Оценить:
 Рейтинг: 0

Т-34 и другие рассказы о войне

Год написания книги
2019
<< 1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 20 >>
На страницу:
9 из 20
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Понятно, почему, – с осуждением бросал Дударев.

– Что тебе понятно?

– То же, что и тебе. Сабуров рассказал Андропову, что ты палачом в Локоте была во время войны, – старик предпочел умолчать о собственной гнусной роли в этой истории. – Даже свидетели уже нашлись. Хорониться тебе надо, уезжать отсюда.

Она обомлела:

– Я? Палачом?

– Да я и сам не верю! Только КГБ-шникам поди докажи!

По взгляду Антонины Дударев понял, что она не врет. Старые коллеги не стали бы скрывать друг от друга даже неприглядных фактов собственной биографии, коих знали в избытке. Дударев, как сам считал, разбирался в людях, а Антонина была застигнута им врасплох – врать в такой ситуации получается меньше всего.

– Что же мне делать?

– Говорю тебе, уезжать, прятаться надо.

– Как? А как же семья?

– Тут не о семье, тут о жизни уже думать надо…

– Какой ужас… – женщина спрятала лицо в ладони. – Какая гнусность! Как он мог?! Он же знал, что это неправда! Зачем он так поступил?!

– Ты правда, что ли, того? Не служила у них?

– С ума сошел?! – вскрикнула Антонина, поневоле привлекая внимание прохожих.

– А фамилию зачем сменила?

– Замуж вышла.

Старик хлопнул себя по лбу – худшие опасения подтвердились, Сабуров соврал. Он как безумный, на ватных ногах, отмахиваясь от Антонины как от призрака, побрел задом наперед и скоро скрылся за поворотом соседней улицы.

За встречей издалека наблюдали сотрудники КГБ, которым было предписано следить за Антониной и категорически запрещено вмешиваться в ее контакты. Они действовали строго по инструкции – установили адрес гостиницы, в которой проживал Дударев, и скрытое наблюдение за его номером. Одновременно выяснили номер поезда, на котором он должен был вернуться обратно – и очень удивились, когда он на него не пришел. Решили тайком проникнуть в номер, из которого он не выходил уже сутки – и обнаружили там его в петле.

– Повесился?! – всплеснул руками Андропов, когда ему рассказали о находке в номере серпуховской гостиницы и о том, как Дударев прощался с Гинзбург. – Ну все, так и есть, это она. Значит, запугала. Такого матерого старика- и запугала. Они до смерти опасными остаются, коллаброционисты проклятые, об этом еще Юлиан Семенов пишет. Все, значит след взяли верный. Будем брать!

Весна 1942 года, Брянск

События со взятием войсками вермахта Брянской и Орловской области, условно объединенных ими в Локотскую республику или Локотское самоуправление, развивались стремительно. Наутро после ночи с Брониславом Тоня отправилась в Малую Верховку и осталась у родителей ночевать. Начальство потеряло ее, но спешка в связи со стремительным наступлением была такая, что до поисков уже руки не доходили. Вечером того же дня немцы вплотную подошли к Брянску, и Советской власти там след простыл. Волею судеб, Антонине повезло остаться на территории и остаться при этом живой. Впрочем, остались многие – на определенном этапе эвакуации, видя горячее нежелание людей уходить, НКВД решило не тратить пуль впустую и не оставлять после себя выжженную степь. Пули, логично рассудили они, потребуются на фронтах, а воля предателей есть воля предателей – после накажем.

И, стоило отгреметь последним боям на границах Брянска и Орловщины, стоило всем укрепиться в мысли о том, что неприятель пришел сюда всерьез и надолго, как жизнь начала налаживаться буквально на глазах. Первым делом выступил бывший местный дворянин и кулак, а ныне просто уважаемый человек по фамилии Воскобойник – его местные жители сообща избрали своим представителем перед немцами, которых боялись и, конечно, не доверяли. Он торжественно пообещал:

– Граждане! Сейчас, когда ненавистные коммунисты ушли с нашей земли, она будет принадлежать нам, как планировалось еще 20 лет назад. Мы вернем право частной собственности и возможность самолично получать доход от своей земли и всего, что на ней произрастает. Вам будет предоставлено право торговать и иметь прибыль с торговли. Налоги с этой торговли будут уплачиваться в казну нашего, Локотского, самоуправления, которое не будет входить в состав рейха, а будет только под его временной защитой. При этом с самим рейхом мы будем выстраивать дипломатические отношения и торговать на общих основаниях, как два независимых друг от друга государства. Всем, кого Советская власть незаконно выселила со своих насиженных мест, вернем угодья, а тем, кому незаконно распределила – выдадим новые, на необжитых землях…

Верилось ему тогда с трудом, хоть рядом и стоял группенфюрер СС. Людей можно было понять – им нечто подобное уже обещала в свое время советская власть. Однако, некоторое время спустя, когда потянулись в Локоть как с территории СССР, переходя линию фронта во время боев, так и с других освобожденных территорий бывшие кулаки, стали они занимать то, что ранее было у них реквизировано, стали торговать, в том числе скотиной, и никто их за это не наказывал, люди поверили. Поверили и стали следовать их путем.

Первое время самоуправление сталкивалось с недостатком продовольствия, отсутствием магазинов и вообще первоочередных товаров народного потребления. Но уже очень скоро с территории рейха стали приезжать, влекомые низкими налогами, подданные Германии, которые стали открывать здесь лавочки и торговые точки. Цены на товары, благодаря все тем же налогам, были невысокими, а запасов со времен жизни в Германии хватало на то, чтобы и здесь обустроиться самим сравнительно неплохо. Скоро эта проблема была решена.

Но тут столкнулись уже со следующей – имея богатый посаженный урожай, местные колхозы, быстро преобразованные в крупные фермерские хозяйства (где одни были хозяевами, а другие – батраками, но при этом жили намного лучше своего советского уровня), лишились в связи с войной и предшествующими ей массовыми репрессиями рабочих рук. Если урожай не убрать, то бюджет самоуправления, формирующийся как раз из отчислений этих самых хозяйств, был бы пустым, а война все же шла, и с этим надо было считаться – на оружие и обеспечение солдат деньги всегда нужны. Тогда было решено провести всеобщую амнистию. Освобождали как тех, кто воевал в Гражданскую на стороне белых и был репрессирован как старорежимный, так и кулаков, и вновь посаженных красных комиссаров и чиновников. Только последних особо строго предупреждали о мерах в случае повторения беспорядков.

А никому и не хотелось повторять. Бытие определяет сознание, и сытому человеку совершенно незачем преступать закон, когда тот же кусок хлеба можно для себя заработать без риска для жизни. Все, не помня себя, бросились в новую битву, отличную от тех, что еще недавно шли в окрестностях Локотя – в битву за урожай.

Пожалуй, если встретить тогда обычного локотского жителя и задать ему вопрос относительно того, поддерживает ли он Гитлера или Сталина, то… никто бы толком ничего не ответил. Да, первое время Сталина ненавидели, портреты его жгли, а в бюсты плевали, а теперь всей этой атрибутики попросту не осталось, и он стерся из памяти народа, занятого обеспечением своей жизни, а не жизни партийной верхушки, как это было в, казалось бы, уже мертвом СССР. Люди отвлеклись от политики, и в этом выражалось искреннее счастье народа, который, впервые за 20 лет, смог заняться трудом – тем, чем ему и полагается заниматься от природы, – а не тем, что отведено только узкому кругу высшего эшелона власти. И все очень скоро стали счастливы от этого.

Правда, было небольшое отклонение в виде бывших кулаков и эсеров, которые ненавидели в прошлом членов партии и старались при первой возможности навредить им, даже преступив закон. Но за это карали, и карали строго. Новая жизнь, по замыслу Воскобойника, должна была стереть старые условности и все воспоминания о гнусной жизни при советской власти, заставлявшей людей терять человеческий облик. По-настоящему чистый лист должен быть чистым от любых клякс.

Когда решался вопрос с колхозами, первое, с чем надо было определиться, это возврат реквизированных земель, что пополнили колхозные запасы и за счет которых эта форма крестьянского «самоуправления» существовала все годы Советской власти. Однако, в таком случае на улице и без средств к существованию остались бы десятки и сотни простых тружеников села, никогда ничего не имевших и едва ли не силой принужденных вступить в колхоз. Кроме того, след многих бывших владельцев села давно простыл и затерялся на бескрайних просторах земли, позже названной Солженицыным «Архипелаг ГУЛаг». Кому должно будет достаться их имущество и как избежать несправедливости при ее распределении?

Чтобы разрешить эти коллизии, было решено правления колхозов распустить, а в их число включить на правах коллективных собственников имущества бывших владельцев земельных угодий, предоставив им право общим собранием принимать все важнейшие для артели решения. Те земли, которые останутся невостребованными, будут в равных долях принадлежать труженикам, отказавшимся от своего советского прошлого и решившим трудом «выкупить» эти земельные паи, доказав одновременно этими действиями свою преданность новой власти, пришедшей всерьез и надолго.

Таким образом, очень скоро сельскохозяйственные артели стали основным источником дохода Локотского самоуправления, которое рейх начал рассматривать как полноценного политического и экономического партнера. И, если кого внутри самоуправления и удивляло лояльное отношение ставки фюрера к территории, которую он запросто мог провозгласить своей, угнав, как в ряде других мест, население на принудительные работы в Германию, и превратив ее в укрепрайон, то Сталина и его окружение – нет. Они прекрасно понимали, что важно и выгодно – в политических целях – здесь, под Москвой, под носом у вождя, создать ощущение удовлетворенности людей жизнью, чтобы в самом сердце страны получить собственный анклав без единого немца на его территории и плюнуть в лицо союзникам и всему мировому сообществу, бросив: «Почему же так легко отказались они от идеи коммунизма? Может, не так-то и нужна им эта, навязанная большевиками, власть и эти, навязанные ими, порядки? Может, надо пересмотреть отношение к рейху и его якобы „оккупированным“ территориям?»

Правда, никто из них не мог ответить ни себе, ни товарищам на вопрос, почему же не удалось за все годы Советской власти устроить точно такое же ощущение у людей им самим? Может потому, что задача так не стояла?

Так или иначе, люди действительно были довольны. На территорию Локотя приезжали немецкие кинодокументалисты, включая знаменитую Лени Рифеншталь, и снимали как для немцев, так и для тех, кто, по их разумению, вот-вот должен оказаться под их пятой – о том, как не наигранна и доподлинно глубока радость русских людей, оказавшихся действительно освобожденными. И не надо стоять у них над душой с автоматом, пока идет съемка – ведь действительно счастлив тот, кто занят любимым делом. А, если при этом еще и получается не думать про хлеб насущный, то вообще жизнь удалась. Воскобойник и его окружение делали для этого все возможное.

Как бы парадоксально это ни звучало, но никто из местного начальства, включая присланных сюда все же для порядку немцев, не заботился о том, чтобы глушить советское радио или усиленно – как это обычно бывает на оккупированных территориях – насаждать пропаганду «прекрасного строя». Люди были не слепые, рассуждал Воскобойник, и без того все видели, а, по справедливому выражению Шекспира, «гремит лишь то, что пусто изнутри» – ярким доказательством тому служили постоянные радиопередачи из Москвы, в которых, захлебываясь от одной-единственной эмоции (по голосу больше похожей на звериную ненависть), Левитан то и дело вещал о «вражеских нападениях», «налетах», «страданиях жителей оккупированных территорий» и – тут же, минуту спустя – об «освободительном партизанском движении», «спасенных людях и территориях», «счастливых советских людях» и так далее. Антонина слышала все это и пребывала в состоянии шока – подумать только, еще вчера эта же самая беспринципная ложь в исполнении все того же человека заставляла ее служить несправедливому строю, в том числе и с оружием в руках…

Это воспоминание тяготило ее, она хотела поскорее от него избавиться, замести вечно всплывающие в памяти следы. Они с Брониславом часто навещали в детском доме Васю – сына расстрелянного мельника. Жизнь их складывалась вполне себе удачно, и они планировали после войны усыновить его – до ее окончания они сами не могли быть уверены в завтрашнем дне и обоснованно не принимали на себя ответственности за будущее мальчика. Пока же Бронислав стал заместителем Воскобойника, а Антонина поступила на службу в полицию – в ее обязанности как человека, владеющего оружием, входило патрулирование по Локотю и Брянску с целью выявления партизан и предания их полевому суду.

Да, партизаны, в отличие от действующих частей РККА, входили туда часто. Только вламывались, вопреки утверждениям советской пропаганды, не с целью «борьбы с захватчиками» и освобождения советских территорий, а все чаще с целью грабежей продовольственных складов. Потому и относились к ним как к мелкой шпане, к ворам и грабителям – гоняли, но не сильно. Их позицию можно было понять – советское командование делало на них определенную ставку, но снабжения не предоставляло. Надо было чем-то питаться. А также получать награды и звания – потому время от времени полицейских все же убивали, чтобы замазать глаза Ставке ВГК, но на полномасштабную борьбу с гитлеровским захватчиком эти налеты все же не походили.

Одним из организаторов партизанского движения был Александр Сабуров. Антонина несколько раз ловила его на налетах, но убить не решалась – хоть и не любила больше, а все же воспоминания не давали нажать на курок. Правда, ранила один раз. Случилось это в ту ночь, когда во время налета на продуктовый магазин Сабуров, которого она опять готовилась отпустить, решил вдруг с ней заговорить:

– Ты вот живешь с ним, а не знаешь, что его завербовали во время заключения.

– Кто завербовал?

– НКВД, кто еще.

– Послушай, перестань лить грязь на человека. Умей проигрывать с честью. Столько времени прошло, а ты все никак не успокоишься.

– Это я к тому, что придет время – сдаст он вас всех. Все еще вернетесь в Союз и будете к стенке поставлены – по его же доносу. А ему, как исполнителю задания, дадут лет 5 и отпустят.

Она не верила ни единому его слову.

– И поэтому, наверное, сейчас он открыл для РККА ворота, да? Сейчас – когда имеет все возможности к тому?

– Да не в том дело. Не понимаешь, что ли? Я к тому веду, что, когда вернетесь, тебе нужна будет протекция в НКВД. И это могу быть я. При определенных условиях.

– Каких еще?

– Ну, сама подумай. Столько времени без женской ласки – хоть на стену лезь. Дашь разок – и считай, что все грехи тебе Советская власть потом простит. Я-то ведь уже полковник… Нет, пожурим, конечно, для порядку, но строго не спросим. Не как с других предателей.

Он сделал шаг к ней и уже попытался распустить руки, как вдруг она – неожиданно для себя самой – вдруг выстрелила в него. Он скорчился и заскулил, пуля попала в руку, но все же ранение смертельным не было.

– Не прикасайся ко мне, пока вовсе не пристрелила. Бери, за чем пришел, и убирайся.
<< 1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 20 >>
На страницу:
9 из 20