Будни лейтенанта Барсукова

– Your bunny wrote[1 - Твой кролик написал – англ.], – до его сознания очень медленно начинает доходить незнакомая и почему-то английская речь, Бася ощущает чувствительный толчок в бок, – Basya, peace duke[2 - Бася, Герцог мира – англ.].

Дальше стала проклёвываться знакомая русская речь:

– Барсуков! Твою мамку, вставай! Сколько можно валяться? Какой раз тебя будим!

– Не до тебя сейчас, у нас в Таллине с Гайдой всё серьёзно, – отмахиваясь, бормочет Бася, не открывая глаза.

– Учебно-аварийную тревогу объявили по кораблю, ты что, совсем ничего не слышишь?!

Сознание лейтенанта Барсукова постепенно и с неохотой возвращается в земную, а точнее, подводную реальность:

– Где я? Что со мной?

Лежит в позе эмбриона на каком-то вонючем, промасленном, полосатом, в ватных комках матрасе, одет в РБ, на ногах тапочки в дырочку, ПДУ (портативное дыхательное устройство) забилось между ног, одной лямкой сдавив шею; над ним склонился КГС-2 (командир группы старта); Бася смотрит на него полубезумными, непонимающими, красными и воспалёнными от хронического недосыпа глазами.

– Ты просил разбудить тебя через полчаса, – ракетчик годом старшего выпуска участливо и терпеливо, как пьяного, старается привести Басю в чувства и одновременно ввести в курс дела.

Вокруг стоит шум приборов, которые силовыми кабелями, словно вожжами, сдерживают рвущиеся благословить Америку твердотопливные баллистические ракеты Р-31 с ядерным боезарядом; вибрация палубы и переборок дрожью откликается во всём теле; в нос ударяет жуткая смесь различных запахов: масел и многочисленных механизмов; в ушах ощущается пульсация крови, тошнота и слабость – каждая клетка организма требует отдыха и сна, конечности отказываются служить мозгу.

– Ну что вы за сволочи все здесь такие? Я уже третьи сутки не сплю! Дайте человеку, в конце концов, поспать у ёлки!

– Peace data[3 - Мирные данные – англ.], штурман залетал, ищет твоё бренное тельце по всему кораблю, злой как чёрт, грозит убить тебя. Мы наплели ему Who knew[4 - Кто знал – англ.], что ты в корму пошёл, в турбинный отсек, лист дежурного по кораблю закрывать, но долго нам тебя скрывать не удастся.

Сверка часов

Согласно вполне официальной версии Бася понёсся сломя голову сверять часы по кораблю, но в четвёртом энергия жизни иссякла – конь Боливар, на котором он скакал по отсекам, не выдержал напора и пал на верхней ракетной палубе. Поскольку все места в каютах ракетчиков были забиты, Басю пристроили на грязном матрасе низших чинов за одной из двенадцати ракетных шахт – ему было всё равно где, лишь бы принять хоть на несколько минут горизонтальное положение.

Корабль несколько дней как вышел в автономку, и Басе надо было кровь из носа закрыть два листа: на самостоятельное несение штурманской вахты и дежурного по кораблю. По меркам военного училища, из которого он всего полгода как выпустился, каждый лист – это пятилетний курс лекций, только без всепонимающих преподавателей, исключительно самоподготовка.

Штурман рвал и метал, ему нужен был сменщик на штурманскую вахту, а у Баси меж тем была масса других обязанностей: начиная от собственной материальной навигационной электронной части, отработок по живучести в третьем отсеке и заканчивая собраниями комсомольской организации, секретарём которой его избрали сразу после первого спуска в прочный корпус.

На «счастье» – невозможное сделать реальным – гармонично наложился управляемый хаос первых дней автономки: учебные тревоги по любому поводу беспрерывно сменялись учебно-аварийными. Когда экипаж разбегался по своим боевым постам, командир метлой и дубинкой спешно старался привести подчинённых в чувство и боевое состояние, пока какой-нибудь дуралей не натворил бед. Поскольку штурман нёс вахту на пару с прикомандированным, Бася на всех тревогах, отработках и грёбаных политзанятиях был вынужден для численного кворума в одиночку представлять БЧ-1. Прибавьте сюда работу с любимым личным составом, и вы начнёте медленно сходить с ума.

Сумма этих факторов и объясняет, почему Бася свалился, не пройдя с обходом и половины корабля. Логично спросить, зачем он вообще попёрся это делать? Ведь сверка корабельных часов в отсеках не входит в обязанности командира электронавигационной группы – поправлять в каждом отсеке и боевых постах стрелки на корабельных часах 5—2ЧМ можно научить любую обезьяну. Безусловно, любой примат освоит этот номер, но только не штурманский электрик матрос Марат Фагимович Сайфуллин!

В заданной точке РПКСН «К-140» принял балласт в ЦГБ (цистерны главного балласта, чтобы лодку под водой сделать невесомой и управлять серьёзным механизмом: горизонтальными и вертикальными рулями) и планово ушёл на глубину: сначала погрузился на перископную, а затем, осмотревшись по горизонту и в отсеках, с дифферентом 3 градуса на нос нырнул на сорок пять метров. Всплытие в надводное положение теперь ожидалось только через 90 суток…

Штурман с генерального маршрута начал наносить коридор боевого патрулирования на путевую карту.

– Игорь, давай, пока я тут рисую, организуй сверку часов.

После погружения штурманам надлежит сделать так, чтобы все часы на корабле показывали одно время.

– Гиропост – штурманская! – Бася берёт гарнитуру и вызывает преисподнюю, расположенную на две палубы ниже.

– Есть гиропост.

– Александр Николаевич, – Бася обращается к старшине команды электронавигационной группы (СКЭНГ) старшему мичману Королёву, по возрасту годящемуся ему в отцы, – Сайфуллина в штурманскую.

– Есть!

Через минуту в дверном проёме штурманской рубки материализовалась тень матроса. Уроженец города Чирчик, Ташкентской области Узбекской ССР, татарин по национальности, окончил техникум по специальности «сварщик» – злой колдовской силой он на три года был превращён в штурманского электрика. Худой, тщедушный, рыжий, вечно шмыгающий носом, неухоженный, забитый, но с живыми и хитрыми азиатскими глазами.

– А, Сайфуллин, явился? Вот тебе секундомер, давай дуй в первый отсек, надо по всему кораблю сверить часы. Знаешь как?

– Нет, тащ.

– Что значит нет? Не знаешь, как сверять, или даже часов не знаешь?

– Ничего не знаешь.

– Сайфуллин, ты же в советской школе учился, неужели, что такое часы, не знаешь?

– Ничего не знаешь, – Сайфуллин сокрушённо качает головой.

– Ну-ка, иди сюда. Это какая стрелка? – Бася показывает на маленькую часовую стрелку.

– Ничего не знаешь.

– Ты шутишь? Хорошо, давай по-другому, сейчас проверим тебя на детекторе лжи, – Бася лёгким кистевым ударом Брюса Ли пробивает лукавому татарчонку в районе диафрагмы, – ну, а сейчас вспомнил, что за стрелка? – Бася, как заботливый доктор наклоняется к пациенту, внимательно и участливо заглядывает тому прямо в глаза, стараясь выловить в них хоть намёк лжи.

– Ничего не знаешь, – глаза матроса не подвели, в них сквозь правдоподобно навернувшуюся слезу одновременно читается пустота и безнадёга.

– Сайфуллин, я твой дом труба шатал, понял? – после физического воздействия Бася решил попробовать моральное давление, – если не скажешь, Сайфуллин, что за стрелка, то я в нос тебя чих-пых, понял?

– Ничего не знаешь.

– Глядь! Сучий потрох! Ты ошаурмел, что ли?

В диалог вмешался штурман, которому надоело осквернение святая святых – штурманской рубки – препирательством офицера с тупым матросом:

– Игорь Васильевич, некогда с ним возиться, давай сам сгоняй, а затем займись этим вундеркиндом. Сайфуллин, ты на кого учился?

– Сварщик, тащ.

– А ещё чем занимался? – продолжил опрос штурман.

– Дыни выращивал, тащ.

– А дыня – это овощ или фрукт? – Бася тут же решил воспользоваться случаем и уточнить статус интеллекта матроса.

На каверзный вопрос лейтенанта тот скосил хитрющие глазки, говорившие: «Я понял подвох, меня не поймаешь», – и, шмыгнув носом, произнёс:

– У меня был два сорт дынь. Одын овощ, другой фрукт, тащ.

– Всё, Сайфуллин, ёкарный бабай, спускайся в гиропост с глаз моих долой, а то я тебя сейчас изничтожу! Потом тобой займусь, – у Баси руки чесались выбить из басмача душу, но засёк секундомер и побежал рысью по отсекам делать за матроса его работу.

Прошло время. Не в характере Баси спускать дело на тормозах, за горой своих лейтенантских сверхзадач он не забыл про Сайфуллина. К тому же новость о «необыкновенных познаниях» штурманского электрика быстро разнеслась по всему кораблю, Сайфуллин превратился в местную антизнаменитость – позор БЧ-1, штурманской, первой боевой единицы на корабле.