдений и открытий.
Скажем, привычное «Утро вечера мудренее» означает вот что: если события, которые у вас приключились днем, нуждаются в осмыслении, необходимо дать время подсознанию проработать информацию. К утру ваш мозг подготовит безошибочный ответ.
Поговорка «Кто рано встает – тому Бог подает» несла сведения о продуктивности утренних часов, когда эффективность труда человека – физическая или интеллектуальная – существенно возрастает. Час труда в утренние часы равнялся трем-четырем в дневные.
Приученный к тому, что философия не имеет отношения к реальной жизни, я часто не улавливал в текстах древних индусов прямых указаний, как поступить. Между тем ответ на вопрос: «Что же делать?!» – был до глупости простым. Обратись ко мне теперь любой человек с моими проблемами той поры, – я бы разрешил их за 30–40 минут.
Когда стало очевидно, что спина у Сережи неизменно холодная, жена купила ему специальный французский пояс.
Считалось, он согревает, но пояс, для прочности, содержал синтетику. Холод не проходил. Жена связала Сереже пояс из драгоценного тогда мохера. Ощущение, что поясницу обдувает сквозняк, у сына исчезло. Это уже было что-то.
Лечение шерстью шло от пастухов. Я читал: если на пастбище заболевал человек, пастухи согревали его и лечили теплом живого ягненка или его еще парной шкурой.
Эти мысли и первый наш микроуспешный опыт еще нельзя было считать победой. Но это было ее предощущением. Я понимал: решение рядом. И теперь только прошлое – наш союзник.
Я все чаще обнаруживал скрытый смысл в сказках, песнях, афоризмах и буквально воспринял пословицу: «Новое – это хорошо забытое старое». Я подолгу листал книги по истории. Прежде всего, по истории быта. В них встречались упоминания, что много веков назад здоровье россиян поражало иностранцев.
В книге К.Кудряшова и А.Яновской «Москва в далеком прошлом» я нашел главу «Как лечились москвичи». Там было перечислено немало способов. Я обратил внимание, что, заболев, москвичи обходились «домашними средствами, предпочитая всему баню. Больной, выпив стакан водки, смешанной с толченым чесноком, шел в жарко натопленную баню и, пропотев в ней часа два, случалось, выздоравливал».
Тридцать с лишним лет назад еще не было теперешнего банного бума. Газеты не предлагали сауны VIP. Вчитываясь в строчки книги, я понимал: водка с толченым чесноком нам с Сережей не подходит. Но я не сводил глаз с двух слов: «пропотев, выздоравливали».
Я тут же поймал себя на мысли, что мы с женой допускали ошибку многих родителей – опасались Сережу мыть. Был страх, что он подхватит простуду. Это теперь я четко понимаю: простудится ребенок после мытья или нет, целиком зависит от родителей. Если ребенок насухо вытерт, тепло после этого упакован в пижаму и носки, голова его повязана платком, а сам он еще завернут в халат или одеяло, – нужно его бросить в ледяную прорубь или долго держать на морозе и ветру, чтобы он в таком виде заболел.