Страна не для него

– Если только не под деревом сакуры… – сдавленно сказал Гин, делая над собой неимоверные усилия, чтобы не хихикнуть. – За купальнями есть такая пристройка…

Курт подскочил, даже не дослушав.

– Окей, я разберусь!

– Что-то я сомневаюсь, что он будет париться и искать эту пристройку. Обольет первую попавшуюся стену, – галантно хмыкнул Акума, когда Сото убежал. – Чего ты? – спросил он Кицуне, вдруг уловив его безудержное хихиканье в ладошки.

– Простите меня, – извинился тот сквозь руки. На глазах даже слезы смеха выступили. – Я просто представил, как люди сидят, любуются сакурой, и тут к дереву подходит Куруто-кун и…

– Тогда бы действительно было, на что посмотреть! Не то, что эти дурацкие сливы и вишни! – согласился Акума, и все трое залились неприличным дружным смехом, который было слышно на всю усадьбу.

Когда Курт вернулся, парни не успели расспросить его, дошел ли он до заветной пристройки и не превратил ли ненароком Праздник любования цветением деревьев в Праздник любования писающим иностранцем. Потому что пришла тетушка Гина и торжественно объявила, что припасенная для них купель готова и они могут идти наслаждаться купанием.

Староста отвел гостей в самый дальний конец усадьбы, и за бамбуковым заборчиком Курт вместо бьющего фонтаном гейзера, который рисовал у себя в фантазиях, увидел небольшую дымящуюся лужицу, кое-как обложенную камнями.

– Эта купель самая горячая. Дядя очень добр, что приготовил для нас именно ее, – распинался гордый Гин перед восторженными Акумой и Кицуне, готовыми вот-вот распищаться от счастья.

Чем ближе они подходили к дымящейся купели, тем меньше Курт понимал, что в этой стране вообще происходит. Когда его завели в крошечную, на четыре места, омывальню с маленькой раздевалкой, где японцы начали снимать с себя кимоно, он еще был уверен, что все в порядке, – не полезешь же в купель в одежде! Но когда они начали пристраиваться на низенькие табуретки напротив умывальных кранов, взяли лохани и начали наполнять их водой, он заподозрил что-то неладное.

– Куруто-кун?.. – удивился Гин, вдруг обратив внимание, что его главный гость с диким взглядом жмется в углу раздевалки и стыдливо прикрывается полотенцем, как красна девица. – Пожалуйста, садись, – указал он на свободное помывочное место.

– Зачем? – строго спросил Курт, неласково на него зыркая.

Гин растерялся.

– Не полезешь же ты в минеральную воду немытым!

Потом до него дошло, что гайдзин наверняка и понятия не имеет, как вести себя в онсэне.

– Прежде, чем идти в купель, нужно помыться, – объяснил он терпеливо, но Курт, видимо, все равно не собирался подчиняться общепринятым правилам.

Тогда на помощь пришел Акума, бросив ему резким тоном:

– Нам что, тебя еще и помыть?

Курт вспыхнул и молча, прикрываясь полотенцем, прошлепал к свободной табуретке босыми ногами, сжался на ней, занавесил лицо своими длинными черными волосами и взялся за лохань покрывшимися мурашками руками.

– Что у тебя на спине, Куруто-кун? – вдруг спросил Гин, заметив продолговатую толстую полосу бледно-фиолетового цвета на белой, как снег, коже. – Это шрам?

– Нечего на меня пялиться! – ответил Курт агрессивно, и староста понял, что повел себя неучтиво.

Не успел он извиниться, как Акума опередил его своей очередной колкостью:

– Да успокойся ты! Мы не хотим тебя изнасиловать. Если ты, конечно, этого боишься…

Курт вздрогнул, неспешно залился краской, а потом, багровый, как солнце на закате, схватил свою лохань и с воплем: «Ах ты, демон!» – выплеснул на Акуму воду, что успела туда набраться. Досталось и Гину, и Кицуне. И даже купели, что мирно и невинно дымилась аккурат за их спинами.

– Куруто-кун, вода из-под крана не должна попадать в онсэн! – бедняга Гин перепугался так, словно увидел перед собой горящий дом, который сам случайно поджег.

– Видимо, нам все-таки придется помыть эту дикую обезьяну, иначе она всю Японию зальет, как осеннее цунами! Семпай, подержи его! Кицуне-кун, ты займешься его дурной головой, а я – всем остальным! Не дай бог ты не боишься щекотки!.. – скомандовал Акума и вооружился щеткой.

Курт орал и верещал на всю усадьбу, да так отчаянно, что постояльцы действительно начали подумывать, что там кого-то насилуют…

Справившись со своим нелегким делом, парни теперь с чистой совестью (и другими частями тела) могли окунуться в горячие целебные воды. Первым в купель поспешил Кицуне Митсюзаки, позабавленный недавней сценой омовения дикого иностранца, а за ним уже подоспели Гин Хасегава и Акума Катайя, бурно обсуждавшие события десятиминутной давности.

– В университете строит из себя самого крутого, а тут как мокрый котенок, ни дать, ни взять! – фырчал Акума.

– Никогда бы не подумал, что европейцы такие стыдливые! – согласно кивал Гин.

И вот, трое молодых японцев блаженно предоставили свои гибкие, пышущие здоровьем и юностью тела на милость горячей минеральной воды, а Курта все не было.

– Ну где ты там, Белоснежка? – позвал Акума. – Иди сюда, мы не будем смотреть! Давайте, правда, отвернемся, – попросил он остальных, – а то Мистер-Я-Самый-Крутой от смущения лишится чувств и захлебнется.

Гин и Кицуне незлобливо похихикали и, действительно, накрыли ладонями глаза. И только Гин безмятежно задумался о том, что сегодняшний вечер, на самом деле, выдался очень забавным, как услышал предательский топот быстрых легких ног и вопль: «Банзай!»

И Курт бомбочкой нырнул к ним в купель, расплескав половину воды и забрызгав все и вся вокруг.

– Куруто-кун, в онсэн нельзя прыгать, как с трамплина! – запричитал Гин, в который раз за сегодняшний день обалдевший до глубины души.

– Невоспитанная ты обезьяна, я научу тебя манерам! – заорал Акума Катайя и принялся топить вынырнувшего было Курта в минеральной воде.

– Акума-кун, в онсэне нельзя никого топить!..

Трудно сказать, кто в этот вечер испытал больший культурный шок: иностранец, впервые побывавший на горячих источниках, или японцы, потрясенные его невозможным поведением. Однако, как и предполагал Акума Катайя, обморок с Сото все же случился. Когда все успокоились и собрались-таки по-человечески понежиться в онсэне, на ходу заведя поверхностный разговор о школьных успехах Курта (а точнее, о невозможности существования таковых, потому что человека, ведущего себя столь безобразно, по мнению Акумы Катайи, вообще должны были выгнать из любой школы!), тот с измученным стоном уронил голову и ушел под воду.