Заклятие страхом

Как только Эдвард остался один, он зажег сигарету и, покуривая, принялся ходить взад и вперед по скрипящей дряхлыми половицами комнатке, пытаясь разобраться в своих первых впечатлениях от встречи с поселком и семьей Ганеевых. В мозгу по- прежнему царил хаос, и единственным рельефным образом возникал и маячил в сознании белокурый Денис, чье внезапное вторжение в его жизнь удивляло и радовало.

И все-таки будущее уже смотрелось не так мрачно, как день назад.

5

Дурные вести, словно раковые клетки, распространяются с невероятной быстротой, и ты хоть ори во все горло на свет божий, отчаянно доказывай, что они надуманы, мерзки и мстительны, все равно тебе уже никто не поверит. Не прошло и трех дней, как слухи приняли угрожающий характер и побуждали Эдварда в замешательстве скрываться от укоризненных взоров на задних улицах поселка, вместо того, чтобы свободно и независимо гулять в людской среде. Для обитателей этого небольшого поселения, казалось, все насущные житейские проблемы сместились в сторону, уступив дорогу единственной: опасный маньяк, отбыв срок в колонии за двойное убийство, вернулся в Петровск. Весть эта обрастала все новыми и новыми домыслами и кривотолками. Даже поговаривали, что он, как лютый и неуправляемый хищник, скрывается на Волчьих холмах и оттуда совершает дерзкие набеги на граждан.

Люди, которыми овладевал страх, безрассудно расточали сплетни в автобусах, очередях, при встрече со знакомыми, в разговорах по телефону, а иные из боязни стать пораженной мишенью для новоявленного маньяка вносили существенные коррективы в распорядок своей будничной серой жизни: перед сном они наглухо запирали на ночь все двери и ставни.

А что Эдвард? Он тщетно блуждал по маленьким пыльным улочкам, заглядывая во всевозможные фирмы и мастерские, даже напрашивался грузчиком на железнодорожной станции, но нигде с ним не хотели разговаривать насчет работы, и он всякий раз возвращался ни с чем в свою сарайную комнатенку или на Волчьи холмы. Он ничего не знал о существующих многочисленных преградах, выставленных человечеством между собой и Творцом, но прекрасно усвоил старую истину: две духовные силы управляют миром – Любовь и Ненависть, и их непрерывное единоборство создает общий беспорядок. “Для вас у нас ничего нет, – категорично заявили ему в телемастерской и, как в издевку, добавили: – Приходите через год”. И сказавший эти слова начальник мастерской Агафон Жмакин облегченно вздохнул, когда Эдвард ушел. Ушел с ощущением своей беспомощности перед реальным миром: поселок как-то сразу внес его в свой черный список.

И все-таки ему было разрешено смотреть на мир через незарешеченные окна. И все-таки это была свобода! Слово это звучало в висках, отдаваясь эхом в ушах, оборачивалось неопределенностью и непредсказуемостью.

С очередной попытки найти хоть какую-нибудь работенку он вернулся разбитым, заперся в сарайной комнате, растопил камин, чтобы прогнать сырость, заправил софу чистым постельным бельем, выделенным ему Миленой, прилег, уткнувшись носом в подушку. И тут почувствовал такую страшную усталость, что лежал не шелохнувшись. Непривычная обстановка комнатки, зажатой узкими коридорами, обретенная свобода и первые впечатления о ней – все это будоражило сознание и мешало заснуть.

Он утешал себя мыслью: в колонии его чувства не притупились, не ожесточились, и живое подтверждение тому – искренняя привязанность к Денису. И почему-то вспомнил Эдвард добродушного и проницательного Учителя, познавшего мир грез, – своего таинственного сокамерника. Это был глубокий старец, в облике которого сочетались строгая святость и доверчивость ребенка, а его улыбка с самого начала обещала дружбу. Ни у кого Эдвард не видел таких проницательно-выразительных ярко- зеленых глаз. С ним он погружался в тайны мироздания, ему он был обязан своими некоторыми знаниями о загадочных силах природы. Искренняя вера Учителя в Бога помогала старцу жить и сохранять крепость духа. Но при этом он с лютой ненавистью относился ко всякого рода посредникам между людьми и Всевышним, считая их самозванцами.

Так он долго лежал с думой о своем Учителе, пока сон не забрал его в свою таинственную темницу.

Причудилось Эдварду, как перед ним медленно опускается, заволакивая все вокруг, черная мгла, и в ней замаячило странное, но вполне осязаемое зрением существо с лицом, испещренном глубокими морщинами. На нем – белая мантия, волосы и борода тоже белые, в руке жезл, тоже белый. Он взметнул кверху жезл и случилось чудо: что-то яркое сверкнуло, мглу охватило голубое пламя, из него зазмеились стебли, корни и погнались за ним. Свирепо шипя, преследователи нагнали его, угрожающе сомкнулись, как бы препятствуя продвижению, потом бросились на Эдварда, загнали его в свои цепкие объятия, будто в гигантскую паутину. Словно беспомощная мошка, он забарахтался в ней, отчаянно пытаясь вырваться из оков. И по мере того, как Эдвард трепыхался, он все более запутывался в западне и чувствовал, что силы вот-вот покинут его. Вокруг клубились ядовитые золотистые пары. Паника, острый леденящий страх, как удар ножа, приводили его в беспомощное отчаяние перед грозной, нависшей над ним силой.

Неожиданно сзади, из-за кустов, бесшумно поднялась, разрастаясь, гигантская тень и скользнула к нему. Снова блеснул жезл, из него вырвалось голубое пламя. Стебли и корни, связывающие Эдварда, мгновенно обуглились и превратились в прах. Круг нечисти разомкнулся, высокий и узкий тоннель открылся перед взором. Он миновал его порог и очутился в ослепительно яркой местности…

Эдвард очнулся от странного видения, когда солнце заглянуло в решетчатое окно, а в камине еле розовели подернутые пеплом головешки. Он поднялся, поворошил кочергой угли, побросал в них дрова, и вскоре красные отблески пламени заплясали на его лице. Сев на софу, соображал: что это могло быть – сон, явь или галлюцинация, порожденная его утомленным мозгом?

Отвлечься от лихорадочных мыслей его заставил стук в дверь. Эдвард мгновенно вскочил, открыл ее и встретил улыбающегося Дениса. В руках тот держал молоток и баночку с гвоздями.

Ты не забыл? – спросил он просто и буднично, и лукавая улыбка озарила его васильковые глаза. – Не забыл, что мы собирались махнуть на Волчьи холмы?

Эдвард утвердительно кивнул, быстренько оделся, и они отправились на холмы.

Дорогой Денису показалось, что Эд чем-то озабочен. Он поинтересовался:

– С тобой все в порядке?

– А как ты думаешь?

– Не уверен.

– Скажи, мой юный друг, – Эдвард не удержался, чтобы не задать волнующий его вопрос, – никто не возражает против моего присутствия у вас?

– Мама не возражает, а я – сам знаешь.

– Но есть и третье лицо.

– Запомни навсегда, – выражение лица мальчика слегка посуровело, – дядя Феликс, если ты его имеешь в виду, для меня чужой человек. И вообще мне даже не хочется о нем говорить. Лучше скажи вот что: когда поставим хижину, в ней можно будет ночевать?

– Конечно. В этом вся прелесть лесной жизни – хижина, костер, птицы щебечут и звезды над головой. А чтобы было не только привольно, но и сытно, придется заняться рыбалкой. Кстати, в коридоре сарая на стене развешаны спиннинги. Чьи они?

– Папины. Он был заядлым рыболовом.

– Можно их пустить в дело?

– Конечно.

Они какое-то время шли молча, каждый думая о своем. Дорога вилась по склону холма, постепенно поднимаясь к его гребню. Уже чувствовалось дыхание реки. Первым подал голос Денис:

– Эд?

– Говори, что тебя еще волнует?

– Вот поставим хижину, обставим ее внутри как сможем, чтобы какие-то удобства были. А кто-то вдруг забредет туда в наше отсутствие и все жилище переворошит. Как сделать, чтобы этого не случилось?

– А ты как думаешь?

– Не знаю. Может быть нам дежурить поочередно?

– Не получится. Представь, что ты там дежуришь, а к тебе два наглых здоровяка нагрянули. Неужели думаешь, что они станут подчиняться твоим требованиям? Конечно, нет. Но ты, Денис, прав, хижину без присмотра оставлять нельзя. Ну-ка помозгуй, как нам эту задачу решить?

Мальчик повел плечами.

– А ты сам-то знаешь?

– Знаю.

– Тогда скажи.

– Все очень просто – нам нужна надежная собака. И я ее уже присмотрел. На вашей улице бегает злая огромная, как волкодав, лопоухая псина – серая с рыжими подпалинами. Я уже стал приучать ее. Она все чаще к сараю прибивается. Даже ошейник с длинным поводком припас.

– И она будет охранять нашу хижину?

– Почему бы и нет? И сделает это получше, чем двуногая охрана. Теперь нам с тобой остается подумать, какую кличку ей дать.

– Феликс! – мгновенно, с нескрываемым сарказмом выпалил Денис. – Он ведь тоже злая и кусачая псина!

– Ну, зачем так собаку обижать. Она, между прочим, должна стать нам верным другом. Значит и кличка должна быть подобающей, доброй. Скажи, Денис, какие ты в каникулы книжечки читал?

– Про Тома Сойера, про Маугли…

– Прекрасно – Маугли! Это и есть то, что нам надо. Маугли станет третьим обитателем хижины. Посадим его на длинный поводок, чтобы больше маневренности у него было. А чтобы собака нам верой и правдой служила, что, по твоему разумению, надо?

– Кости.

Прежде всего полюбить ее надо, привязаться к ней, да так, чтобы это она почувствовала. Ну, и кормить, конечно. И не только костями. Она, между прочим, любит лакомиться рыбешкой. Так что придется с ней делиться нашим уловом, и тогда она будет видеть в нас своих надежных хозяев.

Поднявшись наконец на гребень холма, Эдвард для начала предложил Денису заняться заготовкой ивовых прутьев, которых предостаточно на берегу, а сам принялся подгонять друг к другу уже обтесанные бревна. Денис охапками приносил прутья и не скрывал своей безмерной радости, глядя, как медленно, но ощутимо вырисовываются контуры будущей хижины. Уже к вечеру были вбиты в землю четыре столба и соединены поперечными жердями.

– В следующий раз я научу тебя сплетать ивовые прутья, – присев на бревно и протирая ладонью вспотевшее лицо, пообещал Эдвард. – Из них мы сложим стенки и крышу нашей хижины.