Змеиный перевал

Змеиный перевал
Брэм Стокер

Эксклюзивная классика (АСТ)
Спасаясь от внезапно разразившейся бури, молодой путешественник Артур Северн находит приют под крышей таверны в маленьком ирландском городке. Услышав легенду о древнем сокровище, спрятанном где-то в этих краях, Артур решает ненадолго задержаться и осмотреть окрестности. Но оказывается, не он один верит в историю о кладе. Черный Мердок, безжалостный делец и ростовщик, твердо намерен сам отыскать сокровище. И он не потерпит конкурентов…

Брэм Стокер

Змеиный перевал

© Перевод. Е. Ильина, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Глава 1. Внезапная буря

Долина, что пролегала между двумя огромными серо-зелеными горами, на каменистой поверхности которых кое-где проглядывали пучки изумрудной зелени, тянулась на запад, до самого моря, и больше походила на ущелье. Здесь хватило места лишь для дороги, наполовину вырубленной в скале, рядом с которой виднелась узкая полоска темного озера непостижимой глубины, окаймленного мрачными отвесными скалами. По мере того как долина расширялась, дорога резко уходила вниз, а озеро превращалось в бурлящий, покрытый шапками пены поток, изменяющий образовавшиеся в почве углубления в небольшие заводи и крошечные озерца. Из почти первобытного запустения широких, похожих на террасы выступов время от времени возникали проблески цивилизации. Сквозь заросли деревьев проглядывали домики, неровные клочки огородов, обнесенных каменными стенами, и сложенные штабелями пласты черного торфа, предназначенного для обогрева помещений зимой. А дальше простирался океан – величественная Атлантика – с неровной береговой линией, усеянной мириадами теснящихся друг к другу каменистых островков. Бездонная темно-синяя гладь тянулась до самого горизонта, где превращалась в еле различимую белую линию. А здесь, у берега, видневшегося сквозь разрывы скал, увенчанные белыми шапками пены волны с силой разбивались о камни или накатывали на песчаный пляж, полностью скрывая его под толщей воды.

Настоящим открытием стало для меня небо, которое почти полностью стерло из моей памяти воспоминания о красоте других небес, несмотря на то что я недавно прибыл с юга и до сих пор не отошел от волшебства итальянских ночей, когда звучавшая под облаками трель соловья так тесно переплеталась с завораживающей синевой, что звук и цвет словно становились различными проявлениями одного общего чувства.

Вся его западная часть представляла собой великолепное смешение цветов: лилового, зеленовато-желтого и золотистого. Огромные грозовые тучи росли и теснились друг к другу, обременяя небеса непосильной ношей. Темно-фиолетовые облака, почти черные к центру, в золотистом обрамлении соседствовали со своими перистыми сородичами, бледно-желтый оттенок которых постепенно сменялся шафрановым и огненно-алым, словно они ловили отблески приближающегося заката и окрашивали его свечением небо на востоке.

Еще ни разу в жизни я не видел ничего столь же прекрасного. Я настолько привык к спокойной пасторальной красоте сельской местности на юге Англии, где располагалось окруженное лесом поместье моей двоюродной бабушки и куда я наезжал время от времени, что открывшееся взору зрелище тотчас же завладело моими мыслями и воображением. Ведь даже во время недавно завершившегося полугодового путешествия по Европе мне не доводилось видеть ничего подобного.

Земля, вода и воздух являли собой торжество природы, воспевая ее необузданное величие и красоту. Воздух был совершенно недвижим, и в нем чувствовалось нечто зловещее. Вселявшую ощущение гнетущего одиночества тишину нарушал лишь грохот далекого прибоя, когда громадные волны великой Атлантики разбивались о прибрежные скалы, до отказа заполняя водой образовавшиеся в них пустоты.

Даже мой возница Энди умолк, с благоговением вслушиваясь в эти звуки. До сих пор на протяжении почти сорока миль пути он говорил не переставая: делился собственным опытом, излагал взгляды на жизнь и высказывал мнение по тому или иному вопросу, в своей бесхитростной манере таким образом знакомя меня со здешними местами и населением. Его рассказ изобиловал именами, историями жизни и любви местных жителей с их страхами и надеждами. Словом, старался посвятить меня во все мелочи и подробности, из которых состоит повседневная жизнь простых селян.

Ни один цирюльник – ведь представителям этого ремесла молва зачастую приписывает склонность к чрезмерной болтливости – не смог бы потягаться в словоохотливости с ирландским кучером, которого Господь наградил даром речи. Его способностям поистине не было предела, ибо любое, даже малейшее изменение ландшафта тотчас же подкидывало ему новую тему для обсуждения и открывало простор для пространных рассуждений.

Меня несказанно порадовало, что возница наконец-то умолк, поскольку хотелось не только упиваться открывшейся столь новой и величественной красотой, но и в полной мере понять ту глубокую мысль, что она пробудила в моей душе. Возможно, дело было в красоте и величии пейзажа, а может, виной всему стал гром, раскаты которого нарушили тишину того июльского вечера, но я испытывал какое-то странное восторженное возбуждение и в то же время был поражен внезапно охватившим меня новым ощущением реальности происходящего. Мне даже показалось, будто посредством этой долины с грохочущей в отдалении могучей Атлантикой и громоздящимися над головой грозовыми тучами я оказался в новом, гораздо более реальном мире.

В последние несколько дней я словно пробудился после долгого сна. Зарубежное турне постепенно рассеяло мои прежние вялые идеи и в какой-то степени помогло побороть те негативные силы, что управляли доселе моей жизнью. И вот теперь этот блистательный всплеск необузданной красоты, это величие природы во всей его полноте окончательно развеяли остатки сна, и я почувствовал себя так, словно впервые взглянул широко раскрытыми глазами на истинную красоту реального мира.

До сих пор моя жизнь текла по инерции, и я во многих отношениях был моложе своих сверстников и совершенно не разбирался в реалиях окружающего мира. Я лишь недавно вырос из детских штанишек, но перенес во взрослую жизнь юношеские взгляды и убеждения, и поэтому чувствовал себя не слишком уютно в своем новом положении.

Впервые в жизни у меня выдались каникулы – настоящие каникулы в понимании того, кто волен по собственному разумению выбирать себе развлечения.

Воспитывался я в чрезвычайно спокойной обстановке в доме старого священника и его жены на западе Англии. У меня почти не было приятелей, если не считать другого ученика, всегда только одного. Меня вообще окружало очень мало людей. Судьба уготовила мне участь подопечного двоюродной бабушки – богатой, эксцентричной и весьма несговорчивой особы. Когда мои родители пропали в море, оставив меня, своего единственного ребенка, без средств к существованию, бабушка вызвалась оплатить мое обучение и обеспечить меня профессией, если я проявлю к таковой достаточные способности. Родственники прекратили с моим отцом всякое общение из-за его неудачной женитьбы: сочли его избранницу ему не ровней, и, как я слышал, молодой семье пришлось несладко. Я был совсем крохой, когда они сгинули в тумане где-то в Ла-Манше, и пустота, образовавшаяся в моей душе после их утраты, сделала меня скучным и нелюдимым. Поскольку я не доставлял хлопот и не выказывал недовольства своим положением, двоюродная бабушка считала, что живется мне очень даже неплохо.

Шли годы, поддерживать статус ученика становилось все сложнее, и старого священника стали все чаще называть моим опекуном, а не учителем. Вот так и случилось, что годы, которые молодые люди более высокого положения проводят в колледже, я прожил рядом с ним. Формальная смена статуса почти ничего не изменила в моей жизни, разве что со временем добавилось обучение верховой езде и стрельбе, а также основам знаний, необходимых сельскому сквайру. Осмелюсь предположить, что у моего наставника имелась некая договоренность с бабушкой, но он никогда не давал ни малейшего намека на ее чувства ко мне. Каждый год часть каникул я проводил в ее чудесном загородном поместье. Пожилая родственница неизменно демонстрировала суровую непреклонность и безупречность манер, в то время как слуги относились ко мне с любовью и уважением. У бабушки частенько гостили мои многочисленные кузены и кузины, но ни один из них не испытывал ко мне сердечной привязанности. Возможно, виной всему была моя застенчивость, но в их присутствии я неизменно чувствовал себя чужаком.

Теперь-то я понимаю, что причиной такого отношения ко мне была их подозрительность, поскольку на смертном одре старая леди, столь сурово обходившаяся со мной на протяжении всей моей жизни, призвала меня к себе и, крепко сжав мою руку, с трудом произнесла в перерывах между натужными вздохами: «Артур, надеюсь, я не совершила ошибки, своим воспитанием показав тебе мир со всех сторон. Я знаю, мой дорогой мальчик, что твоя юность не была счастливой, но это оттого, что я всего лишь желала тебе благополучной и счастливой зрелости, хотя любила твоего отца как собственного сына, но, к несчастью, оттолкнула от себя и слишком поздно осознала свою ошибку».

Больше она не сказала ни слова: лишь закрыла глаза, но руку мою не выпускала. Я не отнимал ее из страха потревожить бабушку, но некоторое время спустя ее пальцы сами собой расслабились, и я понял, что она отошла в мир иной.

Прежде я никогда не видал покойников, и уж точно никто не умирал у меня на руках, посему данное событие произвело на меня неизгладимое впечатление. Но сознание юных обладает завидной гибкостью, к тому же с почившей дамой нас связывали не самые сердечные отношения.

Когда огласили завещание, выяснилось, что я стал наследником всего ее состояния, что возводило меня в ранг одного из самых богатых людей графства. Свое новое положение в силу природной застенчивости я принял не сразу, поэтому решил провести несколько месяцев в путешествии по Европе. По возвращении из турне, продлившегося шесть месяцев, я с радостью принял радушное приглашение приобретенных в путешествии друзей посетить их поместье в графстве Клэр.

Поскольку я мог делать все, что заблагорассудится, мне в голову пришла идея провести пару недель в путешествии по западным графствам. По дороге в Клэр я намеревался поближе познакомиться с природой и обычаями Ирландии.

К тому времени я уже начал понимать, что жизнь полна удовольствий. С каждым днем мир открывал мне что-то новое и увлекательное, и можно было сказать, что план моей двоюродной бабушки все же увенчался успехом.

Меня вдруг охватило ощущение назревающих внутри меня перемен. Осознание сего факта застигло меня совершенно случайно, с внезапностью первого луча рассвета, прорезающего утренний туман. Все это было для меня столь ново и примечательно, что хотелось в полной мере запечатлеть в памяти эти моменты, и я с жадностью впитывал малейшие детали окружавшего меня пейзажа, впервые подарившего столько открытий. Центральным образом стал купающийся в лучах солнца выступ, видневшийся справа от нас, и все мое внимание сосредоточилось именно на нем, когда меня вывело из размышлений замечание кучера, обращенное не конкретно ко мне, а словно бы куда-то во вселенную:

– Ух ты! Того и гляди накроет.

– Что накроет? – не понял я.

– Так шторм же! Вона, видали, как облака громоздятся? Летят, аки утки заполошные.

Но я почти не слышал его слов, поскольку все мое внимание было поглощено разворачивавшейся перед моими глазами картиной. Мы быстро спускались в долину, и по мере приближения выступ принимал все более четкие очертания и теперь напоминал гору с округлой вершиной благородных пропорций.

– Скажи-ка, Энди, – обратился я к кучеру, – как называется вон та гора?

– Тама? Энто место кличут «Шлинанаэр».

– Значит, гора называется «Шлинанаэр»?

– Да не! Гору кличут «Нокколтекрор». Энто по-ирландски.

– И что это означает?

– Тю! Энто значит «Гора потерянной золотой короны».

– А тогда что такое «Шлинанаэр»?

– Хм, энто что-то навроде бреши позади горы.

– Но что означает название? Оно ведь ирландское, верно?

– Правда ваша. По-ирландски это, стало быть, «Змеиный перевал».

– Вот как! А не знаешь ли ты, откуда пошло такое название?

– Скажу я вам, что энто место не зря так прозвали. Вот погодьте. Дайте тока добраться до Карнаклифа да встретить тама Джерри Сканлана или Барта Мойнахана. Энти двое знают уйму тутошних легенд да былей. А уж как начнут сказывать, так тока уши подставляй. Ух ты! Вот и началось!

И он оказался прав. Гроза накрыла долину, царившая вокруг тишина сменилась оглушительным ревом, а небо стало почти черным от туч. Внезапно дождь ливанул с такой силой, словно где-то сверху прорвало огромную водосточную трубу, и я мгновенно промок насквозь, не спас даже макинтош. Наша кобыла поначалу испугалась, но Энди удержал ее крепкой рукой и успокоил ласковым словом, и после первого удара грозы она потрусила так же уверенно и быстро, как и прежде, лишь слегка вздрагивая от раскатов грома и вспышек молний.

Разгул стихии предстал перед моими глазами во всем своем богатстве и великолепии. Молнии растекались по небу переливающимися всполохами, прорезая тьму и расцвечивая причудливыми пятнами света утопавшие в тени горы. Раскаты грома трещали, рокотали над нашими головами с ошеломляющей яростью, и сопровождавшее их эхо принималось скакать по склонам, отражаясь от каменистой поверхности, постепенно затихая вдали или растворяясь в царившем вокруг грохоте.

Мы неслись вперед сквозь непогоду, а шторм и не думал утихать. Энди был слишком поглощен своим делом, чтобы разговаривать, в то время как я пытался удержаться в угрожающе раскачивавшемся экипаже, не потерять шляпу и хоть немного защититься от проливного дождя. Возницу же, похоже, совершенно не волновал дискомфорт: он лишь поднял воротник куртки и вскоре блестел от воды так же, как мой водонепроницаемый макинтош. Словом, выглядели мы совершенно одинаково с той лишь разницей, что я, как мог, пытался укрыться от хлестких водяных струй, в то время как возница, явно ко всему привыкший, совершенно не обращал на них внимания и не проявлял ни малейшего беспокойства.

Спустя некоторое время, когда мы наконец выехали на относительно прямую и ровную дорогу, он повернулся ко мне и произнес:

– Негоже нам ехать так до самого Карнаклифа. Одному Господу ведомо, сколь еще будет бушевать непогода. Уж больно хорошо знаю я энти горы с их северными ветрами. Можа, будет лучше, ежели мы поищем какой кров?

– Разумеется! Не мешкай же! Куда направимся?