Т-34 и другие рассказы о войне

– Что ж, поищем, – задумался председатель КГБ. – А послушай, если мы ее, предположим, найдем, сможешь опознать? Все-таки, судя по твоему живому рассказу, ты от нее еле ноги унес? Значит, должен запомнить своего палача. Говорят, у прошедших войну эти воспоминания до смерти перед лицом стоят. А, что скажешь? Сможешь опознать?

Дударев замялся.

– Я-то вряд ли, много лет прошло. Но вот кое-кому она точно в лицо запомнилась…

Старик вспомнил события одного августовского дня 1941 года, когда вместе с командой Брянского УНКВД во главе со своим старым товарищем Александром Сабуровым – с которым на прошлой неделе обсуждал эту тему и от которого и узнал о том, что фашистка прячется где-то в Союзе, – и той самой Антониной Макаровой выехал на задание, данное начальником управления. Шли тяжелые дни эвакуации. Враг подступал все ближе…

Лето 1941 года, Брянск

Перед самой войной в Брянске жила и училась на вечерних курсах правоведения выпускница Локотской средней школы Тоня Никитина. Училась хорошо, почти отлично. Всегда зубрила и мыслей не допускала о праздном образе жизни. Вместе с ней учился парень по имени Саша Сабуров, который настойчиво подбивал клинья к Антонине и на первых порах ей нравился. Только сильно переживала она от того, что не сходились никак их натуры.

Нрав Александра гармонировал с его внешностью. Лихой, разухабистый, не знавший ни страха, ни границ, ни пределов собственной силы, он то и дело влипал в ситуации, которые не красили его, но и не говорили о его злобе. Скорее, о безрассудстве и чрезмерной отчаянности, которые хороши бы были на войне, но никак не в мирной жизни. Он с завидным постоянством ввязывался в драки, но всегда – из-за девушки. Он не умел держать язык за зубами, но всегда его кто-нибудь на это провоцировал. Он часто и неуместно говорил правду, подчас нелицеприятную, чем приносил окружающим немало страданий – но «они всегда первые начинали». И, если другой, оказавшись в схожей ситуации, мог бы уйти от открытого конфликта, понимая, что кулаками спора не решить, то уж Александр точно был не из их числа. С одной стороны, такое поведение демонстрировало в нем чисто мужские качества, и потому бросалось в глаза девицам, которые мало, что понимали в столь юном возрасте и тайно вздыхали по подобным персонажам, вроде бы и не виноватым в своих промахах. С другой стороны, не делая выводов о том, что твое собственное «я» регулярно ставит тебя в неловкие ситуации, ты как бы становишься заложником и, в какой-то мере, инициатором таких своих выходок. Мол, характер сильнее меня, и я сдаюсь. А такое упадничество никак не должно быть свойственно коммунисту, который умеет укрощать и тело, и дух.

Покладистый и точный характер Антонины не располагал к таким личностям. Да, были у нее подруги, которые отчаянно завидовали тому, что за ней ухаживает такой парень, не только внешне привлекательный, но и смелый, отважный, отчаянный (пускай даже до глупости), а вот ее это сильно задевало. Ну не могла и не хотела она видеть разложения близкого человека! Не могла видеть, как страдает он от собственной глупости, все чаще заливая нежелание бороться с буйным нравом вином. Не могла безучастно лицезреть его веселых гуляний с гармошкой в руках и запойным чтением на память столь же дурного Есенина. Не могла и не хотела мириться с тем горем, который неизбежно приносит с собой во взрослую совместную жизнь такой вот отчаянный, озорной хулиган.

Александр Сабуров

– Саша, – всякий раз всплескивала руками она, когда они оставались наедине и обсуждали очередную нелепую выходку, которую Сабуров позволил себе и которая вновь отразилась на Антонине, – ну о чем ты думаешь?! Ну неужели нельзя было промолчать?

В лучшем случае он нелепо отмалчивался, делая умиленное, блаженное лицо и смотря на нее влюбленными глазами. В худшем – начинал оправдываться.

– Промолчать – читай, сказать неправду?! Ты вот все советскими идеалами хлещешься, а вранье – разве это по-советски?!

– А так, как ты себя ведешь, это по-советски?

– Конечно.

– Почему же тебя, в таком случае, на бюро райкома комсомола вызывают?!

– Ну, мнение одного какого-нибудь заштатного секретаришки – это еще не принципиальная позиция Советской власти. Будь на моем месте товарищ Сталин, еще неизвестно, как бы он поступил…

Подобные разговоры выводили ее из себя, она разворачивалась и покидала место свидания. Тогда он, как правило, бежал за ней и начинал извиняться:

– Тонюшка, ну что ты, ну прости, не хотел я. Прости дурака…

– Сколько раз я уже это слышала? А потом что? Все по новой.

– Ну честное комсомольское, не повторится больше такого…

Она верила. Верила слишком часто, хотя последнее время уже и понимала, что после стольких обманов, наверное, не следует… Почему верила? Потому что приросла к нему, прикипела, и больше всего, как часто бывает в подобных случаях, была «обманываться рада», хоть и понимала умом, что, скорее всего, ничего путного у них не получится. Правда, тут появлялись те самые подруги, которые одобряли лихого и бесшабашного Сашку, и начинали ее убеждать:

– Что ты, Тоня! Он же такой красивый! А сколько стихов знает, и все наизусть… Да и не страшно с ним – в случае чего, всегда заступиться сможет. На других-то посмотри – один хилее другого, а этот все-таки парень с кулаками… А что до глупостей, то кто их в молодости не творит?!

Совет, что они давали – посмотреть на других – она как-то восприняла. А может, оно само получилось, только появился на горизонте ее молодой поляк, инженер Бронислав Каминский. Тихий, спокойный, ласковый, который видел в Антонине истинно предмет поклонения, а никак не средство самоутверждения, за которую, как выражались подруги, можно заступиться или, блеснув перед которой, прочитать на память полтома Есенина. Нет, он был не такой. Он старался жить, а не казаться, в отличие от Сашки, которому вечно чего-то не хватало для нормальной жизни. Спокойствием и тихой, никому, кроме нее, не приметной уверенностью покорил он ее во время первого знакомства, в Брянской областной библиотеке имени Крупской, куда Антонина часто ходила после учебы и работы. Конечно, сразу не понравилось это подругам.

– Ну вот тебе! Нашла, кого с кем сравнивать. Тихушник какой-то, да и страше он тебя. Нет, этот ни стихов не прочитает, ни в драку не влезет за тебя…

– А вы считаете, что это нормально – когда из-за женщины мужчины ввязываются в драки?

Те смотрели на нее недоуменно:

– А что ж тут ненормального? Так испокон веков было…

– Было. С теми женщинами, у которых были низкие моральные принципы. А со мной такого не будет. Мне не надо такого. Дать повод для поединка – значит, повод дать двоим думать, что ты принадлежишь им обоим и отмалчиваться потом. А так делают только непристойные женщины из романов Бальзака…

– Что ж, по-твоему, Натали Гончарова тоже непристойная была?

– А разве нет? При живом муже вступить в отношения с Дантесом, после чего даже не покаяться перед полубезумным поэтом, а толкнуть его на смерть? Разве достойные дамы так поступают?

– А кто достойная?

Антонина задумалась:

– Жанна Д`Арк.

Девицы расхохотались и стали что-то ей говорить то про Орлеанскую Деву, то про Бронислава, а она их не слушала. И думала только об одном – чтобы совместить внешность Сашки и ум поляка?! Ну почему так никогда не бывает? Почему не бывает идеальных людей?..

Раньше она, правда, думала, что бывает. А потом как-то резко начала разочаровываться в людях.

Первый раз это серьезно произошло, когда Сашка, прознав о ее симпатии к Брониславу, с которым они тогда и знакомы-то были шапочно, подкараулил его в темном переулке и крепко побил. Она потом долго извинялась перед этим несчастным инженером, которого, после всего случившегося, кажется, полюбила («Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним») и зачем-то пыталась выстроить отношения с Сашкой и все ему подробно рассказать, все объяснить. Понять-то, как ей казалось, он понял, но все же злобу затаил…

Второй – когда Сашка, видя, что симпатия Антонины к Каминскому не пропала, а только усилилась после его глупой и абсурдной выходки, решил победить соперника другими аргументами. Может, ей следовало бы помолчать и не пытаться привести его в пример Сашке, но она хотела как лучше. А получилось только хуже.

– Нашла кого в пример приводить, – хмыкнул Сашка. – Ты вот, к примеру, знаешь, что он за свои неполные 30 лет успел и в лагерях побывать?

– Ну и что? – не повела бровью Антонина. – Если он здесь, значит, рассчитался с обществом за свое преступление. Кстати, а за что он туда попал?

– Вроде за какую-то халатность на работе… Да неважно, что рассчитался, а важно, что побывал. Значит, уже не является полноценным гражданином, а?!

Она не слушала Сашку. Он допустил психологическую ошибку – те недостатки, коими сам страдал и которые не раз привлекали к нему девичье внимание (то есть потенциальную антиобщественность действий) «вменил в вину» конкуренту. Тот и без того больше выигрывал в глазах дамы сердца, чем он сам, а теперь так и вовсе поднялся на ступень выше – не каждый, понимала она, может отсидеть срок, а потом снова стать полноценным членом общества, трудом доказав свое исправление и вернувшись сюда свободным.

Тогда Антонина поняла, что с Сашкой ей, скорее всего, не по пути. Правда, тут же на помощь ему пришел случай – третий из тех, в ходе которых она понимала, что идеальных людей нет.

Он случился, когда началась война. Тогда Тоня в полной мере узнала, что испытания подобного рода действительно проверяют людей на прочность, и проходят эту проверку далеко не все. Если не сказать больше: практически никто не проходит. Да, сначала тебя долго обучают патриотизму и готовят к этой войне с «империалистическим хищником», которая должна начаться с минуты на минуту. Но все это оказывается лишь теорией. Практика оказывается чудовищной по своим масштабам. Человек просто не в состоянии найти в себе сил противостоять всему свету, который, кажется, в эту минуту ополчился против тебя. И он пасует.

Узнала это Антонина тогда, когда их, комсомольцев, не подходивших еще по возрасту для службы в армии, ввиду получения юридического образования предложили мобилизовать в НКВД, все сотрудники которого теперь служили в действующих частях и не могли полноценно выполнять свои трудовые обязанности. Она, как и Сашка, сразу согласились. Неделю служба была самой обычной – патрулирование по городу, приводы хулиганов и карманных воров, которых ловили они, еще в школе, будучи дружинниками, и которые не могли им оказать серьезного сопротивления. Весь активный криминальный элемент с началом войны стали эвакуировать в глубокий тыл – ну, во всяком случае, так гласила официальная версия. Факт состоял в том, что они, вместе с зонами и следственными изоляторами, куда-то пропали.

Но потом началось активное наступление гитлеровцев. Задача усложнилась. В один из дней Антонину и Сашку вызвал к себе начальник УНКВД, товарищ Филимонов и заявил:

– Значит, так. Неприятель наступает. Неделю спустя тут будет линия фронта. Наша задача – организовать эвакуацию гражданского населения и ликвидацию объектов наземной инфраструктуры.

Про эвакуацию Тоня сразу все поняла, так как регулярно читала газеты и слушала радио. А вот что касалось второй формулировки, тут возникли некоторые затруднения. Тут Сашка пришел ей на помощь:

– Ну заводы, электростанции, мосты. Кому оставлять? Гитлеровцу? Для удобства? Нет уж.

– А что же с ними делать?

– Взрывать, сжигать.