Каково же было удивление Баси, когда он увидел Сейфа, околачивающего порог рубки.
– Сейф, ты что здесь толчёшься? Иди в гиропост!
– Меня тащ позвал.
– Саня, на кой тебе Сейф сдался?
– За тебя твою работу решил сделать, – Саня излучал оптимизм и хороший настрой, – у Сайфуллина в заведовании эхолоты, а он, как оказывается, не только принцип их работы не знает, но и глубину погружения от глубины места отличить не может.
У Баси невольно вырвался смех:
– Саш, ты с ума сошёл? – Бася с недоумением смотрел на коллегу, – для Сейфа это высшая математика, его мозг пока ещё не готов воспринимать столь сложные понятия, я тебе как его личный психотерапевт говорю.
– Ну, давай тогда проверим, – Сашка, очевидно, уже продумал методику и хотел на Сейфе её непременно испробовать.
С серьёзным лицом учителя продолжил:
– Так, Сайфуллин, – с этими словами ладонь левой руки выставил перед грудью, – это – подводная лодка, понял?
– Да, – ответил Сейф, зная что слова «Ничего не понимаю» застрянут болью в грудной клетке.
Саша той же ладонью изобразил рыбку, мол, лодка ещё и плывёт, Сейф кивнул в знак, что пока всё понятно.
Удовлетворённый ответом, Саня поднял ладонь правой руки и начал водить над левой ладонью, продолжая объяснение:
– Сверху, – он двигал правой ладонью вверх-вниз, – глубина погружения подводной лодки, – лицо Сейфа напряглось, две ладони с разной информацией были явным перебором, – а снизу – глубина места, которую и измеряет эхолот. Всё просто, понял?
Даже Басе, хорошо изучившего Сейфа, было очевидно, что задача стояла архисложная.
– Саня, да не трать на него своё время, потом я ему сам втолкую.
Но штурманец закусил удила, ему хотелось показать молодому лейтенанту, насколько опытней становится офицер в работе с личным составом всего через год службы.
– Понимаешь, Сайфуллин, – Киселёв перешёл на размеренную речь врача-логопеда, всё ещё сохраняя видимое спокойствие, – эхолот измеряет расстояние между лодкой и дном, – теперь правая ладонь прикомандированного стала дном, окончательно запутав штурманского электрика.
– Это глубин, – сказал Сейф, показывая на правую ладонь.
– Ну? – не понял Саня.
– А вы говорит дно.
Обескураженный Киселёв с недоумением посмотрел на Басю, на что тот только пожал плечами:
– Я лучше не буду вам мешать, пойду на ужин. Смотри, Сейф, не подведи меня, – и по-дружески пробил кистевым ударом матроса в плечо.
Сначала Барсуков спустился в гиропост, обменялся новостями с мичманами, затем забежал в каюту на верхней палубе второго отсека и переоделся в кремовую рубашку для посещения офицерской кают-компании, которая располагалась здесь же, во втором отсеке, но на средней палубе. И тут Басю осенило, ещё не сделано одно очень важное дело.
Он открыл переборочный люк, ведущий в соседний, первый торпедный отсек, и, просунувшись лишь наполовину, свистнул. На зов выглянул проверенный боец – торпедист Имангазиев.
– Газа, – Бася обратился к нему доверительным, заговорщицким тоном, – командир давно в гальюн ходил?
В первом отсеке располагался командирский гальюн, вход куда был заказан для всех членов экипажа.
Газа понимающе взял спрятанный на кабельной трассе ключ и отпер заветную дверь. Бася любил устроенность, поэтому всегда старался скрашивать свою жизнь маленькими радостями. Помимо того, что, сидя в гальюне, Бася получал максимально возможный в этой ситуации комфорт и сервис, особое очарование процедуре придавал зашкаливающий адреналин от страха быть застигнутым на месте преступления.
У него в голове постоянно крутилась картинка: как-то на ГКП вылез из своей норы – пульта ГЭУ – механический каплей, мозги которого чем-то переклинило, и он с обиженным видом вдруг при всех выпалил командиру:
– Товарищ командир, когда я третьего ранга получу, я уже год перехаживаю?
На что командир невозмутимо отозвался:
– Всего год? Д’Артаньян двадцать лет в капитанах ходил и не жаловался.
Посещение командирского гальюна могло стоить Басе минимум задержкой на год в присвоении очередного воинского звания… После безнаказанно прошедшего моциона Бася поужинал, в каюте опять надел куртку РБ с надписью «КЭНГ» и, уже совсем забыв про Сейфа, оставленного на растерзание коллеге уж сорок минут как, отправился на штурманскую вахту.
Первое, что ему бросилось на ГКП – смеющиеся лица старпома и вахтенного офицера, которых явно забавляли крики, доносившиеся из штурманской рубки. Они были явно в зрительном зале.
– Сайфуллин, у ёлок, вот это – лодка, твою медь, вот это – дно, бляха-муха, а это глубина, тля. Ты понял, баклан?
Сейф стоял молча, с понурым видом – чем-то он напоминал тихого и привыкшего к побоям хозяев ишачка, упрямо не желающего работать под всевозможными угрозами насилия.
– Ну как? У вас здесь всё нормально? – Бася с деланно миротворческим видом встал, уперев руки в бока, как рефери между враждующих сторон, одна из которых уже держала кулаки наготове.
– Игорь, ёшкин кот, – Саня был вне себя от гнева, – забирай его отсюда нахрен, иначе я его убью.
Басино лицо приобрело задумчивый вид профессора старой школы:
– Уважаемый камрад, только у меня одного есть золотой ключик, открывающий сознание Сейфа, – и как бы возвращаясь в земную реальность, он по-отечески пробил лёгкую двойку в грудь матроса, – вали отсюда, Сейф, я тебя потом всему научу…
Мама
Милая и очень добрая девушка недавно узнала, что скоро станет мамой – произойдёт главное чудо Природы, о котором она все годы столь долго мечтала, думала, боялась. С этого момента она всем своим существом готова служить растущему в ней чаду – любящая, готовая на жертвы. Теперь каждый раз перед сном, закрывая глаза, она старалась мысленно представить картину счастливой взрослой жизни этой крохи, направляя сигнал далеко вглубь Вселенной, чтобы та вернула его обратно на Землю, материализовав во плоти.
Проблема перехода мысли из мира фантазий и её доброго материнского желания в физическом мире заключается в положении планет Солнечной системы на заданную дату и минуту перевоплощения. Но особенно коварен Меркурий – в его власти кардинально исказить чистоту первоначального посыла.
…Ярко-белый солнечный свет заливает всё пространство. Лазоревое штилевое море плавно переходит на горизонте в бескрайнюю синеву неба, с лениво плывущими по нему разнообразной формы кучевыми облаками хорошей погоды; офицерскую кают-компанию большого военного корабля наполняет свежестью тёплый морской воздух, который поднимает белоснежные шторки над иллюминаторами. Её возмужавший кроха-сын играет на фортепьяно что-то из Шопена. Он в белоснежной с золотом морской форме и окружён одетыми подобным образом офицерами из снов других матерей…
Мамы наслаждаются уверенным и лёгким движением пальцев на клавишах и одухотворены музицированием. Если бы не искрящиеся золотом пятиконечные звёзды на погонах, эту сияющую группу вполне можно принять за ангелов, посланных на Землю, – на их лицах кроткие и ласковые улыбки существ, живущих в абсолютной благодати.
Со всех сторон доносится: «Браво, Игорь, восхитительно!»
Примерно через двадцать лет в земном исчислении сигнал, посланный милой девушкой в небо, возвращён Вселенной на Землю изрядно искажённым коварным Меркурием.
Подводный крейсер «К-140», покрытый противогидролокационной чёрной резиной, сливающейся по цвету с тяжёлыми, окрашенными масляными пятнами, тёмными водами бухты Ягельной, пришвартован правым бортом к третьему пирсу. Гаджиево, что в русском Заполярье, героически бодрит окрепшие души защитников Отечества принадлежностью к фамилии славного подводника времён Великой Отечественной.
Начало полярного дня – середина мая, солнце постоянно светит, но не греет, напоминая лампочку в подвале – толку мало, а выкрутить лень, да и некому. Со стороны солнца вместо тепла на лодку падает небольшой снег. Полночь, сук-к-ка-а-а… не вечерея, начинается полярный день.
Переборки между отсеками открыты и поставлены на крюк, благодаря чему замполит корабля капитан третьего ранга Стрижов Сергей Иванович из своей каюты, расположенной во втором отсеке, отчётливо слышит отборную нецензурную брань, разносящуюся по всему кораблю многочисленными потоками с центрального поста, – лейтенант Барсуков заступил на дежурство и таким беспардонным образом руководит дежурной службой, одновременно проводя воспитательную работу.